ГУРСКИЙ "МОЙ ВАЙГАЧ" 7 ч.
В тот же день Иван Николаевич оформил меня техником полевой партии и своим заместителем. В нее вошли восемь человек рабочих и повар. Мне поручили получить три палатки, раскладушки, постельные принадлежности (матрасы и спальные мешки), необходимый рабочий и геодезический инструмент; повару - кухонную посуду, печь и продукты.
Поваром к нам назначили Капустина, ранее до ареста работавшего шеф-поваром одного из крупнейших столичных ресторанов. Мастер своего дела, он был непревзойденным кулинаром. Все продукты выбирал, получал и доставлял на место сам. Не согрешу, если скажу, что увидел бы кто из вольных жителей того времени России или Украины продукты, полученные Капустиным, он не поверил бы своим глазам. На телегу
погрузили баранью и внушительную часть свиной туши, ящик сливочного и бидон растительного масла, мешок белой муки, чай, сгущенное и сухое молоко, макароны, рис, сахар. И это было выписано нам, заключенным, да еще в памятном 1936 году, когда на воле люди жили впроголодь. ОГПУ-НКВД - всесильная организация, для которой не существовало никаких ограничений и преград...
Я получил указание взять в Оперчекотделе два карабина с боеприпасами. Услышав такое, я не поверил своим ушам! Мне, политзаключенному, с такими тяжелыми статьями и сроком, гласившими, что я - шпион, бандит, террорист, да вдобавок ко всему дважды беглец, вдруг доверяют оружие! Но меня заверили, что опасаться нечего. Оружие мне выдано на партию по указанию начальника Оперчекотдела Кротенберга для возможной самозащиты в тундре, на случай непредвиденной неожиданности.
До получения оружия я сначала недоумевал, к чему нам оружие, если мы со своими палатками стояли от Амдермы всего в пяти километрах. Но Акулов меня успокоил, что ружья нам потребуются при охоте
на полярных куропаток и гусей
, в изобилии кишевших в тундре, хотя, по правде говоря, и без гусей у нас еды хватало вдоволь. Ружья так и пролежали у нас без надобности весь сезон, не было среди нас заядлых охотников или любителей охоты, а зря убивать птиц никто не хотел.
Гусей в тундре было видимо-невидимо. Идешь по траве, а они выскакивают прямо из-под ног. Иной раз проходишь в сантиметрах сорока от гусыни в гнезде на яйцах и видишь
, как она сидит, притаившись, вытянув по земле длинную шею, и внимательно следит за тобой черными бусинками настороженных глаз... Проходишь мимо нее, словно не замечая, чтобы не спугнуть, тихо предупредив следующих за тобой. Никто из наших рабочих не бросался на гусынь, не сворачивал им головы, не подбивал на гнезде беззащитную птицу. Не было среди нас проявлений жестокости браконьеров такой необъяснимой и непонятной в своем стремлении, без особой надобности убить и уничтожить как можно больше любых представителей животного мира
.
Как только молодое потомство вылупилось из яиц, многочисленные пушистые шарики
густо рассеялись по тундре. Мы подобрали несколько разрозненных птенцов, неведомо как отбившихся от матери-гусыни и очутившихся в бедственном одиночестве, соорудили около палаток небольшую загородку и пустили туда малышей. Они привыкли к нам с первых же дней. Мы их кормили вдоволь, брали в руки. Через несколько дней они стали ручными, и мы разобрали загородку, выпустив их на волю. Гусята держались около палаток, никуда не стремясь от них удалиться. Если и убегали недалеко, то, услышав клекот ястреба или завидев его парящим в небе, стремглав бросались к палаткам - надежной защите. Там они преспокойно устраивались внутри около печки, тихо переговариваясь о чем-то на своем таинственном птичьем языке. Оставались в палатках и на ночь.
Возвращаемся мы с работы, а они, завидев нас, бегут навстречу, гогочут и, переваливаясь с боку на бок, путаются между ног, доставляя нам неописуемое удовольствие. Иной раз лежишь на раскладушке и смотришь, как пытается взлететь подрастающий гусенок. Взлетит или с твоей помощью взберется на грудь, уляжется и о чем-то лопочет, временами клювом нежно щиплет подбородок, щеки, уши. Просто не веришь своим глазам, как птица может привыкнуть к человеку.
С наступлением осени, они стали проявлять беспокойство. Странно было, что они, превратившись во взрослых особей, не пытались улететь от нас на свободу или присоединиться к своим собратьям. Вот на юг потянулись первые стаи пернатых, и в один день наши питомцы, не выдержав зова предков и улетавших на юг сородичей, словно по команде заметались и, похлопав крыльями, устремились в небо, где и присоединились к стае. Мы все смотрели на их отлет с двояким чувством. И жалко было расставаться с нашими питомцами, и в то же время радостно за них. Беспокоило только сомнение, выдержат ли они перелет, к которому не были подготовлены.
