дача
До полутора лет я говорил исключительно на якутском, в моем лексиконе относительно русскими были только слова «таапочка уонна телебиизер». А когда меня отправили в садик, мне в срочном порядке пришлось переучиваться. Потому меня и отправляли в деревню вспоминать родной язык. Дело было почти безуспешным, я приезжал, кое-как держа в уме слова «ат», «ыт» и кучу страшных историй (лошадь и собака), зато все соседские детишки довольно быстро начали болтать с «городской булкой» на русском. Из тех воспоминаний я помню только жуткие ночные походы в туалет, который, естественно, стоял в самом конце участка, рядом со свинарником (дети, конечно нарассказывали мне кучу историй, как «свиньи недавно сожрали ребенка, так что ты там осторожнее») и то, как мы жевали гудрон.
Зато дачные солнечные воспоминания прочно сидят где-то в подкорке. Это слово знакомо исключительно людям из бывшего ссср. И владельцам фазенд, загородных домов и остальных вилл не понять той нежности, которая возникает у любого, кто помнит дачу. Конечно, для многих дача - это 6 соток и картошка, но для меня это гамак, запах печки и сырого дерева.
Но, конечно, до дачи надо было доехать. Тогда ни у кого не было машин и до 15 килОметра вилюйского тракта мы добирались на разбитых, давно подлежащих к списанию, автобусах. Красных таких, до недавнего времени они назывались еще «сараи». Автобусы всегда были переполненными и мы с дедушкой всегда вставали рано-рано утром, что бы к 8ми утра быть на автовокзале. Ехали очень долго по тогдашним меркам, и меня часто садили на коленки какие-то незнакомые бабушки и убаюканный видом покачивающихся ростков в отрезанных молочных пакетах я мирно дремал всю дорогу в сладком запахе незнакомых духов, изредка просыпаясь от подскоков автобуса.
Зачем бабушки душились на дачу? Автовокзал был местом встречи и своеобразным форумом для их поколения, можно было обсудить хозяйственные дела или похвастаться урожаем. И всю дорогу бабушки и дедушки болтали о таких важных вещах, как подкормка, уход за горошком и подобное. От остановки надо было еще довольно много идти, и это было моё время - я мог спрашивать о чем угодно и мне отвечали.
Чтобы зайти на наш участок, надо было просунуть руку куда-то между досками и достать половинку ножниц, которыми нужно было открыть калитку. (почему я это помню? О_о)
Сразу слева стоял древний вагончик, забитый старым хламом. По советской традиции ничего не выбрасывалось и для меня было дикой радостью разгребать годовые завалы старых игрушек, инструментов и другой кучи всякого барахла. Однажды там свили гнездо осы, и дедушка смешно носился по участку, спасаясь от них, а потом неделю ходил с героически опухшим глазом, и это была прекрасная тема для автовокзальных бесед.
Дальше, впритык стоял летний домик, с печкой-буржуйкой и оклеенный внутри стопицот слоями газет. Это была первая постройка на скорую руку, потом построили уже настоящий деревянный дом, но этот домик так и остался кухней.
Между ним и лесочком построили курятник, который потом стал крольчатником и был любимым местом для сидения на крыше. Все соседские дети в определенное время садились, кто на заборы, кто на такие вот постройки и выполняли важную миссию - сообщали о приезде водовозки. Я тоже сидел и услышав от соседских мальчишек «вода!», кричал по-якутски дедушке «уу кэлле!» с очень деловым видом.
Кстати, да, почему-то получилось так, что соседские детишки сплошь были мальчики, но мне никак не мешало с удовольствием ходить с ними на озерцо купаться или играть в бесконечные игры, которые я сам и придумывал. Зато когда мне купили крутой взрослый «Школьник», я так и не научился кататься, потому что не было отбоя от парней, которые хотели меня научить или покатать на нем же. Только изредка приезжала забитая дочка соседа дяди Витамина и мы с ней менялись наклейками с Барби. Соседа, конечно, звали Вениамин, но у бабушки были собственные отношения с некоторыми названиями. Например, форточку кроме как «корточкой» она не называла, или «обесьянка» вместо официантки. Ну такой якутский акцент.
В большом доме не было почти ничего интересного, потому что там все время кто-то находился, и нужно было придерживать сетку с песком, чтобы внутрь не налетели комары. Зато там был чердак! Настоящий чердак, забитый сушеными растениями, книжками и даже с чемоданом с солдатиками. Солдатики собирал дядя Валера и среди них попадались даже металлические воины с острыми кончиками мечей и пик, которые сейчас ни за что не дали бы в руки детям.
А иногда взрослые решали поехать по грибы или по ягоды и тогда выводился мотоцикл и мы страшно одетые уезжали в лес. Я не любил это дело и всячески отмазывался. Еще бы - весь обкусанный комарами ползаешь среди колючих растений и по ягодке собираешь мелкую бруснику. Зато однажды, когда мы решили перекусить, дедушка достал банку с тушеной картошкой и мясом. Мы ели мясо и косточки были какими-то уж очень мелкими. Я спросил чье мясо-то, а дедушка ответил, что это белки. Я в ужасе не мог поверить, а дедушка, как ни в чем не бывало, достал рогатку (обычную мальчишескую рогатку!) и горстку камешков и показал, как он отстреливал этих юрких рыжих существ. А потом даже рассказал, как во время войны его не взяли в армию из-за роста, как он обиделся, что ему сказали «мал еще, иди кашу кушай!» и он служил в тылу, охотясь на зайцев и уток. Поймал девять, десятую можно забрать себе. Он был 1.42, и не сильно с тех пор вырос, и я искренне рад, что тогда его не взяли на фронт, потому что благодаря нашей семейной мелкотравчатости, я имел возможность общаться с тем поколением.
