Сирия старая и новая
В научно-популярной литературе СССР существовала целая отрасль популярного страноведения, нечто вроде телевизионного «Клуба кинопутешествий», только в виде книг. Клуб книгопутешествий. «Рассказы о странах Востока» вели заинтригованного читателя или читательницу в далёкую Индию или в Индонезию, на Шри-Ланку, в Магриб, в Японию, на острова Океании.. словом, туда, где среднестатистический советский человек навряд ли смог бы оказаться по собственному желанию. Это сейчас открываешь форум вольных путешествий и окунаешься в такие подробности, которые можно узнать только в личном взаимодействии со страной. А тогда... Впрочем, книги в серии попадались очень интересные, в том числе и женского авторства. Это и «Девственная земля» ирландской велосипедистки-писательницы Дервлы Мерфи [Dervla Murphy], объехавшей на своём железном Росинанте полсвета и побывавшей в труднодоступном Непале, и «Охотники на лунных птиц» австралийки Пэтси Адам-Смит [Patsy Adam-Smith], открывшей так называемому цивилизованному миру глаза на бедствия аборигенов Тасмании, и серия очерков об Африке шведскоязычной финки Уллы-Лены Лундберг [Ulla-Lena Lundberg]... Но «Сирия старая и новая» А.А. Дружининой даже на этом выдающемся фоне не теряется.
Книга 1979 года выхода, создана под конкретную задачу: описать жизнь Сирии под управлением «молодого» крыла партии БААС и Хафеза Асада лично и обосновать необходимость сотрудничества СССР с динамично развивающимся арабским государством. Легко представить себе, какую пропагандистскую сушь в стилистике «но нерадостны лица простых парижан идлибцев» можно было бы гнать километрами. Не так поступает Ада Андреевна Дружинина, о биографии которой, к сожалению, ничего не удалось разыскать. В фокусе её внимания города и люди. Вот немножко под катом о женщинах в городе:
* С заходом солнца город пустеет. Он рано погружается в сон. Светят лишь уличные фонари да окна кофеен, где курят кальян и обмениваются новостями отцы семейств. Освещены и лавки, где даже в поздний час ведется торговля, рассчитанная на прибывающих моряков. Трудно поверить, что набережная всего час назад была запружена толпой гуляющих - целые семейства, стайки хорошеньких девушек и отдельно группы юношей. Если же девушка и юноша идут вместе, то они непременно обручены. На девушку, которая ему нравится, юноша смотрит только издали, не вправе обратиться к ней, а тем более вместе прогуляться по набережной. «Что вы! - воскликнула одна моя семнадцатилетняя знакомая. - Разве можно! Если я хоть раз пройдусь с каким-либо мужчиной по набережной, меня уже никто не возьмет замуж!» И в глазах её замер искренний ужас. В Латакии свято сохраняется патриархальность нравов и семейных отношений, вкусов и привычек. Дети любят и чтут родителей, заботятся о них в старости, приезжают, чтобы спросить совета. Родители же зачастую выбирают детям невест и женихов, а те покорно соглашаются. Шофер Мустафа рассказал, что жену ему выбрала мать. И впервые он увидел эту красивую семнадцатилетнюю девочку во время свадьбы. И он добавил: «Остальные семнадцать лет мучаюсь! Ну что за язык у этой женщины! Что за характер!» Развод же в Латакии - явление исключительно редкое.
* В мечети прохладный полумрак, полы застланы циновками и коврами. Мне дают длинный балахон и платок на голову, которым я тщательно закрываю лоб, большую часть лица, и, босая, вхожу внутрь. Сквозь цветные витражи узких окон льется свет, падает на пол, на головы молящихся. Несколько в стороне надгробие Султана Ибрагима. Оно покрыто многочисленными приношениями- шелковыми платками всех цветов. Рядом стоит молодая женщина с печальным лицом, видимо, крестьянка из ближней деревни. Взгляд её устремлен в одну точку. Пророку Мухаммеду приписывают изречение: «Когда вас приведут в отчаяние обстоятельства, ищите помощи у лежащих в могилах». Такого утешения, видимо, ищет и молодая женщина.
* Многие приемы угаритского поэтического письма стали своеобразным эталоном для последующих художественных произведений. Богиня Анат уверяет, что готова сразиться с любым врагом Баала:
Я сокрушила Огонь - эту суку богов,
Я уничтожила дочь Эля - Зебубу,
Я победила и захватила золото того,
Кто сбросил Баала с высот Сафона,
С трона, ему принадлежащего!
Какой враг поднялся против Баала?
Какой враг грозит Всаднику Небес?
* «Я твой брат, и ты мой брат. Давно мы признали друг друга братьями. Пришли мне скорее хороших солдат», - писал правитель Эблы другому государю. Собственного войска у Эблы не было. При необходимости оно нанималось. С помощью наемников захватывались и конкурирующие торговые центры. Таблички рассказали, что так и был покорен город на среднем течении Евфрата, заплативший Эбле огромную сумму выкупа в золоте и серебре. Однако себя с помощью наемного войска Эбла защитить не смогла. Трагедия произошла в 2250 г. до н. э. Войска государства Аккад двинулись на богатую процветающую Эблу под предводительством полководца Нарамсина. Эбла была захвачена и сожжена. Нарамсин безгранично гордился одержанной победой и оставил после себя надпись, гласившую, что слава царства Эблы - это слава «города, который никогда не побеждали со времен сотворения мира».