Работали мы все с увлечением по 12 часов с перерывом на обед. Перерыв по общему согласию длился час. Палатка была расположена в центре полигона, так что от нее мы не удалялись. Нас никто не заставлял трудиться по 12 часов, но все были заинтересованы в перевыполнении плана, так как за это да еще в полевых условиях нам полагалась значительная денежная премия. Зарплату получали вольнонаемные, мы же - премиальные...
Коллектив наш подобрался из хороших добросовестных рабочих. Мы все находили для себя удовольствие в работе. Отдыхали в любое время по общему усмотрению, делая кратковременные перекуры, учитывая, что нам следует иметь запас выполненной работы на случай непогоды, иной раз затяжной, то ли из-за тумана, то ли из-за дождя. Правда, непогода засчитывалась в нашей работе, как актированные дни.
Однажды, проснувшись утром, мы увидели, что находимся в гуще густого дыма. Даже дышать было трудновато. Мы все недоумевали, откуда мог взяться такой дым? Что могло гореть в голой тундре, когда до ближайших лесов было не менее четырехсот километров. Но все же работ не прекращали, занимаясь установкой реперов, измерениями лентой.
Дней через пять дым рассеялся, а проезжавшие мимо оленеводы - ненцы
со своими стадами сообщили, что в районе реки Печоры свирепствуют большие лесные пожары. Казалось просто невероятным, как на такое большое расстояние мог доноситься дым, не уходя в высшие слои атмосферы? Хочу заметить, что, попав в шестидесятых годах в северные регионы Печоры, мне пришлось с большим трудом перебираться многие километры через бурелом и мертвый лес на месте бывших пожаров...
В окрестностях Амдермы, в тундре было немало небольших речушек или ручьев
, мы даже затруднялись в точном определении их числа, в которых буквально кишела рыба. Дело в том, что эти небольшие речушки представляли по своему течению целую цепочку ям глубиной до полутора метров, при такой же ширине, а по длине достигали трех, а иногда и пяти метров. При интенсивном таянии снегов, при высоком подъеме воды, эти ямы превращались в одно целое. Но когда вода убывала, ямы изолировались друг от друга. Перемычки между ними оказывались выше уровня воды, и в них концентрировалось множество омулей, хариусов и гольцов. Вода убывала, оставшись только в глубоких ямах, в которых была рыба, не успевшая уплыть с водой во время разлива, размножалась, заполняя ямы. Рыболовством никто не занимался. Правда при Амдерме имелась бригада рыболовов, промышлявшая на озере Тоин-То, неподалеку от Амдермы. Рыба шла на нужды общественного питания. Если в поселке и были любители-рыболовы, то это лишь несколько одиночек, случайных любителей свежей рыбы. А рыбы в этих ямах было столько, что хоть ведром черпай ее оттуда, хоть вынимай самодельной острогой. Этим способом пользовались и мы.
В бригаду рыболовов на озере Тоин-То
, состоявшую из пяти человек, попал и мой друг Михаил Острономов. Выловленная ими рыба вносила разнообразие в питании полярников.
К нашему удивлению мы в нескольких местах набрели на многочисленные россыпи полярных грибов
, тех же маслят, подосиновиков и подберезовиков, о существовании которых мы и не подозревали.
Работая с Акуловым, я узнал о его судьбе. Он был преподавателем в какой-то военной академии. Происходил из старой аристократической семьи, связанной с революционной деятельностью. Отец его, бывший ссыльный большевик, был близко знаком с Лениным еще задолго до революции.
Брат Ивана Николаевича - бывший военный атташе в Италии - влюбился там, в молодую итальянку и стал невозвращенцем, т. е. изменником Родины. Из-за него и пострадал Акулов, как брат предателя, получив 8 лет ИТЛ. Отец же его умер еще в двадцатых годах.
В лагере на Амдерме в среде вольнонаемных и заключенных Акулов пользовался большим авторитетом, как хороший знаток марксизма-ленинизма. Лагерное начальство и вольнонаемные - члены партии, обращались к Акулову с просьбой читать лекции по истории партии. Он был прекрасным музыкантом. Помимо пианино, он виртуозно играл на гитаре и мандолине. Руководил музыкальным кружком, обучал желающих играть на струнных инструментах.
Акулов был на редкость образованным и эрудированным человеком, несмотря на свои еще довольно молодые годы, и в среде академической вольнонаемной и заключенной интеллигенции, пользовался большим уважением. При отличном знании французского, английского и немецкого языков, он обладал исключительнейшей памятью в вопросах истории, свободно разбирался в вопросах философии.
Кто мог тогда подумать, что через полтора года он погибнет в специально подожженном кашкетинскими чекистами бараке на спецпункте уничтожения на Ухтарке в Коми АССР.
