А. Дворкин «Аборты», часть четвертая (1983)
Перевод четвертой части главы "The Abortion" из книги "Right-wing Women: The Politics of Domesticated Females".
Сердечно благодарю caballo_marino за редакторскую правку.
Перейти к началу книги
Перейти к началу главы
Каждая мать - судья, который судит детей за грехи отца.
- Ребекка Уэст, «Судья»
У девочек шестидесятых имелись матери, которые предсказывали, настаивали, убеждали, что эти девочки накликают на свои головы беду, хотя и не объяснили, какую и почему. Матери в массе своей производили впечатление сексуальных консерваторок: они возводили супружеское состояние в социальный идеал и избегали любых разговоров о роли секса в браке. Секс был долгом, который накладывало на женщину замужество; никого не интересовало, как сама она к нему относится, если только она не создавала проблем, не пускалась во все тяжкие, не спала со всеми подряд.
Перед матерями стояла задача научить дочерей любить мужчин как класс - быть чуткими к мужчинам как мужчинам, приязненными к мужчинам как мужчинам - и в то же время избегать секса с ними. И поскольку представителей мужского пола девочки интересовали главным образом в сексуальных целях, те часто не могли взять в толк, как можно любить мальчиков и мужчин и при этом не любить секса, которого от них хотят. Человеческую сексуальность девочкам представляли в розовом свете, но также давали понять, что она может стоить им жизни - не тем, так другим путем. Матерям приходилось балансировать на острие ножа: привить хорошее отношение и при том отвадить. И если жестокость этого противоречия не ускользнула от внимания их дочерей, то стоящие за ним благие намерения так и остались незамеченными: матери пытались уберечь их от многих мужчин, подтолкнув к одному-единственному; защитить их, научив делать то, что требуется для выживания в системе мужского господства, но так и не объяснив, почему.
Они и сами не сумели бы сказать почему: почему супружеский секс - это хорошо, тогда как внебрачный - плохо, почему мужчины числом более одного превращают любящую девушку в шлюху; почему внебрачная беременность страшнее проказы и паралича. Их научили бросаться оскорбительными прозвищами, но не снабдили другими словами для разговоров на эту тему. К тому же замалчивание вопросов супружеского секса было единственным способом избежать довольно пугающих откровений - откровений о качестве жизни самих матерей.
Сексуальное послушание и подчинение преподносились как естественная функция жены, а также естественная реакция на сексуальные условия, в которые она была поставлена. Это послушание никогда не осознавалось и не истолковывалось как следствие применения силы, угрозы применения силы, возможности применения силы или отсутствия других сексуальных и социальных альтернатив. Всегда было критически важным замкнуть внимание женщин на деталях их положения, чтобы отвлечь их от мыслей о природе принуждения - в первую очередь сексуального принуждения, которое требует сексуального подчинения.
Старания матерей оградить дочерей от соблазнов сексуального освобождения - с его энергией, надеждами, сияющим обещанием сексуального равенства - успехом не увенчались, поскольку они не смогли или не захотели поделиться тем, что знали о природе и качестве мужской сексуальности, о своем опыте ее переживания, о том, как она практиковалась на их телах в супружеской жизни. Они знали простую логику промискуитета, неведомую их дочерям: то, что способен сделать один мужчина, в руках десяти мужчин усугубится десятикратно. Девочки шестидесятых не понимали этой арифметики, оттого что не представляли себе в полной мере, на что способен один мужчина. Существовала и другая причина, помешавшая матерям убедить своих дочерей: единственная жизнь, которую они могли тем предложить, была точной копией их собственной; и девочки, жившие с ними под одной крышей, видели безутешную печаль и смертельную усталость, пронизывавшие эти жизни, хотя и не понимали, почему и как их матери стали такими.
Девочки, хорошо усвоившие урок любить мужчин за то, что они мужчины, поверили мальчикам-хиппи, а не своим матерям: они искали не мужей (отцов), как велел обычай, а братьев (любовников), как диктовал бунтарский порыв. Натянутое молчание матерей по поводу секса было истолковано ими как неприятие плотских наслаждений, а не как его - пусть бессловесная, но честная - оценка. Презрение и отвращение к сексу, осуждение сексуальных удовольствий не воспринималось ими как что-то, имеющее под собой реальные основания. Их матери не открыли им правды, а больше узнать ее было неоткуда. Они презрели мнимый сексуальный консерватизм старших женщин ради так называемого сексуального радикализма: больше мужчин, больше секса, больше свободы.
