Хана Кочеткова, "Сомнительные комплименты ориентализма"
Тут Хана Кочеткова написала замечательную, на мой взгляд, статью для паблика Бодипозитив.
Если бодипозитив - практика (а он да), то это наглядный пример практической полезности интерсекционального аналитического подхода.
***
Оказывается, есть такое мнение, что нам, женщинам с кавказскими, цыганскими и/или семитскими корнями, грех жаловаться на белую культуру. Ведь мол вся европейская классика нас боготворит и восхищается нашей красотой и оригинальностью, чего не скажешь о носительницах тяжелых расовых стигм «черных», «желтых» и «красных», а угнетать нас могут только злые и косные невежды, далекие от мировых культурных сокровищ. Ну да, иногда и такие приходят к власти, и тогда случаются массовые фобии и крестовые походы. Но вообще-то дифирамбами в нашу сторону полны школьные курсы русской, зарубежной литературы и МХК, а это сложно назвать дискриминацией. Шах и мат, как говорится.
Нельзя и придумать большего заблуждения.
Несмотря на то, что современное понятие PoC/WoC не обозначает непосредственно антропотип и сейчас применяется ко всем людям, в отношении которых используется комплекс из расовых, этнорелигиозных и классистских клише, - никто не отрицает наличие у нас так называемого white pass или racial passing, что можно интерпретировать как «белый пропуск» с интересным смысловым оттенком «расовый зачёт». Это совокупность больших или меньших белых привилегий, которыми в базовой комплектации обладает часть ближневосточных, южноазиатских и североафриканских народов, а также некоторые этнические общности (евреи и цыгане). При этом, разумеется, наиболее выраженный белый пропуск имеют те люди, которых сами представители белого большинства не опознают как «других» и «не таких». Но тем не менее, белый пропуск сыграл с нами злую шутку: ближний (или домашний) экзотизм создал псевдо-положительный образ «восточной женщины», ставший одним из самых долгоиграющих мужских сексуальных фетишей и впоследствии поглощенный белым Мифом о Красоте, оставив большинству из нас стойкое недовольство своей внешностью и массу проблем с самовосприятием.
Давайте подумаем, к каким ролевым моделям в действительности склоняется девочка из вышеуказанных этнических меньшинств, социализирующаяся в доминантной белой культуре и получающая образование на одном из европейских языков (в том числе и на русском).
Да, в европейском искусстве «восточные женщины» представлены с избытком, но довольно специфически и в рамках особых направлений - колониальной ориенталистской литературы и живописи. Знаменитый культуролог Эдвард Вади Саид определил ориентализм как стиль мышления, основанный на изобретенной европейцами дихотомии Востока и Запада, и назвал его «не правдивым дискурсом, а знаком власти». И что особенно важно, это мировоззрение было навязано и самим «восточным людям» как средство самопознания, в первую очередь - интеллигенции колоний и диаспор. По словам Саида, с началом исторического Нового времени, ознаменовавшегося становлением европоцентризма, маятник не раз качался от полюса к полюсу: отвращение «прогрессивных белых людей» к «дикому Востоку белого пропуска» сменялось обожанием, а потом преклонение перед таинственной другой жизнью (вольнолюбие, чувственность, близость к природе, особая духовность, нега) вновь оборачивалось демонизацией (неповиновение, жестокость, отсталость, религиозный фанатизм, лень). И обе эти крайности органично сочетаются в широко известном феномене колониальной идеологии, который Саид называет «Романтическим Проектом Спасения».