Первым пароходом на Амдерму прибыла комиссия Главсевморпути, совершавшая инспекционную поездку по некоторым зимовкам. Во главе комиссии был известный всем полярный исследователь - академик Отто Юльевич Шмидт
, с большой группой ученых и руководителей Главсевморпути. В их числе находился начальник Политуправления Главсевморпути Беренганов, его заместитель Адамович И.Ф. и другие. На Амдерме пробыли несколько дней. Шмидт О.Ю. в клубе сделал доклад об Арктике, большое внимание уделил Вайгачу и Амдерме.
Прошло недели две после их посещения Амдермы. Ходивший в поселок рабочий Степанов Василий принес нам довольно неприятную новость:
'"В поселке творится какая-то неразбериха. Ночью был убит Выучейский
!"
Посыпались недоуменные вопросы:
«Кто такой Выучейский? Откуда он взялся на Амдерме?»
«Говорят, что ненец из Нарьян-Мара. Председатель Ненецкого окружного исполкома. Был на Каре. Заехал на Амдерму, откуда намеревался на нашем мотоботе "Вайгач" отправиться в Хабарово, а оттуда до Нарьян-Мара. Убили его на боте, где капитан Берггольц. Выучейского привезли в поселок. Убийца - какой-то Матвиенко - застрелился сам на боте после убийства Выучейского и перестрелки с Берггольцем. Вся команда во главе с капитаном арестована. Но в поселке сильный переполох. Ведь это большой террористический акт со стороны заключенных против члена правительства!»
Проходит еще три дня. К нам из поселка приехал нарочный с приказом Акулову немедленно прекратить все работы и со всем имуществом прибыть на Амдерму.
Приказ есть приказ. Его нужно исполнять безоговорочно.
Погрузили мы все наши палатки, инвентарь, инструмент и все остальное на подводу. Капустин, не теряя времени, взяв в напарники Степанова, успел напечь для каждого из нас по наволочке хрустящего хвороста, которым щедро наградил наш коллектив. Оставшиеся банки со сгущенным молоком, яичный порошок, банки с мясными консервами, чай и сахар, разделили поровну. По прибытию на Амдерму мы получили указание сдать на склад весь инвентарь и остатки продуктов. Сдали остатки муки, мяса, соль, крупу, остальное поделённое между нами было списано без всяких недоразумений.
Акулов со мной засел за камеральную обработку полевых материалов. Из бухты Варнека, из Хабарово, из окрестностей Кары и Каратаихи на материк стали прибывать срочно отозванные геологи, бурильщики и рабочие из нулевых партий, производивших разведку полезных ископаемых в этих районах. Пришли рыбаки с озера Тоин-То
. Все недоумевали, что происходит? Создалась напряженная обстановка среди заключенных. По поселку стали муссировать всевозможные, порой нелепейшие слухи и вымыслы.
Прошло пять дней, как мы вернулись на Амдерму. Вечером всем объявили, чтобы на следующий день никто из бараков не выходил. С вечера вокруг поселка появилось оцепление из вохровцев. Ночью на рейде бросил якорь пароход, прибывший из Архангельска. На Амдерму он пришел порожняком, так как на разгрузку никого из грузчиков на него не посылали. Утром в столовую на завтрак нас повели в сопровождении вохровцев, правда, не вооруженных. Часа через два в бараке появилась лагерная администрация. На скорую руку началась инвентаризация. На каждого записали имевшееся на нем казенное имущество: одежду и обувь. Тогда же выяснилось, что из Москвы поступило распоряжение о ликвидации нашего лагеря и вывозе всех заключенных на материк. Правда, о ликвидации лагеря слух распространился еще пару дней назад, так как многие наиболее дальновидные, кто как мог, запаслись продуктами из магазина и буханками хлеба из хлеборезки в столовой, где хлеб отпускался без нормы. Опорожнили бочку с иваси. Мы с Акуловым, как и наши рабочие, имели хороший запас продуктов. Пройдя обязательный обыск (шмон), нас стали партиями переправлять на пароход, где мы разместились в таком же пустом холодном трюме, как и три года назад, когда добирались на Вайгач этапом из Соловков.
Не обошлось тут и без забавных курьезов. Некоторые зеки, у которых срок подходил к концу, решительно заявили администрации, что никуда из Амдермы не поедут, так как им до освобождения оставались считанные недели или месяцы, и они хотели бы остаться на Амдерме работать по вольному найму после освобождения. Но их не стали слушать. Тогда трое из них решили спрятаться, чтобы избежать этапирования. Что с ними стало, мы не знаем, так как на пароход они не попали.
"Женатиков" разъединили, обещав отправить женщин следующим пароходом. Судьба их так же осталась неизвестной.
Еще до отплытия парохода в Архангельск, мы узнали некоторые подробности гибели Выучейского.
Совершая свою служебную поездку по северу Ненецкого округа, к которому относилась и Амдерма с Вайгачём, он после посещения Кары прибыл на Амдерму. Приезд его остался незамеченным заключенными, поэтому подробностей о его посещении Амдермы никто не знал или не обращал внимания. Для возвращения в Нарьян-Мар решено было отправить его на мотоботе "Вайгач", совершавшем местные рейсы вдоль побережья на объекты, входившие в ведение лагеря. Берггольц предоставил ему место в своей крохотной каюте.