Девочки левой контркультуры ошибались: не в том, что касалось гражданских прав, войны во Вьетнаме или империалистской политики Америки, но в своей оценке секса и мужчин. Можно с полным основанием утверждать, что молчание матерей скрывало реальное, жесткое, несентиментальное знание мужчин и сношения, тогда как под шумливой сексуальностью дочерей таилось романтическое невежество.
Времена изменились. Молчание было нарушено - по крайней мере, отчасти.
Женщины правого крыла теперь защищают традиционную семью в публичных выступлениях; их голоса громки и многочисленны. Особенно активно они привлекают внимание к легализации ненавистных им абортов; и то, что они говорят о них, проистекает из того, что им известно о сексе. А им известны довольно пугающие вещи.
Женщины правого крыла последовательно осуждают аборт, поскольку он, по их мнению, неразрывно связан с сексуальным унижением женского пола. Шестидесятые годы не прошли для них бесследно: они наблюдали и делали выводы. Они видели, с каким цинизмом использовали мужчины проблему абортов, чтобы облегчить себе сексуальный доступ к женщинам - сначала политическое манипулирование их запретом, а затем, после легализации, то, как эта процедура использовалась ими на практике. Они стали свидетельницами того, как вслед за легализацией аборотов пришло масштабное продвижение идей, направленных на обеспечение сексуального доступа ко всем женщинам на мужских условиях - они увидели расцвет порнографии; и да, они видят связь между этими явлениями, и это не бредни истеричек. Аборты, говорят они, процветают в обществе порнографии; порнография процветает в том, что они именуют обществом абортов. Этим они хотят сказать, что и то, и другое сводит женщин к объекту е…ли. Они увидели, что левые защищают права женщин только на своих сексуальных условиях - тогда, когда это служит их собственным сексуальным интересам; предложение правых кажется им немного щедрее.
Их не прельстить посулами аборта как права на выбор, или права на сексуальное самоопределение, или права женщины на контроль над собственным телом. Им как нельзя лучше известно, что всем этим обещаниям грош цена: до тех пор, пока мужчины властвуют над женщинами, они не никогда не допустят на таких условиях ни права на аборт, ни чего-либо другого.
Промискуитет, распространению которого поспособствовала легализация абортов, женщины правого крыла понимают как умножение принуждения. Насилие в браке, по их мнению, можно держать под контролем - отгороженное стенами дома, ограниченное одним мужчиной зараз. Они надеются найти к нему «правильный подход». Это ограничение - не более одного мужчины зараз - кажется им необходимой защитой от многих мужчин, которые будут делать с ними то же самое и которым они станут доступны на условиях, принесенных сексуальным освобождением - условиях, которые абортное право укрепило и сделало по-настоящему возможными. Несмотря на свои публичные выступления, женщины правого крыла продолжают хранить традицию женского молчания - молчания о сексуальном принуждении в браке: но все их слова и поступки продиктованы знанием о нем. Они не понимают, каким образом большее количество насилия может быть предпочтительнее меньшего его количества - а больше мужчин для них означает больше насилия.
Женщины правого крыла обвиняют феминисток, защищающих репродуктивные права, в лицемерии и жестокости, потому что легальные аборты, как это они понимают, делают их необременительными сексуальными игрушками для мужчин. Беременность в их глазах - единственное последствие е…ли, которое накладывает на мужчин ответственность за то, что они делают с женщинами, и с потерей этой неотвратимой угрозы женщина также теряет свой самый весомый аргумент для отказа от секса. Этим же соображением объясняется и их противодействие средствам контрацепции.
Женщины правого крыла видели, с каким цинизмом левые использовали запрет абортов, чтобы сделать женщин сексуально доступными, и как они оставили женщин, отказавшихся сексуально обслуживать их. Для них не секрет, что мужские принципы и политические приоритеты всегда идут рука об руку с их сексуальными желаниями. Они знают, что право женщин на аборт единственно на условиях самоактуализации - мерзость в глазах мужчин: левых мужчин и правых мужчин, мужчин в костюмах и мужчин в униформе.
