ВУДСТОК vs ГУДЕРИАН
Летом 1990 года меня пытались убить. Трое пенсионеров подкараулили и выпрыгнули из калитки, когда я проезжал на мопеде по дачной улице. Старик с большим булыжником и две старухи, вооружённые топором и вилами соответственно.
Мой организм не растерялся и повёл мопед на таран перекрывшего дорогу деда, который уже размахнулся булыжником, как атлет-олимпиец. Почуяв недоброе, старпёр орудие уронил и навернулся в канаву, где пополз окорач. Чтобы не сверзиться за ним, пришлось тормознуть слишком резко и мопед заглох. В наступившей тишине я очень доходчиво разъяснил воющим вокруг кровожадным бабкам, какое горе они по слабоумию собрались принести их детям и внукам, не говоря уж об их собственных поганых сединах. Как ни странно, речь возымела действие и через стадию бескровного скандала всё закончилось.
Не сказать чтобы я так уж изводил их мопедом в то лето, изредка мотаясь за едой в поселковый магазин - горючего было мало, потому что денег почти не было, и еды тоже закупалось скромно. Студенческие каникулы и достройка дачи своими руками. В одиночку.
На тех же дачах в обществе собаки, кошки и крыса жила Ольга. Не то чтобы она была сильно хороша собой, но ей было семнадцать, а мне девятнадцать.
Ольга появилась у моей калитки вечером с трёхлитровой банкой.
Щенки.
Они то ли выплыли, то ли откопались, короче говоря выжили после деревенской народной эвтаназии и теперь хотят жрать. Орут, когда не спят. Собака подходит, молча нюхает и отходит, когда засыпают голодные снова. Кошка глаз не открывает принципиально. Крыс тихо сидит под полом, убежав в очередной раз.
Надо съездить в деревню и привезти молока.
Вопрос из зала: почему в деревню? Потому что больше неоткуда взять. Окрестные магазины уже закрыты, да и не бывает в них никакого молока, а кормить надо сейчас, чтобы не умерли от голода.
Собирался дождь, вечернее небо светилось белёсым приполярьем. Перспективы поездки выглядели сомнительно, но муки совести сулили неприятности намного бОльшие. Надев фиолетовое пальто, я запер дом и мы поехали. Ольга держала не очень чистую трёхлитровую банку одной рукой, сидя на багажнике. Говоря честно, я думал что банку мы не довезём, и на этом эпопея кончится естественным путём. Но банка счастливо преодолела поле, пересекла Ярославку и забралась на горку к деревне, где нас и накрыл дождь.
Владелец дойной коровы встретил нас пассивно - мы о него споткнулись. На все попытки общаться отвечал издевательским хохотом. Недоеная корова мрачно молчала поодаль.
Почему-то я не помню, как мы доили корову. Всё это техническое, выдавливание сисек, переливание молока, изготовка, посадка и прочее. В памяти только огромный бок животного рядом, тёплый, дышащий, дёргающий шкурой.
Примерно с двумя литрами парного молока мы вышли наконец в ночь, под разошедшийся ливень.
Слабенькая фара мопеда освещала в основном падающий дождь, тем не менее к шоссе удалось спуститься благополучно, благополучно его пересечь, а дальше начиналось поле.
Грунтовая дорога успела размокнуть до того состояния, что остановило Гудериана. Грязь налипала на колёса и намертво приклеивала их к крыльям через каждые пятьдесят метров. Слабый двигатель не справлялся, а когда он глох - гасла фара. Мопед приходилось больше тащить, чем ехать на нём.
Упали мы почти перед самыми дачами. Заднее колесо на особо скользкой грязи вильнуло в сторону и мопед лёг набок. Нам пришёл Вудсток.
Я обернулся. Ольга неподвижно лежала под дождём в грязюке, вертикально держа банку в воздухе .
Лет через тридцать я вероятно умру, чрез сорок я сделаю это точно. Куда исчезнет то, что чувствую сейчас - о тогда, тогда и тогда?
Как? Как оно всё возможно? Как в моём сознании хранится всё, я - умирающий старик-скелет, делающий последние вдохи, дыхание той живой коровы рядом с моим лицом, ветер с близких гор каждое утро, громкое сопение грязной мокрой семнадцатилетней в оргазме?
