Прибытие евреев, год 1096
Эта картина могла бы называться «Прибытие в Польшу первых жертв крестового похода».
Начинающие крестоносцы, настроенные проповедниками во главе с самим папой римским против всех врагов христианства, не собирались идти освобождать Гроб Господень, не покарав тех, кто «распял Христа». А потому армии пилигримов двигались поначалу даже в направлении, противоположном Палестине, уничтожая еврейские общины в торговых городах Германии - Кёльне, Майнце, Вормсе. Одних убивали сразу, другим предлагали выбор между смертью и крещением, третьих просто крестили насильно, толпами загоняя в реку.
Спасаясь от гонений, часть евреев двинулась на восток. Остановились беглецы только тогда, когда перед ними прямо с неба упал лист пергамента с надписью: «Переночуй здесь»; на их языке - «По лин». Именно так, «Полин», евреи называли Польшу.
Это, конечно, всего лишь легенда. Не только листы пергамента с судьбоносными надписями не падали на бедных евреев; вообще нет оснований утверждать, что они появились в Польше именно вследствие германских погромов 1096 года. Мы знаем, что первая еврейская община в Польше упоминается в 1085 году; второе упоминание относится уже к 1150 году (у такой общины купил тогда землю известный нам Пётр Власт). В 1264-м евреи впервые получили привилегии - для начала только в границах удельного Калишского княжества, а спустя столетие и в пределах всего Польского королевства. Число их здесь, видимо, росло постепенно, достигнув существенных размеров "благодаря" Чёрной смерти.
Тем не менее Матейко датировал происходящее на картине именно 1096 годом. Иудеи здесь предстают перед князем Владиславом Германом и получают от него право поселиться на польской земле и пользоваться княжеской защитой. Этот сюжет выбивается из общего ряда. В цикле об истории цивилизации в Польше есть два основных направления: государство и церковь и государство и культура. Еврейскому вопросу не посвящена больше ни одна картина - ни в цикле, ни вообще у Матейко; отдельные персонажи соответствующей национальности есть на некоторых картинах, и играют они не обязательно позитивную роль. Поэтому вопрос «Что именно он хотел сказать?» становится особенно интересным.
Заказчиком картины был Арнольд Раппопорт - видный галицийский юрист, не скрывавший своё происхождение, но при этом принадлежавший к польской культуре и бывший большим патриотом Польши. С Матейко его связывала дружба, но один мемуарист всё же пишет с сожалением (вероятно, просто проецируя на ситуацию своё отношение к «избранному народу»), будто сложная финансовая ситуация заставила Матейко «рисовать для евреев». В оригинале это звучит очень хлёстко для русского уха: - «malować dla Żydów». Так что же он, так сказать, "намалевал"?
Действие картины происходит в Плоцке. Этот город был резиденцией Владислава Германа ещё в те времена, когда старший брат дал ему во владение Мазовию, и даже после свержения Болеслава Смелого (1079 год) Владислав уделял Плоцку особое внимание. На заднем плане романский собор; справа - княжеский дворец. К нему и подошла иудейская депутация.
Не совсем понятно: они ещё просят или уже благодарят? Развевающаяся над беженцами хоругвь с орлом Пястов говорит скорее о втором варианте. Возглавляет переселенцев Вениамин Тудельский - раввин из Наварры, известный своим путешествием в Иерусалим и обратно и путевыми заметками. Правда, путешествовал он несколько позже - с 1165 по 1173 год, и в 1096 его скорее всего вообще не было на свете (а в Польше Вениамин Тудельский не бывал никогда). Возможно, Матейко захотел зачем-то сделать эту депутацию попредставительнее.
В центре на фоне входа в собор стоят двое. Это братья-княжичи. Впереди, с мечом в руках, - младший, Болеслав Кривоустый, сын Владислава Германа от жены (в этом году ему должно было исполниться десять или одиннадцать). За ним, с соколом на руке, - старший, Збигнев, сын от наложницы. Збигнев большую часть 1090-х конфликтовал с отцом, пытаясь при его жизни выкроить для себя княжество и периодически заключая союз с младшим братом. После смерти отца эти двое станут непримиримыми врагами. Вот и сейчас у них разные позиции по вопросу: Болеслав смотрит на происходящее одобрительно, понимая выгоды от появления евреев в стране: он сможет требовать от пришельцев деньги, которые дадут ему победу в борьбе за власть. А Збигнев вот-вот отправит сокола в атаку на беззащитных голубей, кружащих в левой верхней части картины, и это символизирует не только его будущий запрет на проживание евреев в Мазовии, но и все гонения, которым будут позже подвергаться иудеи на польской земле.
Сам князь сидит в центре картины и выглядит как внимательный слушатель или как человек, крепко задумавшийся над чем-то. В то время Владиславу Герману, правнуку Болеслава Храброго и внуку Владимира Святого, было 53 года. С репутацией ему не повезло: его отец Казимир Первый был восстановителем государства; его старший брат Болеслав - завоевателем и святотатцем; а Владислав известен нам только как не очень сильный правитель, при котором начали возвышаться магнаты.
