Как-бы-Уэйны
Немного жаль, конечно, что в мире Полудня братьев Стругацких остались невыписанными столь ценные в наше время типажи - люди типа лорд-мэра Адама Уэйна, только совсем уж карикатурные и не имеющие отношения к той вере, что восхищала в честертоновских персонажах. Как раскрасили бы новый мир, как дополнили бы светлое будущее брюзжащие почвенники, фанаты незыблемых традиций Насосных переулков, любители почесать старые язвы и рубцы всякого рода эссенциальной исключительности!
Неудивительно, что большинство живущих сегодня людей видит и без того набившее оскомину противостояние глобализации и локализации, "мирового" и "местного", "всечеловеческого" и "национального". Поразительно то, сколь многие считают это противостояние единственным и самым важным.
"Аааа, мы победили Евросоюз!", - кричат они из пригорода Рязани по случаю Brexit; "Хо-хо, Фийон!", - ликует житель Залаэгерсега, наблюдая результаты французских праймериз с дивана, перешагнувшего полувековой юбилей. Бедность, расслоение, крах пенсионной системы, бессовестная наглость вполне себе "национальной" элиты - все это забыто, табуировано, заброшено на верхнюю полку запылённого шкафа. Пратчетт обзавидовался бы такому повороту событий - люди не просто изображают битву с опасным драконом, они и дракона как такового придумывают, и выходит он, конечно, карикатурой на самого себя. Скрежещут огромные капиталистические зубы, фигура глобальной гегемонии заслоняет небеса, но тут вспыхивает союз Хирурга, Земмура и Шофлина, и колосс рушится, испугавшись трёх питекантропов, вырядившихся Маугли.
В этом, повторюсь, не чувствуется величие веры или просто высота духовных помыслов, нет - это обыкновенная местечковость, замешанная на страхе выйти из "зоны комфорта"(1) и неспособности адаптироваться, ошибочно принимаемой за "консервативные убеждения"(2). Один человек, будучи патриотом, выводит свои исследования на мировой уровень и прославляет этим свою Родину; другой, брызжа слюной, пишет учебники по особой "национальной" логике и призывает закрыть доступ к зарубежным исследованиям, дабы те неокрепшие умы не смущали. Одни разрабатывают кинескоп, основывают компании мирового уровня и социальные сети, охватывающие сотни миллионов людей, - другие призывают все это запретить, построить побольше разных стен и заодно ввести побольше эмбарго, потому что любой выбор будет не в их пользу. Как я уже писал, союз галантерейщика и кардинала то от дополняется, то ли заменяется коалицией солдафона и мракобеса: для первого настоящее незыблемо, потому что приказано, для второго - потому что неприкосновенно.
Вместе с тем, нахождение в такой ложной повестке исключительно удобно: глобализм, даром что везде терпит "исторические поражения", пока никуда не собирается, и потому на воображаемую борьбу с ними можно тратить все больше казённых средств и эфирного времени. Нет врага лучше, чем враг принципиально непобедимый; оттого и смеётся Глазьев, когда на вопрос о долларовых расчетах китайский коллега отвечает ему: "Мы просто живём в реальном мире". Абстракции для наших (и не наших) псевдо-Уэйнов реальны, реальность невидима - таково, как написал бы Филип Дик, "их чувство пространства и времени".
Неудивительно, что большинство живущих сегодня людей видит и без того набившее оскомину противостояние глобализации и локализации, "мирового" и "местного", "всечеловеческого" и "национального". Поразительно то, сколь многие считают это противостояние единственным и самым важным.
"Аааа, мы победили Евросоюз!", - кричат они из пригорода Рязани по случаю Brexit; "Хо-хо, Фийон!", - ликует житель Залаэгерсега, наблюдая результаты французских праймериз с дивана, перешагнувшего полувековой юбилей. Бедность, расслоение, крах пенсионной системы, бессовестная наглость вполне себе "национальной" элиты - все это забыто, табуировано, заброшено на верхнюю полку запылённого шкафа. Пратчетт обзавидовался бы такому повороту событий - люди не просто изображают битву с опасным драконом, они и дракона как такового придумывают, и выходит он, конечно, карикатурой на самого себя. Скрежещут огромные капиталистические зубы, фигура глобальной гегемонии заслоняет небеса, но тут вспыхивает союз Хирурга, Земмура и Шофлина, и колосс рушится, испугавшись трёх питекантропов, вырядившихся Маугли.
В этом, повторюсь, не чувствуется величие веры или просто высота духовных помыслов, нет - это обыкновенная местечковость, замешанная на страхе выйти из "зоны комфорта"(1) и неспособности адаптироваться, ошибочно принимаемой за "консервативные убеждения"(2). Один человек, будучи патриотом, выводит свои исследования на мировой уровень и прославляет этим свою Родину; другой, брызжа слюной, пишет учебники по особой "национальной" логике и призывает закрыть доступ к зарубежным исследованиям, дабы те неокрепшие умы не смущали. Одни разрабатывают кинескоп, основывают компании мирового уровня и социальные сети, охватывающие сотни миллионов людей, - другие призывают все это запретить, построить побольше разных стен и заодно ввести побольше эмбарго, потому что любой выбор будет не в их пользу. Как я уже писал, союз галантерейщика и кардинала то от дополняется, то ли заменяется коалицией солдафона и мракобеса: для первого настоящее незыблемо, потому что приказано, для второго - потому что неприкосновенно.
Вместе с тем, нахождение в такой ложной повестке исключительно удобно: глобализм, даром что везде терпит "исторические поражения", пока никуда не собирается, и потому на воображаемую борьбу с ними можно тратить все больше казённых средств и эфирного времени. Нет врага лучше, чем враг принципиально непобедимый; оттого и смеётся Глазьев, когда на вопрос о долларовых расчетах китайский коллега отвечает ему: "Мы просто живём в реальном мире". Абстракции для наших (и не наших) псевдо-Уэйнов реальны, реальность невидима - таково, как написал бы Филип Дик, "их чувство пространства и времени".