Развивая идеи Саида, специалист по русско-еврейским связям Борис Чёрный в статье «Начало и конец еврейского экзотизма во Франции» пишет о символическом соответствии между завоеванием территории и соблазнением «экзотической красавицы». Эта идея пришлась по вкусу скованному христианскими догмами и светским этикетом европейскому дворянину: тогда как даже разглядывание в лорнет незнакомой дамы могло стать поводом для скандала, фантазия о Востоке позволяла ему «отбросить условности» и представить себя полноправным хозяином женщины, тем более, что это была одна из очень немногих санкционированных эротических тем, которые можно было публично изображать. Сюжет о загадочной восточной женщине достиг пика своей популярности в XIX веке: так европейская классика наполнилась стереотипными литературными и живописными портретами очаровательных еврейских девушек-сироток, турчанок в гаремах и молодых цыганских гадалок (Вальтер Скотт, Гюго, Шатобриан, Альфонс Доде, Гюисманс, Альфред де Виньи, Энгр, Делакруа), а в Российской империи началась повальная мода на Кавказ, и дворянские юноши рвались на службу в далекую провинцию, где их ожидал целый ассортимент «младых черкешенок», «юных армяночек» и «дочерей Тифлиса» (Пушкин, Лермонтов, Бестужев-Марлинский, Полежаев, Лев Толстой, Брюллов, Верещагин).
И в самом деле, сходство образов горянки, цыганки, еврейки и ближневосточной мусульманки в классической литературе поражает:
1) Они прекрасны телом.
Как бы странно это ни показалось современной женщине, они описываются абсолютно одинаково: огромные глаза блестят, как огни; черные брови выгибаются горделивой дугой; ярко-алые губы манят подобно розе; густые черные косы рассыпаются по груди. Перед нами не просто конвенциональная героиня, вполне вписывающаяся в формат Мифа о Красоте, но и... типичная белая брюнетка. И в то же самое время характерные антропотипические черты, часто встречающиеся среди представительниц этих этносов (непокорная копна волос, более смуглая кожа, растительность над верхней губой и на предплечьях, большие носы с горбинкой и т.п.), оказываются присущи третьестепенным статисткам, что не представляют для мужчин сексуального интереса. Например, старухам-нянькам, пожилым поселянкам или уродливым соперницам.
2) Они прекрасны душой.
К их внешней привлекательности добавляется соответствующая легенда об их богатом духовном мире. Им приписан симбиоз из противоположных для европейской культуры качеств: с одной стороны, это страстность, чувственность и близость к природе (даже еврейки, до поры до времени запертые в гетто и невидимые для белых мужчин, воспринимаются по образу и подобию Суламифи из «Песни Песней»), а с другой стороны - непреклонные нравственные принципы. Правда, это очень удобный для белых мужчин моральный облик.
3) Они на удивление благосклонны к колонизаторам.
Они явно или в глубине души жаждут быть соблазненными романтичными героями-любовниками, либо сами активно соблазняют «наивных» белых рыцарей. С эволюцией романтизма как такового мало что меняется в этом пункте: экзотическая красавица равно «пылает страстью» и к резонеру другого поколения - уже откровенно абьюзивному нигилисту, нервному, пресыщенному и разочарованному в жизни.
4) Они противопоставлены местным мужчинам.
Они несчастны в своей общине, потому что их окружают отрицательные мужские персонажи: неправедно разбогатевшие и пронырливые евреи, суровые и дикие горцы, жестокие и жадные арабы, хитрые и беспринципные цыгане. Что немаловажно, белый спаситель также нарочито обособлен от злых и агрессивных отцов, братьев и местных женихов. То, что «цивилизованный» мужчина в своем эгоизме, собственничестве и притязаниях по сути не уступает мужчинам-«варварам», искусно прячется.
5) Они плохо заканчивают.
Их судьба как правило трагична. В лучшем случае прекрасная дикарка уступает место рядом с Белым Принцем такой же белой и просвещенной сопернице, жертвуя своими чувствами ради счастья главного героя. Или будучи отвергнутой им, по иронии жанра именно из-за тех же негативных качеств, приписанных мужчинам ее культуры в предыдущем пункте, которые внезапно просыпаются и у нее. Но обычно она умирает от тоски и неразделенной любви, совершает суицид либо ее убивают.