В команде, состоявшей полностью из заключенных, был матрос Матвиенко, бывший украинский студент, человек довольно самолюбивый, любитель игры на бандуре и украинских песен. Как рассказывали жившие с ним в бараке, он сам смастерил себе хорошую бандуру, с которой не расставался и на мотоботе. Чем-то он не пришелся капитану, между ними возникла большая неприязнь. Берггольц, человек самолюбивый, гордый и грубый, с довольно тяжелым характером, до революции был командиром миноносца, ярый монархист, родом из прибалтийских немцев. Он принадлежал к той плеяде царских офицеров - приверженцем мордобития, ненавидевших матросов. Бывший аристократ, крупный помещик, кичившийся своим дворянским
происхождением и презрением к подчиненным, не забывший своих старых замашек по службе в царское время, он иногда занимался рукоприкладством и на мотоботе. Тут у него начался конфликт с не терпевшим несправедливости и грубости Матвиенко.
Что произошло между ними, никто не знал, но стало известно, что перед отплытием "Вайгача" в рейс с Выучейским, между Берггольцем и Матвиенко был крупный разговор, и они крепко повздорили.
По словам очевидцев - матросов, когда "Вайгач" покинул Амдерму и вышел в море, Матвиенко взял мелкокалиберную винтовку и, выйдя на палубу, принялся стрелять в кружившихся над суденышком чаек. К нему подошел Берггольц. Остановился и что-то сказал Матвиенко. Тот коротко ответил. Тогда Берггольц на виду у одного из матросов ударил Матвиенко по лицу, повернулся и отправился к себе в каюту, вход в которую находился на противоположной стороне.
Матвиенко, оправившись от неожиданности, сказал:
«Ну, ладно, сволочь! Я тебе покажу!»
Спустя несколько минут, он зарядил ружье и подошел к иллюминатору каюты. Увидев в сумраке каюты сидевшего в кресле Берггольца, он прицелился и выстрелил. После выстрела сидевший свесился с кресла. Матвиенко воскликнул, обращаясь к матросу:
«Ну вот, слава Богу, одним подлецом стало меньше на свете, хотя я за него получу довесок».
В этот момент из каюты прогремел выстрел. В окне показалась голова Берггольца. живого Берггольца, оскалившего рот. Матвиенко воскликнул:
«О, Боже! Как же я ошибся!»
Следующий выстрел, уже капитана, угодил в мочевой пузырь. Теряя сознание, Матвиенко приставил ружье к подбородку, выстрелил и тут же свалился на палубу с размозженной головой...
Как оказалось, Матвиенко застрелил не Берггольца, своего врага, а Выучейского, мирно отдыхавшего в кресле капитана. Берггольц, покинув Матвиенко и пройдя на противоположную сторону каюты, остановился на мгновение у дверей, осматривая горизонт. Услышав выстрел Матвиенко, капитан вбежал в каюту и увидев убитого, бросился к нему, схватил его пистолет (Выучейский, согласно занимаемой должности, имел при себе оружие), подбежал к окну и стал стрелять в Матвиенко.
Не ручаюсь за достоверность, но я рассказываю все выше изложенное со слов одного из матросов, встретившегося мне случайно через три года на ОЛПе Крутая в Ухтижмлаге.
Выучейский, случайно был убит Матвиенко, принявшим его за Берггольца.
После гибели Выучейского, вся команда "Вайгача", во главе с Берггольцем была арестована и вывезена на нашем пароходе, в изолированном от нас отсеке, в Архангельск. Берггольца якобы расстреляли, матросы оправданы. Свидетель же матрос получил 10 лет за невмешательство.
Где, правда, где вымысел, я не ручаюсь. Официальная версия: Выучейский Иван Павлович, член ВЦИК, в 1936 году погиб от рук врага Советской власти.
С глубоким сожалением мы покидали Амдерму, прощаясь с суровым заполярным краем, оставшимся для многих из нас суровым, чудесным оазисом среди многочисленных лагерей ОГПУ. Пройдет не один десяток лет, многое выветрится из памяти, но воспоминания о Вайгаче, об Амдерме навечно останутся в памяти бывшего молодого комсомольца по иронии судьбы, ставшего политзаключенным и "врагом народа" на долгие годы.
Думал ли я тогда, покидая Амдерму в 1936 году
, что ровно через пятьдесят лет
, будучи реабилитированным, прилечу туда из Архангельска на самолете специально посмотреть знакомые места. И как я был разочарован, увидев современную Амдерму, такую грязную, хаотичную, захламленную грудами пустых бочек из-под горючего, негодных автомобильных покрышек и остатков вышедшей из строя техники, разбросанных по всей территории, по обочинам улиц
! Во что превратили чистый, некогда образцовый поселок несколько властвующих здесь ведомств! А ведь Амдерма так нравилась когда-то Отто Юльевичу Шмидту, и об этом он говорил в своем выступлении в клубе, при посещении Амдермы в 1936 году...