Вот самый могущественный из них стоит за его спиной. Это палатин Сецех из рода Топорчиков, сыгравший когда-то ключевую роль при возведении Владислава на престол и теперь обладающий исключительным влиянием. Судя по уверенной позе, он тут - хозяин положения: левая рука уперта в бок, правая - на спинке княжеского стула. Принять евреев - его решение, и Матейко считает, что принято оно было после получения взятки от беглецов.
Сецех пытался в то десятилетие, опирась на союз с княгиней (злые языки говорили о чём-то большем, чем "деловое сотрудничество"), сыграть на противоречиях между князем и сыновьями и захватить всю полноту власти. Годом ранее он разбил Збигнева, закрепившегося было в Силезии (там главным сторонником княжича был кастелян Вроцлава Мартин - вот он сидит правее нога на ногу и смотрит, улыбаясь, на собаку) и взял его в плен. Теперь Збигнева выпустили, и вскоре братья объединятся, чтобы заставить отца изгнать Сецеха, представляющего угрозу для всей династии.
За спиной Сецеха - другой вельможа, Скарбимир. Он был сторонником Болеслава Смелого, вместе с ним уехал в изгнание, а вернулся в Польшу с его сыном Мешко, отравленным, видимо, по приказу дяди в день свадьбы с русской княжной (1089 год). После этого ему оставалось только строить казни против Сецеха, делая ставку на одного из сыновей князя - Болеслава. Тот при помощи Скарбимира стал князем всей Польши, сделал своего преданного слугу палатином, а позже - ослепил за мятеж (1117 год). Опасная, видно, была должность…
Слева от Сецеха - Отто Бамбергский (человек в капюшоне). Он прибыл в Польшу в качестве капеллана княгини Юдифи, жены Владислава Германа, но уже в 1091 году вернулся ко двору её брата, императора Генриха Четвёртого, чтобы стать его канцлером. Только в год смерти Владислава Отто стал епископом Бамберга, и только ещё двадцатью годами позже он начал христианизацию Поморья/Померании, из-за которой, видимо, и оказался изображён на картине. Его можно считать символом цивилизующей миссии Польши для слаборазвитых племён на севере и северо-востоке. Здесь он ещё показывает нам отношение к происходящему католической иерархии: на его лице сожаление, но он и не думает протестовать.
Другая позиция у архиепископа Мартина (сидит справа от князя): он держит в руках уже готовый акт с предоставляемыми беженцам привилегиями, видимо, им и составленный. Что там могло быть написано, по мнению Матейко? Видимо, это могло быть что-то вроде калишских привилегий: свобода торговли, подчинение только суду князя или его представителей, защита синагог и еврейских кладбищ, суровые наказания для каждого, кто поднял руку на еврея или покусился на его религию. Плутовское выражение лица архиепископа и протянутая ладонью вверх правая рука - явный намёк на мотивы этого высокопоставленного господина.
Выше, на крыльце княжеского дворца, стоят двое епископов плоцких. Правее - Стефан, умерший в 1102 году; левее из-за плеча женщины выглядывает Александр, занявший кафедру только в 1129-м. Последний, получается, человек из совсем другой эпохи, но именно при нём было закончено строительство плоцкого собора (1144 год), потому он и оказался здесь. На лицах этих двоих явная тревога: иноверцы получают свободу вероисповедания в католической стране!
Упомянутая уже дама - Юдифь Германская, сестра императора, экс-королева Венгрии (её первый муж Шоломон, свергнутый кузенами, погиб в печенежском набеге на Византию), но Болеславу Кривоустому только мачеха (он родился от чешки). Придворный скульптор Леопардус (создатель бронзовых дверей в гнезненском соборе) преподносит ей в этот момент искусно изготовленную шкатулку - дар от беженцев. Намёк понятен: евреи привезли в Польшу новые технологии; дали, так сказать, новый импульс развитию.
Таким образом, получается, что Матейко изобразил первые успехи молодой польской культуры: собор, шкатулка, скульптор, меценат, "апостол Поморья". В числе таких успехов оказывается и приём еврейской диаспоры - как акт гостеприимства и толерантности, возвышающий Польшу над другими странами Европы. Но с политической точки зрения это решение кажется художнику рискованным, если не явно неудачным: великодушие князя не только может навредить делу христианства, но ещё и явно будет использовано пришельцами в своих корыстных интересах, благо они уже нашли подход к польской элите.
Смотрите сами: расположенными к евреям на картине выглядят только трое: княжич Болеслав, палатин Сецех, княгиня Юдифь. Один из них планирует взять с евреев деньги, второй уже взял (и принял решение в их пользу), третья берёт подношение в данный момент. И оно ей нравится. Здесь открываются просторы для комментариев самого юдофобского толка: мол, богатые и коварные евреи используют славянскую наивность, чтобы в результате коррупционной сделки начать осваивать новую страну и развращать бедных, бедных поляков. Но такие комментарии, думаю, выглядят преувеличением даже для характеристики позиции Матейко. В конце концов, евреи занимали в жизни Польши очень важное место - до самого 39-го, так почему бы не посвятить их появлению отдельную картину?