Человеческое мышление - система (часть 3)
Продолжаем разговор. Добрались до человека.
Апогея этот процесс достигает у человека. У него разум играет уже главенствующую роль среди факторов, способствующих стабильности и выживанию. Именно разум дает возможность человеку вначале приспособиться к изменчивым условиям обитания, а затем и научиться менять эти условия по своей мерке. И если сейчас наш разум часто бывает отвлеченным и абстрактным, решая проблемы, связанные с выживанием в условиях общества (своеобразная внутривидовая конкуренция), то изначально, задачи, которые он решал, обеспечивали выживание и процветание всего вида.
Ведь не секрет, что именно разум позволил человеку, сильно страдающему от перепадов температур и изменений климата, слабому физически и производящему на свет одного-единственного детеныша (который еще лет десять-двенадцать не способен к самостоятельной жизни), не только нарастить свою численность, но и распространить ареал своего обитания практически на весь земной шар, освоив самые разные климатические и ландшафтные зоны.
Сейчас трудно найти такой вид, который был бы столь же вездесущ, как человек, и положение которого было бы столь стабильно. И тем более, не найти такого вида, который был бы обязан своим преимущественным положением разуму. И это при том, что природа демонстрирует нам богатый набор механизмов, которые позволяют животным наращивать свое количество и расселяться на различных территориях.
Таким образом, разум, с одной стороны, стоит в длинном ряду факторов, обеспечивающих стабильность органических систем. А с другой стороны, достигнув у человека наивысшей мощи, он ярко продемонстрировал свое безусловное потенциальное преимущество над всеми остальными изобретенными природой механизмами.
В результате, человеческий разум занимает на Земле уникальное положение. Он одновременно и включен в систему органической жизни, и представляет собой нечто, качественно от нее отличающееся.
Так, человеческий разум, будучи плодом эволюции, оказался сопоставим с самой эволюцией по уровню решаемых задач. И это невиданное положение дает нам основание предположить, что его работа может быть организована на тех же принципах, которые были использованы (или прошли успешную апробацию) в ходе развития органической жизни на Земле.
Подобно тому, как современный человек лепит компьютерные программы, используя свой собственный образ (или, по крайней мере, стремится к этому); подобно тому, как Бог Иосифа и Иакова в свое время создал по своему образу и подобию Адама, эволюция, на данном историческом отрезке, создала нечто, по образу и подобию своему, с тем, чтобы ЭТО могло ставить и решать задачи по уровню не уступающие тем, которые до сих пор были доступны лишь самой Природе.
Если вспомнить принципы организации работы самого мозга, то нетрудно убедиться, что даже с чисто физиологической точки зрения, он представляет собой комбинацию функций на разных уровнях с работой целостной структуры. Нейрофизиолог Роуз пишет об этом следующим образом:
«…Если под уровнем понимать масштаб, как это делает Чёрчленд, то сколько нейронов и синапсов содержат или представляют одиночное воспоминание? Даже если отвергнуть идею клеточного алфавита памяти, обсуждавшуюся в главе 9, то и в других коннекционистских теориях подразумевается, что местом памяти служит отдельный, хотя и разбросанный клеточный ансамбль. Судя по тому, что во всех биохимических экспериментах выявляются измеримые сдвиги в относительно больших участках мозга (гиппокампе, IMHV и т.п.), такой ансамбль имеет порядочные размеры, иначе эти сдвиги нельзя было бы обнаружить при разрешающей способности наших приборов. Опыты с повреждением мозга говорят о том, что энграмма не может быть локализована в какой-то одной его области. Но я считаю возможным пойти дальше и утверждаю, что в некотором важном смысле память и вовсе не заключена в каком-то небольшом наборе нейронов, а должна пониматься как свойство всего мозга и даже целого организма. Чем можно оправдать столь парадоксальный вывод после всего, что говорилось в главах 10 и 11 о возможности локализации клеточных изменений в небольших участках мозга? Дело в том, что место первичного изменения не эквивалентно локализации свойства, которое в результате изменяется. Вернемся к аналогии с магнитофоном. Когда я записываю на ленту музыкальный фрагмент, его энграммой служат изменения магнитных свойств ленты, но для того, чтобы использовать эти свойства - воспроизвести музыку, - недостаточно одной только ленты, необходимы головка, электронная система и динамик, которые собственно и образуют аппарат. Именно это я имею в виду, когда говорю, что идентификация места хранения, т.е. энграммы, - не то же самое, что выяснение механизма или места воспроизведения. Поэтому уровень, на котором возможно понимание памяти, - это уровень системы в целом». [1]
Из этого соображения, очевидно, и следует исходить, пытаясь описать механизмы, задействованные в обеспечении работы нашего мышления.
Итак, я предполагаю, что работа мышления так же, как и органическая жизнь, основана на существовании в нем элементов и их многоуровневых систем.
И если элементы органических систем нам хорошо известны, то «виртуальные» элементы нашего сознания более чем неопределенны. Нам трудно выделить их в силу самой специфики нашего системного мышления. Ведь системы, а следовательно и наши образы, целостны. Ну а выяснить с помощью простой рефлексии, где же часть, и что такое целое, будет для нас делом достаточно трудным. Однако, несмотря на эти трудности, представить о чем идет речь мы можем вполне.
[1] С. Роуз «Устройство памяти», М., 1995, стр. 360-361.