Поэма "Кундалини". Парад-алле иллюстраций
Эти две полоски я рисовал очень долго по причине, что в день, когда я сделал карандашный эскиз и провёл первые линии изографом, я уронил на себя посудную полку, разбил красивейший сервиз с павлинами и повредил себе сухожилия на пальцах правой руки. Я дома один, кровь хлещет, в медицине ничего не понимаю, телефон надрывается. Всё обошлось. Левой рукой я всё-таки смог сделать себе перетяжку, а через полчаса пришла в гости племяшка и перебинтовала уже по-умному. И каждый день исцеления я смотрел на рисунок и мечтал его продолжить. И эта моя тоска впечаталась в итоговую картинку.
LXVI
Семь тихих нот разделились в полёте,
Каждому цвету досталось по ноте -
Раз-два-три, раз-два-три, раз... -
Голос срывается, как флажолеты,
Чёрный и белый - фантомом вендетты,
Вьётся над пропастью газ, -
Не уплывает, как плот, в зазеркалье,
Не унимается счастье шакалье,
Корчится корочкой льда,
Визгом пилы, перехлёстом жалейки,
Старыми шпалами узкоколейки,
Бьётся быками моста.
Выточка вьётся, как шов, до манжеты,
Словно не музыка кончилась - лето,
Вот и вода холодна,
Трогаешь - звонко, и в воздухе вязко,
Тонет в реке головная повязка,
Раз - и касается дна,
Два - и как рыба придонная пляшет,
Три - синевой на излучине машет,
Раз - пропадает совсем,
И остаются не ноты, но всплески,
Пахнет смолой или мхом в перелеске,
Раз-два-три, раз-два-три, семь...
LXVII
Мой разум - серийный маньяк -
Никак не уймётся, никак
Не вытащит шпагу из ножен -
Хватается за рукоять,
И в ступор, как будто стоять -
Единственный путь, что возможен.
Кружится, что конь - заболев,
Как будто не ясли и хлев
Мерещатся - отсвет подбоя,
Вращаясь сансарой в цвету,
Сшибая себя на лету
В зелёное и голубое.
Всё медлит, не вырвет корней,
Из почвы, что нету бедней,
Из пустоши - галька да щебень,
Где драга прошлась до костей,
Где символ господних страстей -
Кислица, да щавель, да ревень...
А всё остальное - сластит, -
То кашка пчелою гудит,
То гонит волну по протокам,
Вернуться бы на волнолом,
Но птице кричать за стеклом,
А разуму ныть о высоком.
(с) Илья Будницкий
LXVI
Семь тихих нот разделились в полёте,
Каждому цвету досталось по ноте -
Раз-два-три, раз-два-три, раз... -
Голос срывается, как флажолеты,
Чёрный и белый - фантомом вендетты,
Вьётся над пропастью газ, -
Не уплывает, как плот, в зазеркалье,
Не унимается счастье шакалье,
Корчится корочкой льда,
Визгом пилы, перехлёстом жалейки,
Старыми шпалами узкоколейки,
Бьётся быками моста.
Выточка вьётся, как шов, до манжеты,
Словно не музыка кончилась - лето,
Вот и вода холодна,
Трогаешь - звонко, и в воздухе вязко,
Тонет в реке головная повязка,
Раз - и касается дна,
Два - и как рыба придонная пляшет,
Три - синевой на излучине машет,
Раз - пропадает совсем,
И остаются не ноты, но всплески,
Пахнет смолой или мхом в перелеске,
Раз-два-три, раз-два-три, семь...
LXVII
Мой разум - серийный маньяк -
Никак не уймётся, никак
Не вытащит шпагу из ножен -
Хватается за рукоять,
И в ступор, как будто стоять -
Единственный путь, что возможен.
Кружится, что конь - заболев,
Как будто не ясли и хлев
Мерещатся - отсвет подбоя,
Вращаясь сансарой в цвету,
Сшибая себя на лету
В зелёное и голубое.
Всё медлит, не вырвет корней,
Из почвы, что нету бедней,
Из пустоши - галька да щебень,
Где драга прошлась до костей,
Где символ господних страстей -
Кислица, да щавель, да ревень...
А всё остальное - сластит, -
То кашка пчелою гудит,
То гонит волну по протокам,
Вернуться бы на волнолом,
Но птице кричать за стеклом,
А разуму ныть о высоком.
(с) Илья Будницкий