Они знают, что каждой женщине приходится идти на сделку, и хотят выторговать себе условия получше. Они трезво смотрят на вещи и видят, что женщин трахают, хотят они того или нет; женщин правого крыла трахает меньшее количество мужчин; свободный доступ к аборту лишает их возможности использовать беременность как инструмент сексуального и социального влияния на мужчин; приобретая возможность прервать беременность легко и просто, без риска для жизни, женщина тем самым теряет свой самый надежный способ сказать «нет» - отказаться от сношения, которое мужчина хочет навязать ей: если то, как беременность отразится на ее жизни, вряд ли остановит его, то возможные последствия для него самого могут оказаться более убедительными.
Женщина правого крыла заключает сделку на условиях, которые кажутся ей самыми выгодными: ее будет трахать он один, а не он и его приятели; он будет содержать ее детей; она будет жить в его доме на его деньги; и вот она улыбается и говорит, что хочет рожать детишек и быть домохозяюшкой. Если для того, чтобы беременность оставалась оружием выживания, требуется принять риски подпольного аборта и возможную смерть, она пойдет на это - одна, в молчании и одиночестве, и смерть или увечья станут ей единственным упреком за этот бунт против беременности. В кровавом месиве подпольного аборта она получит подтверждение тому, чему ее с детства учили о собственной природе как женщины и о женщинах вообще: она грешна и должна быть наказана; подпольный аборт - расплата за секс.
Ее переполняет чувство стыда: ей может казаться, что это стыд за сексуальную активность, но это также отчасти стыд, знакомый каждому человеку, которого держат в неволе и эксплуатируют, - и для женщины, которую используют в сексе, половое сношение тесно переплетается с ощущением стыда. Этот стыд еще сильнее убеждает ее в том, что она заслужила мучения; страдания, связанные с сексом, рождением, прерыванием беременности - проклятие ее пола; подпольный аборт - по греху мука.
Криминализация абортов удобна также тем, что выносит эту проблему из круга общественного внимания. Нет надобности отвечать на вызов, брошенный другой женщиной, которая сделала выбор - приняла решение не становится матерью. Нет необходимости открыто обсуждать с женщинами другие приоритеты, помимо брака и подчинения. Нет риска быть поставленной лицом к лицу с женщиной, сбросившей с себя узы беременности. Женщины, восстающие против своей функции, должны держать бунт в тайне, чтобы не расстроить, не пристыдить и не сбить с толку своих товарок, барахтающихся в собственной репродуктивной трясине: каждая сама по себе, каждая в одиночку, каждая тянет бремя женской доли за всех женщин в молчании, в страдании, в одиночестве.
Когда аборты вне закона, жизнь и смерть в руце господней: каждый раз ты вверяешься на милость божью, на милость божьего перста на курке божьего пистолета, целящего в уже окровавленную плоть женщины, на милость божественной русской рулетки. Это полнейшее униженное смирение перед волей высшего Мужчины, чей суд абсолютен. Смерть - обвинительный приговор, жизнь - прощение, нелегальный аборт - подобие личного ада: грешница страдает, искупает вину. Жизнь или смерть: решение за богом, и выжить означает быть помилованной. И незачем об этом задумываться до тех пор, пока это не произойдет с тобой - пока не попадешься ты сама. Именно такое отношение и делает женщин моральными идиотками в этой системе: нежелание признать то, что объединяет их с другими женщинами, со всеми женщинами, до тех пор, пока (или если) это не произойдет с ними самими.
Женщины правого крыла также убеждены в том, что та, кто не хочет вынашивать ребенка, заслуживает смерти; они примут этот приговор даже в отношении самих себя. И если аборт не убивает их, они готовы признать себя преступницами и понести наказание - предать себя на казнь за этот акт волеизъявления, на который они, как женщины, не имели никакого права. Нет лучшего показателя того, что насильственный секс делает с женщиной - как разрушает самоуважение и стремление выживать на правах человеческого существа, самостоятельно распоряжающегося своей жизнью, - чем борьба женщин правого крыла против легальных абортов: против того, что стоит между ними и ножом мясника. Когда девочку учат принимать ее место и использование женщины в супружеских интимных отношениях, в ней искореняют всякую волю к самоопределению и свободе, и ее человеческое достоинство оказывается так растоптано, что она скорее предпочтет рискнуть смертью или увечьями, чем сказать «нет» мужчине, который все равно будет трахать тебя, с благословения бога или государства, пока смерть не разлучит вас.
