Человеческая культура - продукт мышления (часть 17)
Европа не закатывается, и происходит это благодаря науке. Науке, которую не разглядел (в силу исторической ограниченности своего взгляда) Шпенглер. Науке, которая стала единственной динамично развивающейся суперкартиной нашего мира. И пока потребность в науке не иссякла, Европа будет восходить. А дальше? Дальше непонятно, поскольку творческий ресурс осталньых суперкартин уже кажется исчерпанным.
На деле же оказалось, что не зря Шпенглер предупреждал о вреде неправильно истолкованных аналогий, и не зря он говорил, что находить соответствия задача более чем сложная и ответственная. Сам автор этих справедливых предупреждений попал в ловушку ложных аналогий, и создал, таким образом, ложную ассоциацию, которая, в свою очередь, стала ключевым звеном в законченной и непротиворечивой картине, постигнув которую читатель должен прийти к выводу о неизбежной гибели западной культуры.
На самом деле современная наука не имеет аналогов в истории культурной жизни человечества. И если своим рождением она в значительной степени обязана все той же философии, то свое развитие она начала как самостоятельная суперкартина, которой, очевидно, предстоит еще пройти все стадии развития.
Впрочем, возможно, наука вообще выйдет за какие-либо известные нам рамки и схемы, настолько бурным выглядит ее развитие в наши дни (замечу правда, что нечто подобное, очевидно, мог сказать каждый очевидец второй и третьей стадии развития любой суперкартины. И религия, и философия, и изобразительное искусство, и литература, и математика в какой период своего развития казались необъятными вселенными культуры, которым суждено было развиваться вечно. И вряд ли, кто-либо в праздничные времена Ренессанса думал о том, что со временем существование Микеланджело, Леонардо да Винчи, Рафаэля будет казаться неповторимым чудом; а в девятнадцатом веке в России мало кто мог предположить, что двадцатый век не будет столь же богат на Пушкиных, Толстых, Лермонтовых, Салтыковых-Щедриных и так далее), однако пока, мы с уверенностью можем утверждать лишь то, что на фоне действительного завершения целого ряда суперкартин, мы наблюдаем реальное развитие, реальную эволюцию одной из них.
Это обстоятельство, кстати, дает нам повод относится к науке совершенно особым образом, тем образом, каким относится человечество к тем суперкартинам, которые переживают свою молодость и зрелость. Мы удивляемся и восхищаемся ею, однако это восхищение очень смахивает на восхищение послушников монастыря, которое было ехидно (хотя и не совсем справедливо) отметил, гостивший в нем Иозеф Кнехт:
«В следующий миг у него мелькнула мысль скорее ироническая, которой он почти устыдился, а именно: как же убого обстоит дело с ученостью в этом заведении, если на единственного здесь серьезно работающего ученого молодежь смотрит как на какое-то диковинное существо». [1]
Что ж, в большинстве случаев дело с культурой обстоит столь же убого, и мы, как правило, с удивлением и благоговением смотрим на те немногие суперкартины, которые еще не застыли в своем величии, а продолжают бурно развиваться. Если мы взглянем на таблицу Шпенглера, то легко убедимся, что такое восхищение единственной эволюционирующей картиной можно было, очевидно, наблюдать чуть ли не на всем протяжении истории существования всех культур.
Неудивительно, что и сегодня мы открыв рот смотрим на достижения науки, которые, в свое время, возможно из-за излишнего скепсиса, проигнорировал Освальд Шпенглер.
Сегодняшняя наука, как ранее религия и философия, ставит перед собой вопросы, призванные, прежде всего, способствовать построению картины, адекватно интерпретирующей окружающую нас реальность, а также нас самих. При этом, главное отличие науки от оставшихся суперкартин состоит в том, что она стремиться объединить ассоциациями элементы, ставшие отражением реальной жизни, а не выдуманные в угоду гармоничности той или иной картины.
Наука отказывается от основного, по-видимому, методологического принципа религиии и философии, сформулированного в не лишенном изящества постулате «человек есть мера всех вещей». Наука впервые отказывает человеку в доверии, и черпает в этом отказе великий потенциал незнаемого. Основываясь на недоверии к себе, наука открывает великое множество вопросов, и пронизывает таким образом всю сферу возможного знания в иной пространственной системе, нежели это делали религия и философия.
Таким образом, наука вновь превращает в незнаемое все то обширнейшее поле элементов, которое вроде бы уже было открыто религией и философией. Наука связывает эти элементы совершенно особыми ассоциациями, а о ее потенциале можно судить исходя из свершенного потенциала иных суперкартин.
[1] Г. Гессе «Избранное. Сборник», М., 1984, стр. 185.