Как, Курт? Всё ли время в моём сознании, или только моё? И что такое сознание? И что такое время? Как, Воннегут? Ты ведь знал, да?
Ты прав.
Такие дела.
Мой организм не растерялся и повёл мопед на таран перекрывшего дорогу деда, который уже размахнулся булыжником, как атлет-олимпиец. Почуяв недоброе, старпёр орудие уронил и навернулся в канаву, где пополз окорач. Чтобы не сверзиться за ним, пришлось тормознуть слишком резко и мопед заглох. В наступившей тишине я очень доходчиво разъяснил воющим вокруг кровожадным бабкам, какое горе они по слабоумию собрались принести их детям и внукам, не говоря уж об их собственных поганых сединах. Как ни странно, речь возымела действие и через стадию бескровного скандала всё закончилось.
Не сказать чтобы я так уж изводил их мопедом в то лето, изредка мотаясь за едой в поселковый магазин - горючего было мало, потому что денег почти не было, и еды тоже закупалось скромно. Студенческие каникулы и достройка дачи своими руками. В одиночку.
На тех же дачах в обществе собаки, кошки и крыса жила Ольга. Не то чтобы она была сильно хороша собой, но ей было семнадцать, а мне девятнадцать.
Ольга появилась у моей калитки вечером с трёхлитровой банкой.
Щенки.
Они то ли выплыли, то ли откопались, короче говоря выжили после деревенской народной эвтаназии и теперь хотят жрать. Орут, когда не спят. Собака подходит, молча нюхает и отходит, когда засыпают голодные снова. Кошка глаз не открывает принципиально. Крыс тихо сидит под полом, убежав в очередной раз.
Надо съездить в деревню и привезти молока.
Вопрос из зала: почему в деревню? Потому что больше неоткуда взять. Окрестные магазины уже закрыты, да и не бывает в них никакого молока, а кормить надо сейчас, чтобы не умерли от голода.
Собирался дождь, вечернее небо светилось белёсым приполярьем. Перспективы поездки выглядели сомнительно, но муки совести сулили неприятности намного бОльшие. Надев фиолетовое пальто, я запер дом и мы поехали. Ольга держала не очень чистую трёхлитровую банку одной рукой, сидя на багажнике. Говоря честно, я думал что банку мы не довезём, и на этом эпопея кончится естественным путём. Но банка счастливо преодолела поле, пересекла Ярославку и забралась на горку к деревне, где нас и накрыл дождь.
Владелец дойной коровы встретил нас пассивно - мы о него споткнулись. На все попытки общаться отвечал издевательским хохотом. Недоеная корова мрачно молчала поодаль.
Почему-то я не помню, как мы доили корову. Всё это техническое, выдавливание сисек, переливание молока, изготовка, посадка и прочее. В памяти только огромный бок животного рядом, тёплый, дышащий, дёргающий шкурой.
Примерно с двумя литрами парного молока мы вышли наконец в ночь, под разошедшийся ливень.
Слабенькая фара мопеда освещала в основном падающий дождь, тем не менее к шоссе удалось спуститься благополучно, благополучно его пересечь, а дальше начиналось поле.
Грунтовая дорога успела размокнуть до того состояния, что остановило Гудериана. Грязь налипала на колёса и намертво приклеивала их к крыльям через каждые пятьдесят метров. Слабый двигатель не справлялся, а когда он глох - гасла фара. Мопед приходилось больше тащить, чем ехать на нём.
Упали мы почти перед самыми дачами. Заднее колесо на особо скользкой грязи вильнуло в сторону и мопед лёг набок. Нам пришёл Вудсток.
Я обернулся. Ольга неподвижно лежала под дождём в грязюке, вертикально держа банку в воздухе .
Лет через тридцать я вероятно умру, чрез сорок я сделаю это точно. Куда исчезнет то, что чувствую сейчас - о тогда, тогда и тогда?
Как? Как оно всё возможно? Как в моём сознании хранится всё, я - умирающий старик-скелет, делающий последние вдохи, дыхание той живой коровы рядом с моим лицом, ветер с близких гор каждое утро, громкое сопение грязной мокрой семнадцатилетней в оргазме?
Как, Курт? Всё ли время в моём сознании, или только моё? И что такое сознание? И что такое время? Как, Воннегут? Ты ведь знал, да?
Ты прав.
Такие дела.