Ничего не напоминает? Идентифицироваться с объектом винрарного белого секс-туризма (реального или происходящего во влажных мужских мечтах) что-то совсем не хочется. Действительно, ориенталистское направление в европейском искусстве не только легитимировало право белого мужчины даже не на обладание, а скорее на пользование восточной женщиной, оправдывало ее объективацию и даже романтизировало ее смерть. Это была только «элитная» верхушка айсберга. Ориентализм также породил и многочисленные низовые лубочные произведения. Эти народные адаптации сюжетов из «высокой литературы» отличались куда более аляповатыми декорациями и куда более грубой сексуализацией персонажек. Спрос на такое чтиво был бешеный - в частности, книга низового прозаика Зряхова «Битва русских с кабардинцами, или Прекрасная магометанка» за век переиздавалась около сорока раз.
Картины художников-ориенталистов также давали понять, что восхищение восточной экзотикой на деле означало дозволение «белым, но не слишком» женщинам отличия от «правильных белых» только в узких рамках нормативности. Довольно быстро эти границы стерлись: «восточность» была раздроблена на части и отчуждена от ее носительниц в пользу привилегированных. Как сказал доктор искусствоведения Евгений Штейнер (правда, критикующий Саида и его теорию), «европейцы придумали Восток и населили его воображаемые гаремы европейскими женщинами». И далее: «Это были вполне белые, рыжие, с каштановыми волосами бледнокожие женщины, очень часто возлюбленные самих художников или возлюбленные их патронов, заказывавших картины, только помещенные в восточный интерьер. То есть ориентализм в искусстве был весьма интересной, хотя нередко пошловато-салонной тенденцией решать свои собственные европейские [сексуальные] проблемы при помощи вольно трактуемых сюжетов с удальцами-мужчинами и женщинами-красавицами - это одна из мифологем культуры европейского романтизма.»
В свете того, что колониальная экспансия и ассимиляция внутренних этнических меньшинств описывалась эротическими метафорами, совсем не кажется удивительным, что восточная женщина во второй половине XIX века уже недвусмысленно маркируется как обслуживающая и сексуально доступная. Если вернуться к статье Чёрного, то мы найдем там следующее ее амплуа: «куртизанка, актриса или певица (тогда эти три слова были почти синонимами), которая находится на содержании и держит светский салон». Например, у Бальзака в «Утраченных иллюзиях», «Кузене Понсе», «Турском священнике» куртизанки носят еврейские имена (Эстер, Сара, Жозефа и Мирра) и отличаются восточной внешностью. И это не было преувеличением: почуяв тренд, владельцы публичных домов того времени наполнили свои заведения «восточными комнатами», где белые проституированные женщины, наряженные «податливыми одалисками» и «страстными цыганками», должны были удовлетворять потребности белых мужчин в ролевых играх. Пройдет совсем немного времени, и в литературе появятся каноничные описания практик культурной апроприации уже в высшем свете: маскарады и костюмированные вечера на восточную тему для белого дворянства, восточные танцевальные номера в исполнении белых танцовщиц в этно-гриме и т. п. Также происходило и искажение самовосприятия у представительниц колонизированных культур, живущих в белом окружении.
Конечно никакое искусство, даже эротизированное, никогда не мешало расистам всех мастей репрессировать, депортировать, убивать и организовывать геноциды, когда бы им это ни взбрело в голову. Крен маятника в сторону ненависти только укреплял женщин из этнических меньшинств в мысли, что внешнее сходство с европейками является не только привилегией и бонусом на «ярмарке невест», но и просто залогом выживания. В такие времена красота и впрямь становится дарвинистской биологической целесообразностью, и белый пропуск высшей категории стал заветной мечтой арабок, евреек, цыганок и горянок.
И в современности эта тенденция продолжает процветать. В экранизациях знаменитых произведений на восточную тему портреты женщин из колонизированных в XIX веке культур снова и закономерно искажаются. В кино их играют нормативные белые или счастливые обладательницы абсолютных белых пропусков, и это даже если не соваться, например, к штампам «идеальной фигуры». Мы наблюдаем прославление выпрямленных волос, не видим никаких усиков, монобровей, тяжелых век и больших носов (или, не дай бог, всего комплекта сразу!) у Натали Портман, Вайноны Райдер, Рейчел Вайс и Ким Кардашьян. Актриса же с выраженной семитской внешностью, если ей вообще удается «перерасти» массовку и второй план, обречена на комические роли (Барбра Стрейзанд, Бетт Мидлер, Фаина Раневская, Лия Ахеджакова), и если и становится востребованной в большом кино, то в зрелом и даже пожилом возрасте (Мириам Маргулис, известная по роли профессора Стебль в Поттериане). В анимационных фильмах типа «Принца Египта» или «Аладдина» персонажки имеют одинаково конвенциональные лица. То же относится и к главной героине «Кота раввина» - видимо, художник счел, что и так уже посягнул на святое, наделив Злобию размером-плюс, а длинный нос ее «некрасивой подружки» уже откровенно карикатурен.
