Принцессы не какают ("Король Убю" Деклана Доннеллана)
- Мне было так плохо, так плохо, - жаловалась Нике Игоревне наша общая знакомая, - если б я могла, я бы ушла. Но мама сказала мне, что это неприлично.
Я могла только посочувствовать. Во-первых, мне было хорошо. Во-вторых, я давно уже могу легко уйти с любого мероприятия (особенно, если Ника Игоревна возмущенно шипит «пошли уже отсюда» - проще уйти, чем её слушать), в-третьих, даже когда мама была жива, её мнение уже в подростковом возрасте не было для меня определяющим (хотя к маменьке я прислушивалась и многие её уроки усвоила). К слову, моя маменька, скорее всего, тоже была бы от спектакля в ужасе. Ибо в пьесе много жестокости и сквернословия, сюжет топорный, герои, как на подбор, неприятные… Приличные девушки не должны такое смотреть. Как хорошо, что я давно уже не приличная девушка. Можно даже так: неприличная девушка.
На спектакль я пошла ради режиссёра Доннеллана, поскольку пьесу Жарри прочитать так и не удосужилась. У меня с абсурдистами вообще отношения сложные, скажем, я люблю Мрожека, симпатизирую Ионеско, но очень сдержанно отношусь к Беккету, а Пинтера вообще терпеть не могу. Решение «Короля Убю» очень напомнило мне «Мерой за меру» того же режиссёра в театре Пушкина: текст тщательно отфильтрован, мизансцены практически идеально выстроены, действие ни на секунду не провисает, основная мысль выражена предельно откровенно.
Собственно, о чём спектакль становится понятно после первых двух-трёх сцен: за благопристойным фасадом родительской семьи подросток видит истинную человеческую суть. Суть эта оказывается, мягко говоря, с гнильцой. То есть, по сути гламурные и прекрасно социализованные представители человечества оказываются вульгарными и агрессивными хищниками - завистливыми, агрессивными и неумными. В общем-то, Жарри пишет о том же самом, что Достоевский - человеческой изнанке. Вот это и умиляет меня больше всего в правильных девочках (и мальчиках тоже): стойкая убеждённость что Фёдор Михайлович - это пристойно и высокоинтеллектуально, а Жарри - фу, какая гадость. Хотя речь идёт абсолютно об одном и том же.
Скучно и грустно было бы сводить содержание спектакля к «критике общества потребления». Ибо это опять сведение общего (природы человека) к частному (её проявления в наше время). Доннеллан углубляет пьесу, вводя вторую линию, - внешняя благопристойность оказывается ещё отвратительнее, чем брутальная сущность. Именно нежелание видеть и признавать собственную жестокость, пошлость и мелочность приводит к тому, что они всё равно реализуются и бьют прежде всего по близким. А правильные девочки продолжают считать себя ангелами во плоти только потому, что панически бояться всего «грубого» и «физиологичного». Как будто отрицание чего-то автоматически это уничтожает. Волшебная сила слов. Что не названо - не существует.
Финал спектакля печален и закономерен: подростковый бунт кончается смирением и конформизмом. Впрочем, бунт существовал только в воображении. О свободе небывалой сладко думать у свечи. Способна ли срынь породить что-то другое - большой вопрос.