Иллюстрации из архива Ненецкого окружного музея.Предоставлены Лойко Аркадием Николаевичем.
А так же фото В.П.Шадрина.
Поваром к нам назначили Капустина, ранее до ареста работавшего шеф-поваром одного из крупнейших столичных ресторанов. Мастер своего дела, он был непревзойденным кулинаром. Все продукты выбирал, получал и доставлял на место сам. Не согрешу, если скажу, что увидел бы кто из вольных жителей того времени России или Украины продукты, полученные Капустиным, он не поверил бы своим глазам. На телегу
погрузили баранью и внушительную часть свиной туши, ящик сливочного и бидон растительного масла, мешок белой муки, чай, сгущенное и сухое молоко, макароны, рис, сахар. И это было выписано нам, заключенным, да еще в памятном 1936 году, когда на воле люди жили впроголодь. ОГПУ-НКВД - всесильная организация, для которой не существовало никаких ограничений и преград...
Я получил указание взять в Оперчекотделе два карабина с боеприпасами. Услышав такое, я не поверил своим ушам! Мне, политзаключенному, с такими тяжелыми статьями и сроком, гласившими, что я - шпион, бандит, террорист, да вдобавок ко всему дважды беглец, вдруг доверяют оружие! Но меня заверили, что опасаться нечего. Оружие мне выдано на партию по указанию начальника Оперчекотдела Кротенберга для возможной самозащиты в тундре, на случай непредвиденной неожиданности.
До получения оружия я сначала недоумевал, к чему нам оружие, если мы со своими палатками стояли от Амдермы всего в пяти километрах. Но Акулов меня успокоил, что ружья нам потребуются при охоте
на полярных куропаток и гусей
, в изобилии кишевших в тундре, хотя, по правде говоря, и без гусей у нас еды хватало вдоволь. Ружья так и пролежали у нас без надобности весь сезон, не было среди нас заядлых охотников или любителей охоты, а зря убивать птиц никто не хотел.
Гусей в тундре было видимо-невидимо. Идешь по траве, а они выскакивают прямо из-под ног. Иной раз проходишь в сантиметрах сорока от гусыни в гнезде на яйцах и видишь
, как она сидит, притаившись, вытянув по земле длинную шею, и внимательно следит за тобой черными бусинками настороженных глаз... Проходишь мимо нее, словно не замечая, чтобы не спугнуть, тихо предупредив следующих за тобой. Никто из наших рабочих не бросался на гусынь, не сворачивал им головы, не подбивал на гнезде беззащитную птицу. Не было среди нас проявлений жестокости браконьеров такой необъяснимой и непонятной в своем стремлении, без особой надобности убить и уничтожить как можно больше любых представителей животного мира
.
Как только молодое потомство вылупилось из яиц, многочисленные пушистые шарики
густо рассеялись по тундре. Мы подобрали несколько разрозненных птенцов, неведомо как отбившихся от матери-гусыни и очутившихся в бедственном одиночестве, соорудили около палаток небольшую загородку и пустили туда малышей. Они привыкли к нам с первых же дней. Мы их кормили вдоволь, брали в руки. Через несколько дней они стали ручными, и мы разобрали загородку, выпустив их на волю. Гусята держались около палаток, никуда не стремясь от них удалиться. Если и убегали недалеко, то, услышав клекот ястреба или завидев его парящим в небе, стремглав бросались к палаткам - надежной защите. Там они преспокойно устраивались внутри около печки, тихо переговариваясь о чем-то на своем таинственном птичьем языке. Оставались в палатках и на ночь.
Возвращаемся мы с работы, а они, завидев нас, бегут навстречу, гогочут и, переваливаясь с боку на бок, путаются между ног, доставляя нам неописуемое удовольствие. Иной раз лежишь на раскладушке и смотришь, как пытается взлететь подрастающий гусенок. Взлетит или с твоей помощью взберется на грудь, уляжется и о чем-то лопочет, временами клювом нежно щиплет подбородок, щеки, уши. Просто не веришь своим глазам, как птица может привыкнуть к человеку.
С наступлением осени, они стали проявлять беспокойство. Странно было, что они, превратившись во взрослых особей, не пытались улететь от нас на свободу или присоединиться к своим собратьям. Вот на юг потянулись первые стаи пернатых, и в один день наши питомцы, не выдержав зова предков и улетавших на юг сородичей, словно по команде заметались и, похлопав крыльями, устремились в небо, где и присоединились к стае. Мы все смотрели на их отлет с двояким чувством. И жалко было расставаться с нашими питомцами, и в то же время радостно за них. Беспокоило только сомнение, выдержат ли они перелет, к которому не были подготовлены.
Работали мы все с увлечением по 12 часов с перерывом на обед. Перерыв по общему согласию длился час. Палатка была расположена в центре полигона, так что от нее мы не удалялись. Нас никто не заставлял трудиться по 12 часов, но все были заинтересованы в перевыполнении плана, так как за это да еще в полевых условиях нам полагалась значительная денежная премия. Зарплату получали вольнонаемные, мы же - премиальные...