Таки образом, универсальная в контексте Мифа о Красоте потребность девочки из вышеуказанных этнических групп нравиться другим людям и внешне им соответствовать сплошь и рядом оборачивается самоедством и дисморфофобией по поводу того, что они «некрасивые белые». И они выпрямляют волосы горячим утюгом - ведь в «Дневниках принцессы» непослушная копна волос героини Энн Хэтэуэй признается неопрятной и исправляется стилистом под присмотром бабушки-королевы, и вот уже «преображением» девочки впечатлен весь класс. И считают дни до заветного 18-летия, чтобы сделать ринопластику, как великая Шер. И бреют чуть ли не все тело целиком - ведь в популярных комедийных шоу растительность на лице, руках и спине у женщин становится поводом для смеха, потому что «это уже чересчур». А еще они быстро смекают, что девиз «не родись красивой» ложен: они делают выводы, что Хизер Матараццо «стала лесбиянкой из-за внешности», что удел «фрик-дивы» Росси де Пальмы при «большом оригинале» Педро Альмадоваре уж точно не вызывает зависти, что «неправильная» женщина русско-кавказского происхождения Нелли Уварова не сделает карьеру «правильной» Анастасии Вертинской, и что Маим Бялик может и годится на роль сексуально неудовлетворенной девушки-гика Эми Фары Фаулер в «Теории Большого Взрыва», но уж точно никогда не сыграет супергероиню, как израильская модель Галь Гадот. И они продолжают себя ненавидеть.
В последние годы, когда бодипозитивность понемногу заявляет о себе, очень важно не скатиться в другую крайность - что неформатная с точки зрения европейца женская внешность имеет ценность лишь тогда, когда она в противовес белому мейнстриму является эталоном местного, пусть даже самого мелкого, канона прекрасного. Эта идея уже находит свое воплощение в женских ролевых моделях: «красотка днем, в ночи урод» принцесса-огриха Фиона именно что верх конвенциональности, но попеременно с точки зрения двух разных сказочных рас (как мы узнаем из последней серии), и это важное уточнение очень сильно меняет ее положение. Известный отрывок из «Бегущей с волками» Клариссы Пинколы Эстес о разговоре тел между авторкой и ее подругой Опалангой также можно трактовать очень неоднозначно: найди Свою Стаю с другой традицией, где твои недостатки станут твоими достоинствами. Примером служит история Опаланги: в детстве ее дразнили однокассники за щель между передними зубами, говоря, что это признак лгунов, и она испытала огромное облегчение, побывав на своей малой родине, в Гамбии, и узнав, что там эта внешняя черта наоборот очень ценится, называется «вратами бога» и считается признаком мудрости.
Сама необходимость подобных этнических канонов нуждается в серьезной критике. Но вот солидарность с внешне похожими на тебя положительными героинями и историческими личностями, в том числе и с значимыми родственницами, не вписывающимися ни в какие идеалы, недооценивать явно не стоит. Слова той же Эстес определенно имеют вдохновляющий потенциал: «Если женщину приучили относиться к этому наследию с осуждением, это немедленно разрывает ее телесную связь с остальной семьей. Если ее научили ненавидеть собственное тело, то как она может любить тело своей матери, которое так похоже на ее собственное, тело своей бабушки, тела своих дочерей? Как она может полюбить тела других женщин (и мужчин), своих родственников, которые унаследовали телосложение и внешность своих предков? В сущности, нападки на женское тело - это нападки на тех, кто ушел до нее, и на тех, кто придет после».