Сердечно благодарю caballo_marino за редакторскую правку.
Перейти к началу книги
Перейти к началу главы
Каждая мать - судья, который судит детей за грехи отца.
- Ребекка Уэст, «Судья»
У девочек шестидесятых имелись матери, которые предсказывали, настаивали, убеждали, что эти девочки накликают на свои головы беду, хотя и не объяснили, какую и почему. Матери в массе своей производили впечатление сексуальных консерваторок: они возводили супружеское состояние в социальный идеал и избегали любых разговоров о роли секса в браке. Секс был долгом, который накладывало на женщину замужество; никого не интересовало, как сама она к нему относится, если только она не создавала проблем, не пускалась во все тяжкие, не спала со всеми подряд.
Перед матерями стояла задача научить дочерей любить мужчин как класс - быть чуткими к мужчинам как мужчинам, приязненными к мужчинам как мужчинам - и в то же время избегать секса с ними. И поскольку представителей мужского пола девочки интересовали главным образом в сексуальных целях, те часто не могли взять в толк, как можно любить мальчиков и мужчин и при этом не любить секса, которого от них хотят. Человеческую сексуальность девочкам представляли в розовом свете, но также давали понять, что она может стоить им жизни - не тем, так другим путем. Матерям приходилось балансировать на острие ножа: привить хорошее отношение и при том отвадить. И если жестокость этого противоречия не ускользнула от внимания их дочерей, то стоящие за ним благие намерения так и остались незамеченными: матери пытались уберечь их от многих мужчин, подтолкнув к одному-единственному; защитить их, научив делать то, что требуется для выживания в системе мужского господства, но так и не объяснив, почему.
Они и сами не сумели бы сказать почему: почему супружеский секс - это хорошо, тогда как внебрачный - плохо, почему мужчины числом более одного превращают любящую девушку в шлюху; почему внебрачная беременность страшнее проказы и паралича. Их научили бросаться оскорбительными прозвищами, но не снабдили другими словами для разговоров на эту тему. К тому же замалчивание вопросов супружеского секса было единственным способом избежать довольно пугающих откровений - откровений о качестве жизни самих матерей.
Сексуальное послушание и подчинение преподносились как естественная функция жены, а также естественная реакция на сексуальные условия, в которые она была поставлена. Это послушание никогда не осознавалось и не истолковывалось как следствие применения силы, угрозы применения силы, возможности применения силы или отсутствия других сексуальных и социальных альтернатив. Всегда было критически важным замкнуть внимание женщин на деталях их положения, чтобы отвлечь их от мыслей о природе принуждения - в первую очередь сексуального принуждения, которое требует сексуального подчинения.
Старания матерей оградить дочерей от соблазнов сексуального освобождения - с его энергией, надеждами, сияющим обещанием сексуального равенства - успехом не увенчались, поскольку они не смогли или не захотели поделиться тем, что знали о природе и качестве мужской сексуальности, о своем опыте ее переживания, о том, как она практиковалась на их телах в супружеской жизни. Они знали простую логику промискуитета, неведомую их дочерям: то, что способен сделать один мужчина, в руках десяти мужчин усугубится десятикратно. Девочки шестидесятых не понимали этой арифметики, оттого что не представляли себе в полной мере, на что способен один мужчина. Существовала и другая причина, помешавшая матерям убедить своих дочерей: единственная жизнь, которую они могли тем предложить, была точной копией их собственной; и девочки, жившие с ними под одной крышей, видели безутешную печаль и смертельную усталость, пронизывавшие эти жизни, хотя и не понимали, почему и как их матери стали такими.
Девочки, хорошо усвоившие урок любить мужчин за то, что они мужчины, поверили мальчикам-хиппи, а не своим матерям: они искали не мужей (отцов), как велел обычай, а братьев (любовников), как диктовал бунтарский порыв. Натянутое молчание матерей по поводу секса было истолковано ими как неприятие плотских наслаждений, а не как его - пусть бессловесная, но честная - оценка. Презрение и отвращение к сексу, осуждение сексуальных удовольствий не воспринималось ими как что-то, имеющее под собой реальные основания. Их матери не открыли им правды, а больше узнать ее было неоткуда. Они презрели мнимый сексуальный консерватизм старших женщин ради так называемого сексуального радикализма: больше мужчин, больше секса, больше свободы.