Коллектив наш подобрался из хороших добросовестных рабочих. Мы все находили для себя удовольствие в работе. Отдыхали в любое время по общему усмотрению, делая кратковременные перекуры, учитывая, что нам следует иметь запас выполненной работы на случай непогоды, иной раз затяжной, то ли из-за тумана, то ли из-за дождя. Правда, непогода засчитывалась в нашей работе, как актированные дни.
Однажды, проснувшись утром, мы увидели, что находимся в гуще густого дыма. Даже дышать было трудновато. Мы все недоумевали, откуда мог взяться такой дым? Что могло гореть в голой тундре, когда до ближайших лесов было не менее четырехсот километров. Но все же работ не прекращали, занимаясь установкой реперов, измерениями лентой.
Дней через пять дым рассеялся, а проезжавшие мимо оленеводы - ненцы
со своими стадами сообщили, что в районе реки Печоры свирепствуют большие лесные пожары. Казалось просто невероятным, как на такое большое расстояние мог доноситься дым, не уходя в высшие слои атмосферы? Хочу заметить, что, попав в шестидесятых годах в северные регионы Печоры, мне пришлось с большим трудом перебираться многие километры через бурелом и мертвый лес на месте бывших пожаров...
В окрестностях Амдермы, в тундре было немало небольших речушек или ручьев
, мы даже затруднялись в точном определении их числа, в которых буквально кишела рыба. Дело в том, что эти небольшие речушки представляли по своему течению целую цепочку ям глубиной до полутора метров, при такой же ширине, а по длине достигали трех, а иногда и пяти метров. При интенсивном таянии снегов, при высоком подъеме воды, эти ямы превращались в одно целое. Но когда вода убывала, ямы изолировались друг от друга. Перемычки между ними оказывались выше уровня воды, и в них концентрировалось множество омулей, хариусов и гольцов. Вода убывала, оставшись только в глубоких ямах, в которых была рыба, не успевшая уплыть с водой во время разлива, размножалась, заполняя ямы. Рыболовством никто не занимался. Правда при Амдерме имелась бригада рыболовов, промышлявшая на озере Тоин-То, неподалеку от Амдермы. Рыба шла на нужды общественного питания. Если в поселке и были любители-рыболовы, то это лишь несколько одиночек, случайных любителей свежей рыбы. А рыбы в этих ямах было столько, что хоть ведром черпай ее оттуда, хоть вынимай самодельной острогой. Этим способом пользовались и мы.
В бригаду рыболовов на озере Тоин-То
, состоявшую из пяти человек, попал и мой друг Михаил Острономов. Выловленная ими рыба вносила разнообразие в питании полярников.
К нашему удивлению мы в нескольких местах набрели на многочисленные россыпи полярных грибов
, тех же маслят, подосиновиков и подберезовиков, о существовании которых мы и не подозревали.
Работая с Акуловым, я узнал о его судьбе. Он был преподавателем в какой-то военной академии. Происходил из старой аристократической семьи, связанной с революционной деятельностью. Отец его, бывший ссыльный большевик, был близко знаком с Лениным еще задолго до революции.
Брат Ивана Николаевича - бывший военный атташе в Италии - влюбился там, в молодую итальянку и стал невозвращенцем, т. е. изменником Родины. Из-за него и пострадал Акулов, как брат предателя, получив 8 лет ИТЛ. Отец же его умер еще в двадцатых годах.
В лагере на Амдерме в среде вольнонаемных и заключенных Акулов пользовался большим авторитетом, как хороший знаток марксизма-ленинизма. Лагерное начальство и вольнонаемные - члены партии, обращались к Акулову с просьбой читать лекции по истории партии. Он был прекрасным музыкантом. Помимо пианино, он виртуозно играл на гитаре и мандолине. Руководил музыкальным кружком, обучал желающих играть на струнных инструментах.
Акулов был на редкость образованным и эрудированным человеком, несмотря на свои еще довольно молодые годы, и в среде академической вольнонаемной и заключенной интеллигенции, пользовался большим уважением. При отличном знании французского, английского и немецкого языков, он обладал исключительнейшей памятью в вопросах истории, свободно разбирался в вопросах философии.
Кто мог тогда подумать, что через полтора года он погибнет в специально подожженном кашкетинскими чекистами бараке на спецпункте уничтожения на Ухтарке в Коми АССР.
Первым пароходом на Амдерму прибыла комиссия Главсевморпути, совершавшая инспекционную поездку по некоторым зимовкам. Во главе комиссии был известный всем полярный исследователь - академик Отто Юльевич Шмидт
, с большой группой ученых и руководителей Главсевморпути. В их числе находился начальник Политуправления Главсевморпути Беренганов, его заместитель Адамович И.Ф. и другие. На Амдерме пробыли несколько дней. Шмидт О.Ю. в клубе сделал доклад об Арктике, большое внимание уделил Вайгачу и Амдерме.