Авторка статьи Хана Кочеткова специально для Body Positive
Иллюстрация: Соня Ванеян «Белый утюг»
Если бодипозитив - практика (а он да), то это наглядный пример практической полезности интерсекционального аналитического подхода.
***
Оказывается, есть такое мнение, что нам, женщинам с кавказскими, цыганскими и/или семитскими корнями, грех жаловаться на белую культуру. Ведь мол вся европейская классика нас боготворит и восхищается нашей красотой и оригинальностью, чего не скажешь о носительницах тяжелых расовых стигм «черных», «желтых» и «красных», а угнетать нас могут только злые и косные невежды, далекие от мировых культурных сокровищ. Ну да, иногда и такие приходят к власти, и тогда случаются массовые фобии и крестовые походы. Но вообще-то дифирамбами в нашу сторону полны школьные курсы русской, зарубежной литературы и МХК, а это сложно назвать дискриминацией. Шах и мат, как говорится.
Нельзя и придумать большего заблуждения.
Несмотря на то, что современное понятие PoC/WoC не обозначает непосредственно антропотип и сейчас применяется ко всем людям, в отношении которых используется комплекс из расовых, этнорелигиозных и классистских клише, - никто не отрицает наличие у нас так называемого white pass или racial passing, что можно интерпретировать как «белый пропуск» с интересным смысловым оттенком «расовый зачёт». Это совокупность больших или меньших белых привилегий, которыми в базовой комплектации обладает часть ближневосточных, южноазиатских и североафриканских народов, а также некоторые этнические общности (евреи и цыгане). При этом, разумеется, наиболее выраженный белый пропуск имеют те люди, которых сами представители белого большинства не опознают как «других» и «не таких». Но тем не менее, белый пропуск сыграл с нами злую шутку: ближний (или домашний) экзотизм создал псевдо-положительный образ «восточной женщины», ставший одним из самых долгоиграющих мужских сексуальных фетишей и впоследствии поглощенный белым Мифом о Красоте, оставив большинству из нас стойкое недовольство своей внешностью и массу проблем с самовосприятием.
Давайте подумаем, к каким ролевым моделям в действительности склоняется девочка из вышеуказанных этнических меньшинств, социализирующаяся в доминантной белой культуре и получающая образование на одном из европейских языков (в том числе и на русском).
Да, в европейском искусстве «восточные женщины» представлены с избытком, но довольно специфически и в рамках особых направлений - колониальной ориенталистской литературы и живописи. Знаменитый культуролог Эдвард Вади Саид определил ориентализм как стиль мышления, основанный на изобретенной европейцами дихотомии Востока и Запада, и назвал его «не правдивым дискурсом, а знаком власти». И что особенно важно, это мировоззрение было навязано и самим «восточным людям» как средство самопознания, в первую очередь - интеллигенции колоний и диаспор. По словам Саида, с началом исторического Нового времени, ознаменовавшегося становлением европоцентризма, маятник не раз качался от полюса к полюсу: отвращение «прогрессивных белых людей» к «дикому Востоку белого пропуска» сменялось обожанием, а потом преклонение перед таинственной другой жизнью (вольнолюбие, чувственность, близость к природе, особая духовность, нега) вновь оборачивалось демонизацией (неповиновение, жестокость, отсталость, религиозный фанатизм, лень). И обе эти крайности органично сочетаются в широко известном феномене колониальной идеологии, который Саид называет «Романтическим Проектом Спасения».
Развивая идеи Саида, специалист по русско-еврейским связям Борис Чёрный в статье «Начало и конец еврейского экзотизма во Франции» пишет о символическом соответствии между завоеванием территории и соблазнением «экзотической красавицы». Эта идея пришлась по вкусу скованному христианскими догмами и светским этикетом европейскому дворянину: тогда как даже разглядывание в лорнет незнакомой дамы могло стать поводом для скандала, фантазия о Востоке позволяла ему «отбросить условности» и представить себя полноправным хозяином женщины, тем более, что это была одна из очень немногих санкционированных эротических тем, которые можно было публично изображать. Сюжет о загадочной восточной женщине достиг пика своей популярности в XIX веке: так европейская классика наполнилась стереотипными литературными и живописными портретами очаровательных еврейских девушек-сироток, турчанок в гаремах и молодых цыганских гадалок (Вальтер Скотт, Гюго, Шатобриан, Альфонс Доде, Гюисманс, Альфред де Виньи, Энгр, Делакруа), а в Российской империи началась повальная мода на Кавказ, и дворянские юноши рвались на службу в далекую провинцию, где их ожидал целый ассортимент «младых черкешенок», «юных армяночек» и «дочерей Тифлиса» (Пушкин, Лермонтов, Бестужев-Марлинский, Полежаев, Лев Толстой, Брюллов, Верещагин).