Девочки левой контркультуры ошибались: не в том, что касалось гражданских прав, войны во Вьетнаме или империалистской политики Америки, но в своей оценке секса и мужчин. Можно с полным основанием утверждать, что молчание матерей скрывало реальное, жесткое, несентиментальное знание мужчин и сношения, тогда как под шумливой сексуальностью дочерей таилось романтическое невежество.
Времена изменились. Молчание было нарушено - по крайней мере, отчасти.
Женщины правого крыла теперь защищают традиционную семью в публичных выступлениях; их голоса громки и многочисленны. Особенно активно они привлекают внимание к легализации ненавистных им абортов; и то, что они говорят о них, проистекает из того, что им известно о сексе. А им известны довольно пугающие вещи.
Женщины правого крыла последовательно осуждают аборт, поскольку он, по их мнению, неразрывно связан с сексуальным унижением женского пола. Шестидесятые годы не прошли для них бесследно: они наблюдали и делали выводы. Они видели, с каким цинизмом использовали мужчины проблему абортов, чтобы облегчить себе сексуальный доступ к женщинам - сначала политическое манипулирование их запретом, а затем, после легализации, то, как эта процедура использовалась ими на практике. Они стали свидетельницами того, как вслед за легализацией аборотов пришло масштабное продвижение идей, направленных на обеспечение сексуального доступа ко всем женщинам на мужских условиях - они увидели расцвет порнографии; и да, они видят связь между этими явлениями, и это не бредни истеричек. Аборты, говорят они, процветают в обществе порнографии; порнография процветает в том, что они именуют обществом абортов. Этим они хотят сказать, что и то, и другое сводит женщин к объекту е…ли. Они увидели, что левые защищают права женщин только на своих сексуальных условиях - тогда, когда это служит их собственным сексуальным интересам; предложение правых кажется им немного щедрее.
Их не прельстить посулами аборта как права на выбор, или права на сексуальное самоопределение, или права женщины на контроль над собственным телом. Им как нельзя лучше известно, что всем этим обещаниям грош цена: до тех пор, пока мужчины властвуют над женщинами, они не никогда не допустят на таких условиях ни права на аборт, ни чего-либо другого.
Промискуитет, распространению которого поспособствовала легализация абортов, женщины правого крыла понимают как умножение принуждения. Насилие в браке, по их мнению, можно держать под контролем - отгороженное стенами дома, ограниченное одним мужчиной зараз. Они надеются найти к нему «правильный подход». Это ограничение - не более одного мужчины зараз - кажется им необходимой защитой от многих мужчин, которые будут делать с ними то же самое и которым они станут доступны на условиях, принесенных сексуальным освобождением - условиях, которые абортное право укрепило и сделало по-настоящему возможными. Несмотря на свои публичные выступления, женщины правого крыла продолжают хранить традицию женского молчания - молчания о сексуальном принуждении в браке: но все их слова и поступки продиктованы знанием о нем. Они не понимают, каким образом большее количество насилия может быть предпочтительнее меньшего его количества - а больше мужчин для них означает больше насилия.
Женщины правого крыла обвиняют феминисток, защищающих репродуктивные права, в лицемерии и жестокости, потому что легальные аборты, как это они понимают, делают их необременительными сексуальными игрушками для мужчин. Беременность в их глазах - единственное последствие е…ли, которое накладывает на мужчин ответственность за то, что они делают с женщинами, и с потерей этой неотвратимой угрозы женщина также теряет свой самый весомый аргумент для отказа от секса. Этим же соображением объясняется и их противодействие средствам контрацепции.
Женщины правого крыла видели, с каким цинизмом левые использовали запрет абортов, чтобы сделать женщин сексуально доступными, и как они оставили женщин, отказавшихся сексуально обслуживать их. Для них не секрет, что мужские принципы и политические приоритеты всегда идут рука об руку с их сексуальными желаниями. Они знают, что право женщин на аборт единственно на условиях самоактуализации - мерзость в глазах мужчин: левых мужчин и правых мужчин, мужчин в костюмах и мужчин в униформе.
