"Я проклинала русских"
"Мне минуло десять лет, и я готовилась в первый раз к исповеди и причастию святых тайн; уснувши спокойным сном невинности, я в полночь вдруг была пробуждена глухим шумом и стрельбою. Вскоре весь дом наш был в тревоге, и мне сказали, что это революция, и что жители Варшавы убивают русских; первое мое движение было сказать: „папенька, спасите бедных наших двух солдат, которые у нас постоем", отец мой это исполнил - и за то на другой день буйный народ нас разграбил, и чуть было не убили отца моего.
Я же целый день просидела в беседке в саду, и с любопытством, смешанным со страхом, смотрела на сцены ужасов, представлявшиеся глазам моим. Пули сверх головы моей летали, но я, будучи защищаема забором, все смотрела на столь новую для меня картину; под вечер того дня .русские в большом количестве пробежали мимо меня, защищаясь; гром пушек, крик народа, суматоха наших домашних - все это сделало надо мной такое впечатление, что я была как в оцепенении; наконец все утихло.
В течение этого лета вокруг города делали укрепления, прусские войска приступили и стояли лагерем, каждую ночь пугали жителей, бросая в воздух огненные венки, но все не зажигали и не нападали, и, таким образом простояв месяца два, удалились. Наконец в ноябре с другой стороны пришли русские, - тут уже никакое перо не в силах выразить всех ужасов! Прагу взяли штурмом, никого не щадили, и улицы были покрыты трупами как мужчин, так и женщин и младенцев. Всё было предано истреблению, и жители Варшавы, будучи отделены одною Вислою, ожидали с отчаянием подобной же участи.
Звон колоколов, бой барабанов, крик и вопль бегущих женщин и детей раздирали душу; в сию ужасную ночь мать моя лежала без чувств перед нами, отец мой в немом отчаянии, старший брат мой, перед сим возвратившийся из путешествия - в слезах подле бездыханной матери, а я на коленях перед распятием; в сем-то положении нас застал польский генерал Скильски, который, называясь моим дядею, взял меня с отцом, в самую полночь, и увез из города; меня одели мальчиком и мчали несколько дней по разорённым местам; наконец, остановились поблизости от Кракова, где стоял полк генерала; он лишь только прибыл, то готовился меня с отцом отправить в свое поместье - как вдруг прискакал генерал Денисов с своими казаками. Начали рубиться (ибо и наш полк был кавалерийский), но что могла одна горсть против множества казаков и егерей, которые пришли в секурс! Сражениe продолжалось часа два, нас всех взяли в плен - и я, видя как, отдавая саблю, слезы орошали седые усы почтеннаго старца, сама рыдала - и проклинала русских. Тот же день дядя мой с нами распростился, а нас в конвое казачьего офицера и трех казаков отправили в Варшаву".
Интересно, что даму, написавшую это, выдали замуж за русского военного, одного из героев штурма Праги. Суворов в своём рапорте на имя императрицы перечислил имена семи особенно отличившихся артиллерийских офицеров - и среди них имя Дмитрия Кудрявцева. Кудрявцев в Варшаве смог конвертировать свой успех, взяв в жёны "полячку младую" (ей было тогда всего двенадцать с половиной лет).
Позже Кудрявцев сражался с французами и за кампанию 1807 года, проигрыш которой Россией привёл к частичному восстановлению независимости Польши, получил генерала и золотую шпагу. А его дочь от нашей героини вышла за одного из Трощинских - украинского казака-аристократа. Так что проклятия проклятьями, а высшее сословие разных частей Российской империи интегрировалось в 19-м веке достаточно успешно.
И ещё: София Кудрявцева (странно, но её девичья фамилия нигде не упоминается) считала себя дочерью короля Станислава Августа. В бытность её ребёнком формальный отец каждую субботу возил её в королевский загородный дворец, где София, гуляя по "прелестному саду", каждый раз встречала короля, а с ним часто некую даму, говорившую только по-английски. Девочку "осыпали ласками" и делали ей много подарков. Это похоже на зачин какой-нибудь авантюрной истории из романа Дюма, но написано ещё в 1829 году. Задолго до "Виконта де Бражелона".