И в самом деле, сходство образов горянки, цыганки, еврейки и ближневосточной мусульманки в классической литературе поражает:
1) Они прекрасны телом.
Как бы странно это ни показалось современной женщине, они описываются абсолютно одинаково: огромные глаза блестят, как огни; черные брови выгибаются горделивой дугой; ярко-алые губы манят подобно розе; густые черные косы рассыпаются по груди. Перед нами не просто конвенциональная героиня, вполне вписывающаяся в формат Мифа о Красоте, но и... типичная белая брюнетка. И в то же самое время характерные антропотипические черты, часто встречающиеся среди представительниц этих этносов (непокорная копна волос, более смуглая кожа, растительность над верхней губой и на предплечьях, большие носы с горбинкой и т.п.), оказываются присущи третьестепенным статисткам, что не представляют для мужчин сексуального интереса. Например, старухам-нянькам, пожилым поселянкам или уродливым соперницам.
2) Они прекрасны душой.
К их внешней привлекательности добавляется соответствующая легенда об их богатом духовном мире. Им приписан симбиоз из противоположных для европейской культуры качеств: с одной стороны, это страстность, чувственность и близость к природе (даже еврейки, до поры до времени запертые в гетто и невидимые для белых мужчин, воспринимаются по образу и подобию Суламифи из «Песни Песней»), а с другой стороны - непреклонные нравственные принципы. Правда, это очень удобный для белых мужчин моральный облик.
3) Они на удивление благосклонны к колонизаторам.
Они явно или в глубине души жаждут быть соблазненными романтичными героями-любовниками, либо сами активно соблазняют «наивных» белых рыцарей. С эволюцией романтизма как такового мало что меняется в этом пункте: экзотическая красавица равно «пылает страстью» и к резонеру другого поколения - уже откровенно абьюзивному нигилисту, нервному, пресыщенному и разочарованному в жизни.
4) Они противопоставлены местным мужчинам.
Они несчастны в своей общине, потому что их окружают отрицательные мужские персонажи: неправедно разбогатевшие и пронырливые евреи, суровые и дикие горцы, жестокие и жадные арабы, хитрые и беспринципные цыгане. Что немаловажно, белый спаситель также нарочито обособлен от злых и агрессивных отцов, братьев и местных женихов. То, что «цивилизованный» мужчина в своем эгоизме, собственничестве и притязаниях по сути не уступает мужчинам-«варварам», искусно прячется.
5) Они плохо заканчивают.
Их судьба как правило трагична. В лучшем случае прекрасная дикарка уступает место рядом с Белым Принцем такой же белой и просвещенной сопернице, жертвуя своими чувствами ради счастья главного героя. Или будучи отвергнутой им, по иронии жанра именно из-за тех же негативных качеств, приписанных мужчинам ее культуры в предыдущем пункте, которые внезапно просыпаются и у нее. Но обычно она умирает от тоски и неразделенной любви, совершает суицид либо ее убивают.
Ничего не напоминает? Идентифицироваться с объектом винрарного белого секс-туризма (реального или происходящего во влажных мужских мечтах) что-то совсем не хочется. Действительно, ориенталистское направление в европейском искусстве не только легитимировало право белого мужчины даже не на обладание, а скорее на пользование восточной женщиной, оправдывало ее объективацию и даже романтизировало ее смерть. Это была только «элитная» верхушка айсберга. Ориентализм также породил и многочисленные низовые лубочные произведения. Эти народные адаптации сюжетов из «высокой литературы» отличались куда более аляповатыми декорациями и куда более грубой сексуализацией персонажек. Спрос на такое чтиво был бешеный - в частности, книга низового прозаика Зряхова «Битва русских с кабардинцами, или Прекрасная магометанка» за век переиздавалась около сорока раз.