Они знают, что каждой женщине приходится идти на сделку, и хотят выторговать себе условия получше. Они трезво смотрят на вещи и видят, что женщин трахают, хотят они того или нет; женщин правого крыла трахает меньшее количество мужчин; свободный доступ к аборту лишает их возможности использовать беременность как инструмент сексуального и социального влияния на мужчин; приобретая возможность прервать беременность легко и просто, без риска для жизни, женщина тем самым теряет свой самый надежный способ сказать «нет» - отказаться от сношения, которое мужчина хочет навязать ей: если то, как беременность отразится на ее жизни, вряд ли остановит его, то возможные последствия для него самого могут оказаться более убедительными.
Женщина правого крыла заключает сделку на условиях, которые кажутся ей самыми выгодными: ее будет трахать он один, а не он и его приятели; он будет содержать ее детей; она будет жить в его доме на его деньги; и вот она улыбается и говорит, что хочет рожать детишек и быть домохозяюшкой. Если для того, чтобы беременность оставалась оружием выживания, требуется принять риски подпольного аборта и возможную смерть, она пойдет на это - одна, в молчании и одиночестве, и смерть или увечья станут ей единственным упреком за этот бунт против беременности. В кровавом месиве подпольного аборта она получит подтверждение тому, чему ее с детства учили о собственной природе как женщины и о женщинах вообще: она грешна и должна быть наказана; подпольный аборт - расплата за секс.
Ее переполняет чувство стыда: ей может казаться, что это стыд за сексуальную активность, но это также отчасти стыд, знакомый каждому человеку, которого держат в неволе и эксплуатируют, - и для женщины, которую используют в сексе, половое сношение тесно переплетается с ощущением стыда. Этот стыд еще сильнее убеждает ее в том, что она заслужила мучения; страдания, связанные с сексом, рождением, прерыванием беременности - проклятие ее пола; подпольный аборт - по греху мука.
Криминализация абортов удобна также тем, что выносит эту проблему из круга общественного внимания. Нет надобности отвечать на вызов, брошенный другой женщиной, которая сделала выбор - приняла решение не становится матерью. Нет необходимости открыто обсуждать с женщинами другие приоритеты, помимо брака и подчинения. Нет риска быть поставленной лицом к лицу с женщиной, сбросившей с себя узы беременности. Женщины, восстающие против своей функции, должны держать бунт в тайне, чтобы не расстроить, не пристыдить и не сбить с толку своих товарок, барахтающихся в собственной репродуктивной трясине: каждая сама по себе, каждая в одиночку, каждая тянет бремя женской доли за всех женщин в молчании, в страдании, в одиночестве.
Когда аборты вне закона, жизнь и смерть в руце господней: каждый раз ты вверяешься на милость божью, на милость божьего перста на курке божьего пистолета, целящего в уже окровавленную плоть женщины, на милость божественной русской рулетки. Это полнейшее униженное смирение перед волей высшего Мужчины, чей суд абсолютен. Смерть - обвинительный приговор, жизнь - прощение, нелегальный аборт - подобие личного ада: грешница страдает, искупает вину. Жизнь или смерть: решение за богом, и выжить означает быть помилованной. И незачем об этом задумываться до тех пор, пока это не произойдет с тобой - пока не попадешься ты сама. Именно такое отношение и делает женщин моральными идиотками в этой системе: нежелание признать то, что объединяет их с другими женщинами, со всеми женщинами, до тех пор, пока (или если) это не произойдет с ними самими.
Женщины правого крыла также убеждены в том, что та, кто не хочет вынашивать ребенка, заслуживает смерти; они примут этот приговор даже в отношении самих себя. И если аборт не убивает их, они готовы признать себя преступницами и понести наказание - предать себя на казнь за этот акт волеизъявления, на который они, как женщины, не имели никакого права. Нет лучшего показателя того, что насильственный секс делает с женщиной - как разрушает самоуважение и стремление выживать на правах человеческого существа, самостоятельно распоряжающегося своей жизнью, - чем борьба женщин правого крыла против легальных абортов: против того, что стоит между ними и ножом мясника. Когда девочку учат принимать ее место и использование женщины в супружеских интимных отношениях, в ней искореняют всякую волю к самоопределению и свободе, и ее человеческое достоинство оказывается так растоптано, что она скорее предпочтет рискнуть смертью или увечьями, чем сказать «нет» мужчине, который все равно будет трахать тебя, с благословения бога или государства, пока смерть не разлучит вас.