Теперь и этого нет, и мне очень их не хватает. Остается только вспоминать и писать такие вещи…
Зато дачные солнечные воспоминания прочно сидят где-то в подкорке. Это слово знакомо исключительно людям из бывшего ссср. И владельцам фазенд, загородных домов и остальных вилл не понять той нежности, которая возникает у любого, кто помнит дачу. Конечно, для многих дача - это 6 соток и картошка, но для меня это гамак, запах печки и сырого дерева.
Но, конечно, до дачи надо было доехать. Тогда ни у кого не было машин и до 15 килОметра вилюйского тракта мы добирались на разбитых, давно подлежащих к списанию, автобусах. Красных таких, до недавнего времени они назывались еще «сараи». Автобусы всегда были переполненными и мы с дедушкой всегда вставали рано-рано утром, что бы к 8ми утра быть на автовокзале. Ехали очень долго по тогдашним меркам, и меня часто садили на коленки какие-то незнакомые бабушки и убаюканный видом покачивающихся ростков в отрезанных молочных пакетах я мирно дремал всю дорогу в сладком запахе незнакомых духов, изредка просыпаясь от подскоков автобуса.
Зачем бабушки душились на дачу? Автовокзал был местом встречи и своеобразным форумом для их поколения, можно было обсудить хозяйственные дела или похвастаться урожаем. И всю дорогу бабушки и дедушки болтали о таких важных вещах, как подкормка, уход за горошком и подобное. От остановки надо было еще довольно много идти, и это было моё время - я мог спрашивать о чем угодно и мне отвечали.
Чтобы зайти на наш участок, надо было просунуть руку куда-то между досками и достать половинку ножниц, которыми нужно было открыть калитку. (почему я это помню? О_о)
Сразу слева стоял древний вагончик, забитый старым хламом. По советской традиции ничего не выбрасывалось и для меня было дикой радостью разгребать годовые завалы старых игрушек, инструментов и другой кучи всякого барахла. Однажды там свили гнездо осы, и дедушка смешно носился по участку, спасаясь от них, а потом неделю ходил с героически опухшим глазом, и это была прекрасная тема для автовокзальных бесед.
Дальше, впритык стоял летний домик, с печкой-буржуйкой и оклеенный внутри стопицот слоями газет. Это была первая постройка на скорую руку, потом построили уже настоящий деревянный дом, но этот домик так и остался кухней.
Между ним и лесочком построили курятник, который потом стал крольчатником и был любимым местом для сидения на крыше. Все соседские дети в определенное время садились, кто на заборы, кто на такие вот постройки и выполняли важную миссию - сообщали о приезде водовозки. Я тоже сидел и услышав от соседских мальчишек «вода!», кричал по-якутски дедушке «уу кэлле!» с очень деловым видом.
Кстати, да, почему-то получилось так, что соседские детишки сплошь были мальчики, но мне никак не мешало с удовольствием ходить с ними на озерцо купаться или играть в бесконечные игры, которые я сам и придумывал. Зато когда мне купили крутой взрослый «Школьник», я так и не научился кататься, потому что не было отбоя от парней, которые хотели меня научить или покатать на нем же. Только изредка приезжала забитая дочка соседа дяди Витамина и мы с ней менялись наклейками с Барби. Соседа, конечно, звали Вениамин, но у бабушки были собственные отношения с некоторыми названиями. Например, форточку кроме как «корточкой» она не называла, или «обесьянка» вместо официантки. Ну такой якутский акцент.
В большом доме не было почти ничего интересного, потому что там все время кто-то находился, и нужно было придерживать сетку с песком, чтобы внутрь не налетели комары. Зато там был чердак! Настоящий чердак, забитый сушеными растениями, книжками и даже с чемоданом с солдатиками. Солдатики собирал дядя Валера и среди них попадались даже металлические воины с острыми кончиками мечей и пик, которые сейчас ни за что не дали бы в руки детям.
А иногда взрослые решали поехать по грибы или по ягоды и тогда выводился мотоцикл и мы страшно одетые уезжали в лес. Я не любил это дело и всячески отмазывался. Еще бы - весь обкусанный комарами ползаешь среди колючих растений и по ягодке собираешь мелкую бруснику. Зато однажды, когда мы решили перекусить, дедушка достал банку с тушеной картошкой и мясом. Мы ели мясо и косточки были какими-то уж очень мелкими. Я спросил чье мясо-то, а дедушка ответил, что это белки. Я в ужасе не мог поверить, а дедушка, как ни в чем не бывало, достал рогатку (обычную мальчишескую рогатку!) и горстку камешков и показал, как он отстреливал этих юрких рыжих существ. А потом даже рассказал, как во время войны его не взяли в армию из-за роста, как он обиделся, что ему сказали «мал еще, иди кашу кушай!» и он служил в тылу, охотясь на зайцев и уток. Поймал девять, десятую можно забрать себе. Он был 1.42, и не сильно с тех пор вырос, и я искренне рад, что тогда его не взяли на фронт, потому что благодаря нашей семейной мелкотравчатости, я имел возможность общаться с тем поколением.
Теперь и этого нет, и мне очень их не хватает. Остается только вспоминать и писать такие вещи…