Картины художников-ориенталистов также давали понять, что восхищение восточной экзотикой на деле означало дозволение «белым, но не слишком» женщинам отличия от «правильных белых» только в узких рамках нормативности. Довольно быстро эти границы стерлись: «восточность» была раздроблена на части и отчуждена от ее носительниц в пользу привилегированных. Как сказал доктор искусствоведения Евгений Штейнер (правда, критикующий Саида и его теорию), «европейцы придумали Восток и населили его воображаемые гаремы европейскими женщинами». И далее: «Это были вполне белые, рыжие, с каштановыми волосами бледнокожие женщины, очень часто возлюбленные самих художников или возлюбленные их патронов, заказывавших картины, только помещенные в восточный интерьер. То есть ориентализм в искусстве был весьма интересной, хотя нередко пошловато-салонной тенденцией решать свои собственные европейские [сексуальные] проблемы при помощи вольно трактуемых сюжетов с удальцами-мужчинами и женщинами-красавицами - это одна из мифологем культуры европейского романтизма.»
В свете того, что колониальная экспансия и ассимиляция внутренних этнических меньшинств описывалась эротическими метафорами, совсем не кажется удивительным, что восточная женщина во второй половине XIX века уже недвусмысленно маркируется как обслуживающая и сексуально доступная. Если вернуться к статье Чёрного, то мы найдем там следующее ее амплуа: «куртизанка, актриса или певица (тогда эти три слова были почти синонимами), которая находится на содержании и держит светский салон». Например, у Бальзака в «Утраченных иллюзиях», «Кузене Понсе», «Турском священнике» куртизанки носят еврейские имена (Эстер, Сара, Жозефа и Мирра) и отличаются восточной внешностью. И это не было преувеличением: почуяв тренд, владельцы публичных домов того времени наполнили свои заведения «восточными комнатами», где белые проституированные женщины, наряженные «податливыми одалисками» и «страстными цыганками», должны были удовлетворять потребности белых мужчин в ролевых играх. Пройдет совсем немного времени, и в литературе появятся каноничные описания практик культурной апроприации уже в высшем свете: маскарады и костюмированные вечера на восточную тему для белого дворянства, восточные танцевальные номера в исполнении белых танцовщиц в этно-гриме и т. п. Также происходило и искажение самовосприятия у представительниц колонизированных культур, живущих в белом окружении.
Конечно никакое искусство, даже эротизированное, никогда не мешало расистам всех мастей репрессировать, депортировать, убивать и организовывать геноциды, когда бы им это ни взбрело в голову. Крен маятника в сторону ненависти только укреплял женщин из этнических меньшинств в мысли, что внешнее сходство с европейками является не только привилегией и бонусом на «ярмарке невест», но и просто залогом выживания. В такие времена красота и впрямь становится дарвинистской биологической целесообразностью, и белый пропуск высшей категории стал заветной мечтой арабок, евреек, цыганок и горянок.
И в современности эта тенденция продолжает процветать. В экранизациях знаменитых произведений на восточную тему портреты женщин из колонизированных в XIX веке культур снова и закономерно искажаются. В кино их играют нормативные белые или счастливые обладательницы абсолютных белых пропусков, и это даже если не соваться, например, к штампам «идеальной фигуры». Мы наблюдаем прославление выпрямленных волос, не видим никаких усиков, монобровей, тяжелых век и больших носов (или, не дай бог, всего комплекта сразу!) у Натали Портман, Вайноны Райдер, Рейчел Вайс и Ким Кардашьян. Актриса же с выраженной семитской внешностью, если ей вообще удается «перерасти» массовку и второй план, обречена на комические роли (Барбра Стрейзанд, Бетт Мидлер, Фаина Раневская, Лия Ахеджакова), и если и становится востребованной в большом кино, то в зрелом и даже пожилом возрасте (Мириам Маргулис, известная по роли профессора Стебль в Поттериане). В анимационных фильмах типа «Принца Египта» или «Аладдина» персонажки имеют одинаково конвенциональные лица. То же относится и к главной героине «Кота раввина» - видимо, художник счел, что и так уже посягнул на святое, наделив Злобию размером-плюс, а длинный нос ее «некрасивой подружки» уже откровенно карикатурен.