Я же целый день просидела в беседке в саду, и с любопытством, смешанным со страхом, смотрела на сцены ужасов, представлявшиеся глазам моим. Пули сверх головы моей летали, но я, будучи защищаема забором, все смотрела на столь новую для меня картину; под вечер того дня .русские в большом количестве пробежали мимо меня, защищаясь; гром пушек, крик народа, суматоха наших домашних - все это сделало надо мной такое впечатление, что я была как в оцепенении; наконец все утихло.
В течение этого лета вокруг города делали укрепления, прусские войска приступили и стояли лагерем, каждую ночь пугали жителей, бросая в воздух огненные венки, но все не зажигали и не нападали, и, таким образом простояв месяца два, удалились. Наконец в ноябре с другой стороны пришли русские, - тут уже никакое перо не в силах выразить всех ужасов! Прагу взяли штурмом, никого не щадили, и улицы были покрыты трупами как мужчин, так и женщин и младенцев. Всё было предано истреблению, и жители Варшавы, будучи отделены одною Вислою, ожидали с отчаянием подобной же участи.
Звон колоколов, бой барабанов, крик и вопль бегущих женщин и детей раздирали душу; в сию ужасную ночь мать моя лежала без чувств перед нами, отец мой в немом отчаянии, старший брат мой, перед сим возвратившийся из путешествия - в слезах подле бездыханной матери, а я на коленях перед распятием; в сем-то положении нас застал польский генерал Скильски, который, называясь моим дядею, взял меня с отцом, в самую полночь, и увез из города; меня одели мальчиком и мчали несколько дней по разорённым местам; наконец, остановились поблизости от Кракова, где стоял полк генерала; он лишь только прибыл, то готовился меня с отцом отправить в свое поместье - как вдруг прискакал генерал Денисов с своими казаками. Начали рубиться (ибо и наш полк был кавалерийский), но что могла одна горсть против множества казаков и егерей, которые пришли в секурс! Сражениe продолжалось часа два, нас всех взяли в плен - и я, видя как, отдавая саблю, слезы орошали седые усы почтеннаго старца, сама рыдала - и проклинала русских. Тот же день дядя мой с нами распростился, а нас в конвое казачьего офицера и трех казаков отправили в Варшаву".
Интересно, что даму, написавшую это, выдали замуж за русского военного, одного из героев штурма Праги. Суворов в своём рапорте на имя императрицы перечислил имена семи особенно отличившихся артиллерийских офицеров - и среди них имя Дмитрия Кудрявцева. Кудрявцев в Варшаве смог конвертировать свой успех, взяв в жёны "полячку младую" (ей было тогда всего двенадцать с половиной лет).
Позже Кудрявцев сражался с французами и за кампанию 1807 года, проигрыш которой Россией привёл к частичному восстановлению независимости Польши, получил генерала и золотую шпагу. А его дочь от нашей героини вышла за одного из Трощинских - украинского казака-аристократа. Так что проклятия проклятьями, а высшее сословие разных частей Российской империи интегрировалось в 19-м веке достаточно успешно.
И ещё: София Кудрявцева (странно, но её девичья фамилия нигде не упоминается) считала себя дочерью короля Станислава Августа. В бытность её ребёнком формальный отец каждую субботу возил её в королевский загородный дворец, где София, гуляя по "прелестному саду", каждый раз встречала короля, а с ним часто некую даму, говорившую только по-английски. Девочку "осыпали ласками" и делали ей много подарков. Это похоже на зачин какой-нибудь авантюрной истории из романа Дюма, но написано ещё в 1829 году. Задолго до "Виконта де Бражелона".