Е. Юфит "Прямохождение" (2004)
На излёте совка, в 1980-х, молодой режиссёр Евгений Юфит с группой товарищей основывает новую художественную школу - «некрореализм», и тем самым создаёт одно из самых противоречивых явлений перестроечного культурного ландшафта. Его первые фильмы - на первый взгляд бессмысленный набор бессмысленных действий: хаотичных драк, блужданий в индустриальных ландшафтах, нелепых рефлексов - концептуально как бы размывают границу между органической и неорганической жизнью, обездвиживают человеческие лица, лишают мотивации поступки.
Постепенно в работах режиссёра начинают нарастать сюжетность и осмысленность, ибо никакой авангард не может изжить их надолго, в то же время не превратившись из эксперимента в балаган. Вот почему к началу 2000-х собственно некрореалистические тенденции (эстетизация мёртвого ландашафта и мёртвой вещи в противовес саморазрущающему пульсированию реальности) начинают сходить на нет. Сохраняются только отдельные киноприёмы, общая гнетущая атмосфера да пожалуй непременная для режиссёра (видимо, по-прежнему считающего, что настоящее кино закончилось в 1920-ые годы) чёрно-белая плёнка.
«Прямохождение» на сегодняшний день - последняя работа Юфита. На первый (да и на второй взгляд) она не стала особенно сильной творческой удачей. Виной тому совершенно наплевательское отношение к деталям художественного мира (компьютеры с виндой в советские шестядисятые, архивные документы тридцатых, напечатанные на принтере и т.п.), совершенно неубедительная звукорежиссура, далеко не самая виртуозная актёрская игра. Но несмотря на проклятие малобюджетности, Юфит умеет отличать главное от второстепенного, поэтому его фильм, пусть и не лёгок и приятен для просмотра, не радует глаз гладкой картинкой, но зато наполнен рядом достаточно ёмких культурных смыслов и предлагает зрителю, конечно, не наслаждаться, а размышлять.
Надо заметить, «Прямохождение» изрядно грешит тарковщиной: мрачные комнаты захламленного подвала эхом вторят «Сталкеру», а лейтмотив наследования отцовской кармы и пересечение временных пластов отсылают к «Зеркалу». Но у Юфита хотя бы нет усложнённого умствования. Свою почти мистическую антропологическую концепцию он предлагает нам как есть, без особо вычурной интеллектуальной окантовки...
По сюжету успешный художник анималист, получив премию за свои работы, покупает заброшенный частный дом на отшибе и переезжает туда на лето с семьёй. Дети, не в меру любопытные, как то и положено детям, забираются в подвал, чрево дома-левиафана, где находят архив двадцатилетней давности. Анализируя старые бумаги и киноплёнки, герой постепенно узнаёт, что в этом доме когда-то проходил радикальный эксперимент по скрещиванию человека и шимпанзе (само собой с военными перспективами). Более того, на основании найденной фотографии герой приходит к выводу, что руководил экспериментом его отец (о котором художник, чьё детство прошло в детдоме, ничего не знал).
Как видим, в качестве нарративиста Юфит не внёс ничего сверхестественно нового в достаточно продуктивную триллерную схему, давшую ему возможность включить в свой фильм элемент саспенса. Однако помимо этого внешнего сюжетного пласта, в «Прямохождении» есть и более глубокий слой. Это антропологическая, а заодно и этическая рефлексия героя (а следовательно и режиссёра). Согласно представленной в фильме теории, обезьяны научились ходить прямо из-за длительного затмения солнца (затмения, которое постоянно чудится воспаляющемуся мозгу художника). Это следствие страха, не обычного, жизненного, но глобального и бытийного, затрагивающего не инстинкты, но ещё более глубокий слой существования индивида.
Потому прямохождение как феномен можно приравнять к обретению приматами экзистенциального опыта, и связанного с ним ужаса от сознания собственного индивидуального бытия и его конечности. Потому этический план фильма не сопоставим с другими сюжетами о роковых экспериментах (от «Франкенштейна» до «Собачьего сердца»). Если в них мы обычно сталкиваемся, что человек наказан за то, что пытается примерить на себя одеяние Творца, то у Юфита аморальность эксперимента связана именно с принудительным сообщением более примитивному, изначально избавленному от тягот осознания существу неизбывной обременённости бытием. При этом, ввиду недостаточной развитости интеллекта, эти создания с промежуточным экзистенциальным статусом лишены чисто человеческих способов побега в Представление. Вот почему делом своим жизни сбежавшие и выжившие подопытные делают месть человеческому роду, их диверсии призваны хоть частично приблизить людей к тому состоянию, на которое они обрекли приматов.
Сами кадры, изображающие пригнувшихся, будто от давления неба, существ, которые, прячась, готовятся к атаке, - выглядят устрашающе. Приматы как бы становятся концентратом ужаса и заботы; выброшенные из природы, но не принятые социумом они каждым своим явлениям нагнетают абсурд и дисгармонию.
Для героя найти уцелевших жертв эксперимента - это единственный способ снять с себя наследственный грех, избавиться от мрачной и тяжёлой, сгущающейся вокруг него кармы, которая сама угрожает ему обернуться состоянием неизбывной тяготы бытия. И его гибель на рельсах - это пусть смазанный, но катарсис, восстанавливающий нарушенный отцовским экспериментом баланс.