Прошло недели две после их посещения Амдермы. Ходивший в поселок рабочий Степанов Василий принес нам довольно неприятную новость:
'"В поселке творится какая-то неразбериха. Ночью был убит Выучейский
!"
Посыпались недоуменные вопросы:
«Кто такой Выучейский? Откуда он взялся на Амдерме?»
«Говорят, что ненец из Нарьян-Мара. Председатель Ненецкого окружного исполкома. Был на Каре. Заехал на Амдерму, откуда намеревался на нашем мотоботе "Вайгач" отправиться в Хабарово, а оттуда до Нарьян-Мара. Убили его на боте, где капитан Берггольц. Выучейского привезли в поселок. Убийца - какой-то Матвиенко - застрелился сам на боте после убийства Выучейского и перестрелки с Берггольцем. Вся команда во главе с капитаном арестована. Но в поселке сильный переполох. Ведь это большой террористический акт со стороны заключенных против члена правительства!»
Проходит еще три дня. К нам из поселка приехал нарочный с приказом Акулову немедленно прекратить все работы и со всем имуществом прибыть на Амдерму.
Приказ есть приказ. Его нужно исполнять безоговорочно.
Погрузили мы все наши палатки, инвентарь, инструмент и все остальное на подводу. Капустин, не теряя времени, взяв в напарники Степанова, успел напечь для каждого из нас по наволочке хрустящего хвороста, которым щедро наградил наш коллектив. Оставшиеся банки со сгущенным молоком, яичный порошок, банки с мясными консервами, чай и сахар, разделили поровну. По прибытию на Амдерму мы получили указание сдать на склад весь инвентарь и остатки продуктов. Сдали остатки муки, мяса, соль, крупу, остальное поделённое между нами было списано без всяких недоразумений.
Акулов со мной засел за камеральную обработку полевых материалов. Из бухты Варнека, из Хабарово, из окрестностей Кары и Каратаихи на материк стали прибывать срочно отозванные геологи, бурильщики и рабочие из нулевых партий, производивших разведку полезных ископаемых в этих районах. Пришли рыбаки с озера Тоин-То
. Все недоумевали, что происходит? Создалась напряженная обстановка среди заключенных. По поселку стали муссировать всевозможные, порой нелепейшие слухи и вымыслы.
Прошло пять дней, как мы вернулись на Амдерму. Вечером всем объявили, чтобы на следующий день никто из бараков не выходил. С вечера вокруг поселка появилось оцепление из вохровцев. Ночью на рейде бросил якорь пароход, прибывший из Архангельска. На Амдерму он пришел порожняком, так как на разгрузку никого из грузчиков на него не посылали. Утром в столовую на завтрак нас повели в сопровождении вохровцев, правда, не вооруженных. Часа через два в бараке появилась лагерная администрация. На скорую руку началась инвентаризация. На каждого записали имевшееся на нем казенное имущество: одежду и обувь. Тогда же выяснилось, что из Москвы поступило распоряжение о ликвидации нашего лагеря и вывозе всех заключенных на материк. Правда, о ликвидации лагеря слух распространился еще пару дней назад, так как многие наиболее дальновидные, кто как мог, запаслись продуктами из магазина и буханками хлеба из хлеборезки в столовой, где хлеб отпускался без нормы. Опорожнили бочку с иваси. Мы с Акуловым, как и наши рабочие, имели хороший запас продуктов. Пройдя обязательный обыск (шмон), нас стали партиями переправлять на пароход, где мы разместились в таком же пустом холодном трюме, как и три года назад, когда добирались на Вайгач этапом из Соловков.
Не обошлось тут и без забавных курьезов. Некоторые зеки, у которых срок подходил к концу, решительно заявили администрации, что никуда из Амдермы не поедут, так как им до освобождения оставались считанные недели или месяцы, и они хотели бы остаться на Амдерме работать по вольному найму после освобождения. Но их не стали слушать. Тогда трое из них решили спрятаться, чтобы избежать этапирования. Что с ними стало, мы не знаем, так как на пароход они не попали.
"Женатиков" разъединили, обещав отправить женщин следующим пароходом. Судьба их так же осталась неизвестной.
Еще до отплытия парохода в Архангельск, мы узнали некоторые подробности гибели Выучейского.
Совершая свою служебную поездку по северу Ненецкого округа, к которому относилась и Амдерма с Вайгачём, он после посещения Кары прибыл на Амдерму. Приезд его остался незамеченным заключенными, поэтому подробностей о его посещении Амдермы никто не знал или не обращал внимания. Для возвращения в Нарьян-Мар решено было отправить его на мотоботе "Вайгач", совершавшем местные рейсы вдоль побережья на объекты, входившие в ведение лагеря. Берггольц предоставил ему место в своей крохотной каюте.