Таки образом, универсальная в контексте Мифа о Красоте потребность девочки из вышеуказанных этнических групп нравиться другим людям и внешне им соответствовать сплошь и рядом оборачивается самоедством и дисморфофобией по поводу того, что они «некрасивые белые». И они выпрямляют волосы горячим утюгом - ведь в «Дневниках принцессы» непослушная копна волос героини Энн Хэтэуэй признается неопрятной и исправляется стилистом под присмотром бабушки-королевы, и вот уже «преображением» девочки впечатлен весь класс. И считают дни до заветного 18-летия, чтобы сделать ринопластику, как великая Шер. И бреют чуть ли не все тело целиком - ведь в популярных комедийных шоу растительность на лице, руках и спине у женщин становится поводом для смеха, потому что «это уже чересчур». А еще они быстро смекают, что девиз «не родись красивой» ложен: они делают выводы, что Хизер Матараццо «стала лесбиянкой из-за внешности», что удел «фрик-дивы» Росси де Пальмы при «большом оригинале» Педро Альмадоваре уж точно не вызывает зависти, что «неправильная» женщина русско-кавказского происхождения Нелли Уварова не сделает карьеру «правильной» Анастасии Вертинской, и что Маим Бялик может и годится на роль сексуально неудовлетворенной девушки-гика Эми Фары Фаулер в «Теории Большого Взрыва», но уж точно никогда не сыграет супергероиню, как израильская модель Галь Гадот. И они продолжают себя ненавидеть.
В последние годы, когда бодипозитивность понемногу заявляет о себе, очень важно не скатиться в другую крайность - что неформатная с точки зрения европейца женская внешность имеет ценность лишь тогда, когда она в противовес белому мейнстриму является эталоном местного, пусть даже самого мелкого, канона прекрасного. Эта идея уже находит свое воплощение в женских ролевых моделях: «красотка днем, в ночи урод» принцесса-огриха Фиона именно что верх конвенциональности, но попеременно с точки зрения двух разных сказочных рас (как мы узнаем из последней серии), и это важное уточнение очень сильно меняет ее положение. Известный отрывок из «Бегущей с волками» Клариссы Пинколы Эстес о разговоре тел между авторкой и ее подругой Опалангой также можно трактовать очень неоднозначно: найди Свою Стаю с другой традицией, где твои недостатки станут твоими достоинствами. Примером служит история Опаланги: в детстве ее дразнили однокассники за щель между передними зубами, говоря, что это признак лгунов, и она испытала огромное облегчение, побывав на своей малой родине, в Гамбии, и узнав, что там эта внешняя черта наоборот очень ценится, называется «вратами бога» и считается признаком мудрости.
Сама необходимость подобных этнических канонов нуждается в серьезной критике. Но вот солидарность с внешне похожими на тебя положительными героинями и историческими личностями, в том числе и с значимыми родственницами, не вписывающимися ни в какие идеалы, недооценивать явно не стоит. Слова той же Эстес определенно имеют вдохновляющий потенциал: «Если женщину приучили относиться к этому наследию с осуждением, это немедленно разрывает ее телесную связь с остальной семьей. Если ее научили ненавидеть собственное тело, то как она может любить тело своей матери, которое так похоже на ее собственное, тело своей бабушки, тела своих дочерей? Как она может полюбить тела других женщин (и мужчин), своих родственников, которые унаследовали телосложение и внешность своих предков? В сущности, нападки на женское тело - это нападки на тех, кто ушел до нее, и на тех, кто придет после».
Авторка статьи Хана Кочеткова специально для Body Positive
Иллюстрация: Соня Ванеян «Белый утюг»