Полный Эдип
Выступлю с точкой зрения, которая непременно будет заклеймлена как империалистическая, шовинистская и человеконенавистническая, - но господин Илларионов со своими советами относительно "правил, по которым может жить современное российское общество" и "принципов, на основе которых должно действовать новое российское государство" может идти в Алупку - уверенно, твердым шагом и желательно навсегда.
Во-первых, пора Учителей Жизни и Праведников Верных Реформ все-таки минула, и хотя на смену ей пришла година с персонами не менее убогими, рекомендации о том, "какой быть России", с тремя вариантами, два из которых ужасны, а оставшийся, конечно, единственно верен, - это, вообще-то, описание президентских выборов в журнале "Однако", а не нормальная публицистика. Не зря даже господин Кох не удержался от сдержанного недоумения: "Применительно к Крыму это означает, что даже констатировав, что его аншлюс был преступлением, не так просто преодолеть последствия этого аншлюса, как нельзя обратно пришить голову, отрезанную гильотиной, пусть даже и признав, что приговор был ошибочен".
Во-вторых, прецедентов, когда государства внезапно обращались к покаянию и посыпанию головы международным пеплом, в истории практически нет - даже те примеры, которые приводит охочий до красочных описаний Илларионов, совершенно неубедительны. Кувейт был освобожден после "Бури в пустыне" - то есть после войны, каковая в еще более масштабной и известной версии позволила обрести повторный суверенитет Австрии и Чехословакии. Доблестные прибалты провозгласили суверенитет на фоне распада СССР, а не трогательных и выбивающих слезу действий "демократической России" - желающие могут ознакомиться с событиями, например, 6 сентября 1991 года. Получается, что за вычетом очередных пожеланий разрушительной войны и непременного развала "ненавистного режима" за пазухой Илларионова остается один лишь Восточный Тимор, и, если уж Андрей Николаевич хочет параллелей, то ближайшей из оных был бы Крым независимый - а никак уж не возвращенный.
В-третьих, отчего-то на полях суровой реальности все чаще встречается сюжет, предлагающий судить государства по нормам человеческой морали: такая логика работает не только в случае агрессивного морализма, но даже в ситуации с пресловутыми санкциями. Главным в соответствии с политесом пацана, как известно, становится не содержание ответа, а сам ответ - "пацана обидели, пацан обидел"; кого и как не важно - главное действовать, а не быть "терпилой". У господина Илларионова выходит сюжет полностью обратный: государство должно каяться и заламывать руки, потому что Достоевский, прощение, наказание, духовное родство и "верховенство права". Признаться, после таких рассуждений симпатизировать экс-советнику, как и перечисленным господам сходного с ним образа мыслей, совершенно не хочется - и по причине, которую опять же хорошо выразил Кох: "мы живем в практическом, материальном мире, а не в каспаровском мире "смыслов". Мир смыслов, реализуйся он в нашей плоской яви, порвал бы все шаблоны самому Илларионову (и, надо полагать, Каспарову), поскольку идеально согласовать принципы международного права с Гибралтаром, Сеутой, Габчиково и двумя третями Ольстера - задача, требующая самоотрешения. Государство - не человек, и нормы морали здесь имеют несколько иное звучание по целой массе обстоятельств - не настолько иное, чтобы говорить об аморальности, но достаточно отличающееся, чтобы выглядеть глупцом, отстаивая какой-то изощренный органицизм.
Во-первых, пора Учителей Жизни и Праведников Верных Реформ все-таки минула, и хотя на смену ей пришла година с персонами не менее убогими, рекомендации о том, "какой быть России", с тремя вариантами, два из которых ужасны, а оставшийся, конечно, единственно верен, - это, вообще-то, описание президентских выборов в журнале "Однако", а не нормальная публицистика. Не зря даже господин Кох не удержался от сдержанного недоумения: "Применительно к Крыму это означает, что даже констатировав, что его аншлюс был преступлением, не так просто преодолеть последствия этого аншлюса, как нельзя обратно пришить голову, отрезанную гильотиной, пусть даже и признав, что приговор был ошибочен".
Во-вторых, прецедентов, когда государства внезапно обращались к покаянию и посыпанию головы международным пеплом, в истории практически нет - даже те примеры, которые приводит охочий до красочных описаний Илларионов, совершенно неубедительны. Кувейт был освобожден после "Бури в пустыне" - то есть после войны, каковая в еще более масштабной и известной версии позволила обрести повторный суверенитет Австрии и Чехословакии. Доблестные прибалты провозгласили суверенитет на фоне распада СССР, а не трогательных и выбивающих слезу действий "демократической России" - желающие могут ознакомиться с событиями, например, 6 сентября 1991 года. Получается, что за вычетом очередных пожеланий разрушительной войны и непременного развала "ненавистного режима" за пазухой Илларионова остается один лишь Восточный Тимор, и, если уж Андрей Николаевич хочет параллелей, то ближайшей из оных был бы Крым независимый - а никак уж не возвращенный.
В-третьих, отчего-то на полях суровой реальности все чаще встречается сюжет, предлагающий судить государства по нормам человеческой морали: такая логика работает не только в случае агрессивного морализма, но даже в ситуации с пресловутыми санкциями. Главным в соответствии с политесом пацана, как известно, становится не содержание ответа, а сам ответ - "пацана обидели, пацан обидел"; кого и как не важно - главное действовать, а не быть "терпилой". У господина Илларионова выходит сюжет полностью обратный: государство должно каяться и заламывать руки, потому что Достоевский, прощение, наказание, духовное родство и "верховенство права". Признаться, после таких рассуждений симпатизировать экс-советнику, как и перечисленным господам сходного с ним образа мыслей, совершенно не хочется - и по причине, которую опять же хорошо выразил Кох: "мы живем в практическом, материальном мире, а не в каспаровском мире "смыслов". Мир смыслов, реализуйся он в нашей плоской яви, порвал бы все шаблоны самому Илларионову (и, надо полагать, Каспарову), поскольку идеально согласовать принципы международного права с Гибралтаром, Сеутой, Габчиково и двумя третями Ольстера - задача, требующая самоотрешения. Государство - не человек, и нормы морали здесь имеют несколько иное звучание по целой массе обстоятельств - не настолько иное, чтобы говорить об аморальности, но достаточно отличающееся, чтобы выглядеть глупцом, отстаивая какой-то изощренный органицизм.