В команде, состоявшей полностью из заключенных, был матрос Матвиенко, бывший украинский студент, человек довольно самолюбивый, любитель игры на бандуре и украинских песен. Как рассказывали жившие с ним в бараке, он сам смастерил себе хорошую бандуру, с которой не расставался и на мотоботе. Чем-то он не пришелся капитану, между ними возникла большая неприязнь. Берггольц, человек самолюбивый, гордый и грубый, с довольно тяжелым характером, до революции был командиром миноносца, ярый монархист, родом из прибалтийских немцев. Он принадлежал к той плеяде царских офицеров - приверженцем мордобития, ненавидевших матросов. Бывший аристократ, крупный помещик, кичившийся своим дворянским
происхождением и презрением к подчиненным, не забывший своих старых замашек по службе в царское время, он иногда занимался рукоприкладством и на мотоботе. Тут у него начался конфликт с не терпевшим несправедливости и грубости Матвиенко.
Что произошло между ними, никто не знал, но стало известно, что перед отплытием "Вайгача" в рейс с Выучейским, между Берггольцем и Матвиенко был крупный разговор, и они крепко повздорили.
По словам очевидцев - матросов, когда "Вайгач" покинул Амдерму и вышел в море, Матвиенко взял мелкокалиберную винтовку и, выйдя на палубу, принялся стрелять в кружившихся над суденышком чаек. К нему подошел Берггольц. Остановился и что-то сказал Матвиенко. Тот коротко ответил. Тогда Берггольц на виду у одного из матросов ударил Матвиенко по лицу, повернулся и отправился к себе в каюту, вход в которую находился на противоположной стороне.
Матвиенко, оправившись от неожиданности, сказал:
«Ну, ладно, сволочь! Я тебе покажу!»
Спустя несколько минут, он зарядил ружье и подошел к иллюминатору каюты. Увидев в сумраке каюты сидевшего в кресле Берггольца, он прицелился и выстрелил. После выстрела сидевший свесился с кресла. Матвиенко воскликнул, обращаясь к матросу:
«Ну вот, слава Богу, одним подлецом стало меньше на свете, хотя я за него получу довесок».
В этот момент из каюты прогремел выстрел. В окне показалась голова Берггольца. живого Берггольца, оскалившего рот. Матвиенко воскликнул:
«О, Боже! Как же я ошибся!»
Следующий выстрел, уже капитана, угодил в мочевой пузырь. Теряя сознание, Матвиенко приставил ружье к подбородку, выстрелил и тут же свалился на палубу с размозженной головой...
Как оказалось, Матвиенко застрелил не Берггольца, своего врага, а Выучейского, мирно отдыхавшего в кресле капитана. Берггольц, покинув Матвиенко и пройдя на противоположную сторону каюты, остановился на мгновение у дверей, осматривая горизонт. Услышав выстрел Матвиенко, капитан вбежал в каюту и увидев убитого, бросился к нему, схватил его пистолет (Выучейский, согласно занимаемой должности, имел при себе оружие), подбежал к окну и стал стрелять в Матвиенко.
Не ручаюсь за достоверность, но я рассказываю все выше изложенное со слов одного из матросов, встретившегося мне случайно через три года на ОЛПе Крутая в Ухтижмлаге.
Выучейский, случайно был убит Матвиенко, принявшим его за Берггольца.
После гибели Выучейского, вся команда "Вайгача", во главе с Берггольцем была арестована и вывезена на нашем пароходе, в изолированном от нас отсеке, в Архангельск. Берггольца якобы расстреляли, матросы оправданы. Свидетель же матрос получил 10 лет за невмешательство.
Где, правда, где вымысел, я не ручаюсь. Официальная версия: Выучейский Иван Павлович, член ВЦИК, в 1936 году погиб от рук врага Советской власти.
С глубоким сожалением мы покидали Амдерму, прощаясь с суровым заполярным краем, оставшимся для многих из нас суровым, чудесным оазисом среди многочисленных лагерей ОГПУ. Пройдет не один десяток лет, многое выветрится из памяти, но воспоминания о Вайгаче, об Амдерме навечно останутся в памяти бывшего молодого комсомольца по иронии судьбы, ставшего политзаключенным и "врагом народа" на долгие годы.
Думал ли я тогда, покидая Амдерму в 1936 году
, что ровно через пятьдесят лет
, будучи реабилитированным, прилечу туда из Архангельска на самолете специально посмотреть знакомые места. И как я был разочарован, увидев современную Амдерму, такую грязную, хаотичную, захламленную грудами пустых бочек из-под горючего, негодных автомобильных покрышек и остатков вышедшей из строя техники, разбросанных по всей территории, по обочинам улиц
! Во что превратили чистый, некогда образцовый поселок несколько властвующих здесь ведомств! А ведь Амдерма так нравилась когда-то Отто Юльевичу Шмидту, и об этом он говорил в своем выступлении в клубе, при посещении Амдермы в 1936 году...
Иллюстрации из архива Ненецкого окружного музея.Предоставлены Лойко Аркадием Николаевичем.
А так же фото В.П.Шадрина.