О том, как маленькая девочка победила стыд и страх.
Лина пришла ко мне на терапию давно. У неё глубокий, низкий, грудной и чуть надтреснутый голос. Её отличает от многих последовательность и упорство. Мы делали уже дважды перерыв, и она снова возвращается к совместной работе над собой. Подозреваю, что она вообще не останавливается в стремлении к гармонии. Она никогда не жаловалась и не жалуется
( Read more... )
Мне кажется, проговорив само насилие, пациентка прошла, по печальной иронии, только самый легкий отрезок пути. Ведь всю оставшуюся жизнь в нашей культуре ей придется жить в обществе, где "бьют и плакать не дают" - ведь и правда, кому ей "разрешено" плакать, кроме психолога?
А главное, вроде бы и о чем плакать-то? Теперь, после того, как проблема как бы решена (а на самом деле вся жизнь пациентки до и увы, после вытаскивания скелета из шкафа - сплошная ре-виктимизация вследствие общественного заговора молчания)? С какой стороны им с психологом вообще приближаться к проблеме затыкания обществом рта именно жертве, когда даже близким она не может открыться? Ведь это общественный конструкт, а не личные особенности пациентки или состояния ее семейных отношений.
Вообще было бы очень интересно узнать о современном инструментарии психологии по этой проблеме. Логично предположить, что он все время меняется, отражая развитие гуманистических наук - введение понятия культура насилия, обнародование данных о домашнем насилии, которое приводит автор ниже и т.п. Как неспециалисту, мне кажется, что, поскольку пока нет общественного инструмента изменить саму культуру насилия, то и психологическая помощь пока исчерпывается осознанием системности насилия. Что, правда, не проясняет, как же быть с пациенткой - она и так интуитивно чувствовала эту системность, поэтому и старалась не только никому не говорить, но и забыть, чтобы не огрести проблем еще и в ближнем круге. Но ей же по-прежнему тяжело молчать (может быть теперь особенно, потому что она проговорила случившееся). Как дальше можно ей помочь?
Reply
Reply
Как раз очень интересно, как с этой второй частью справляется современная психология (в первой-то уже стало понятно еще в прошлом веке), ведь собственно во второй обозначенной вами проблеме нет единовременной травмы, есть постоянная травмирующая ситуация, вызванная не событием, а устройством общества.
Reply
Тогда эти вопросы встают в ряду других социальных вопросов: тотальное, принятое в культуре насилие над детьми, над женщинами, над теми, кто ниже чином. Насилие над пациентами со стороны медицины. И другие, более тонкие вопросы.
Reply
Чем помогает терапия, когда пациент уже проработал первичную травму, но, находясь в обусловленном обществом постоянном состоянии ре-травматизации и ПСТР, дошел до экзистенциальных вопросов?
В приведенных вами примерах показано, как травматик стал борцом с тем вилом травмы, от которого пострадал. Но это частность - не каждый имеет желание круто менять жизнь и идти в активизм (с другой стороны, почти каждый и так понимает, что то, что с ним сделали - плохо). Допустим, ваша клиентка хочет дальше вести свою профессиональную и частную жизнь, быть и дальше, допуcтим, продавщией, а не становится психотерапетвом и ратотать с травмой, но она также хочет освобождения от ре-травматизации молчанием.
Предполагаю, что существуют наработки, не могут же специалисты не копать в этом направлении.
Спасибо, что ответили.
Reply
Насилие тело воспринимает как опасность для жизни. Из опасной ситуации два выхода: бежать и бороться и один промежуточный - сжаться, чтобы через некоторое время, когда хищник тебя бросил, встрепенуться и уйти. В человеческом обществе встрепенуться и уйти человек почти не в состоянии, особенно, если он ситуацию воспринял не просто как казус, а как насилие над собой. Поэтому в ситуации насилия остаются только два выхода: бороться или бежать.
В ходе терапии человек приобретает способность бороться или бежать. Вот это он и начинает делать в своей жизни каждый раз в ситуации опасности.
Reply
Исцелившийся человек не любит вспоминать о болезни как любой здоровый, а ПТСР (постравматический стрессовый синдром) и есть состояние болезни. Мало того, не только не любит, но и не может, поскольку о болезни можно говорить только из состояния болезни. И в этом смысле о насилии всерьёз могут говорить только те, кто попал в эту ситуацию и не может из неё выйти. Яркий тому пример Мэрилин Мюррей. А другие исцелившись или делают сознательный выбор гражданина и человека и встают на борьбу с насилием или же делают столь же сознательный, а иногда бессознательный выбор и просто живут, стараясь жить максимально по-человечески. Но здесь мы ставим уже не только вопросы социальные, но даже философские, экзистенциальные: о предназначении, о смысле жизни человека, о его совести и свободе.
Reply
Leave a comment