* После небольшого перерыва на сцену вышла молодая женщина с милым скромным лицом и гладко причесанными волосами. Её появление вызвало бурю аплодисментов. «Кто она?» - «Это наша лучшая певица - Исра Бедуинка». Все смолкло. Женщина подошла к краю сцены. Несколько секунд длилось молчание. Но вот лицо её страдальчески сморщилось, и она запела. Голос, исключительно сильный и красивый, рвался из груди. Имел он какое-то жутковатое обаяние. Она пела о путнике, бредущем в пустыне, о бесконечной печали. Казалось, раздвинулись стены и всем сидящим виделась звездная ночь, огромная луна и бедуинский шатер. Певица сумела затронуть струны, скрытые в душе каждого. Из странного состояния нас вывел шум аплодисментов и крики восторга. Певица, слегка наклонив голову, молча и благодарно улыбалась. Её следующая песня рассказывала о президенте Хафезе Асаде, о доверии и любви к нему народа, о новой жизни, наступившей на родной земле. И в притихшем зале равнодушным оставался, пожалуй, один-единственный человек. Он примостился на ступеньках сцены, одетый в черный бедуинский плащ и белоснежный платок, перехваченный укалем. С толстого лица лениво смотрели сонные глаза. Судя по позе и поведению, он чувствовал себя уверенно и спокойно, но за столик не садился. Нам пояснили: «Это муж Исры. Они из одного кочевого бедуинского племени. Красивый голос Исры привел их в город, где они и живут сейчас». Самодовольное лицо ясно говорило, что по праву мужчины ему принадлежало все: и сама певица и её заработок.
* Большинство женщин, приехавших с мужьями на новостройку, никогда не посещало школу, ибо отцы их были уверены, что любое образование только портит девушку, мешает ей в замужестве: «Мужчины не любят образованных. А вдруг после нескольких лет обучения она начнет думать, что она лучше мужа». Переубедить их весьма трудно. Девочку довольно рано отдают замуж, не спрашивая её согласия, а если и спрашивают, то она тогда покорно отвечает: «Да». Многие родители полагают, что если уж девочке давать образование, то вполне достаточно начального. Эти воззрения очень распространены в деревне, а также среди бедных и неграмотных слоев населения городов. Родители полагают также, что образование приведет девочку к отказу от нравственности, религии, обычаев и традиций.
* Дверь одноэтажного стандартного домика туристического бюро со скрипом отворилась, и я тихо вошла внутрь. Двое мужчин, сидящих на скамье, мгновенно прекратили игру в нарды и уставились на меня немигающими изумленными глазами. Затем один из них гневно швырнул на доску игральные кости. Из внутренней комнаты поспешно выскочил средних лет человек в мятой рубахе и сандалиях на босу ногу. На его лице отразилось удивление, затем - явное разочарование. Бросив равнодушный взгляд, он удалился. Я внутренне съежилась и готова была исчезнуть, испариться, только бы не стоять на этом каменном полу и не ощущать демонстративного равнодушия, к которому трудно привыкнуть. Что делать? Мы прибыли в Хаму, где очень сильны мусульманские традиции, где женщина, традиционно закутанная в черное, поспешно переходит дорогу с опущенной головой, торопясь домой, в круг веками определенных обязанностей.
* Через маленькую, окованную железом дверь мы проникли в церковь, заполненную прихожанами. На деревянных скамьях сидели скромно одетые мужчины и женщины. Серьезные малыши подражали взрослым. На ближайшей скамье подвинулись, жестом предлагая нам место. Шла служба. Пел высокий гортанный женский голос, сменившийся басом священника. Дверь приоткрылась, и в церковь вошла молодая пара с грудным ребенком на руках. Никто не шелохнулся. Молодые заняли свое место. Служба шла своим чередом. В проходе появился старик с большим подносом, на котором громоздились маленькие сухие ломтики от одной огромной лепешки. С незапамятных времен, с первых веков христианства (с его ярко выраженными элементами демократизма) сохраняется эта традиция: братья-христиане вкушают от одного хлеба. Затем в рядах прихожан появился ещё один поднос. Его движению сопутствовал звон бросаемых монет. Свет серого дня едва проникал в холодное помещение. Ослепительный блеск люстр, многочисленные горящие свечи у деревянного иконостаса, тишина, прерываемая лишь легким кашлем, монотонный ход православной службы создавали особое настроение. Это было мгновение из далекого времени.
Кончилась служба, но прихожане не покидали своих мест. К выходу потянулась цепочка юных монахинь в одинаковых черных вязаных шапочках-шлемах, плотно прилегающих к голове, в вязаных пелеринках и черных длинных платьях. Девушки двигались бесшумно, опустив глаза. На бледных щеках - тени от ресниц, слегка дрожащих. Руки сцеплены у груди. Они, конечно, чувствовали наш пристальный взгляд, но ни одна не подняла глаз. От облика этих девочек веяло чистотой, невинностью. Их лица были красивы, как красива сама молодость, но на них лежала печать отречённости от мирского. Юные монахини исчезали в проеме двери как бесшумные тени, оставляя нам грустное настроение. Внезапно над ухом кто-то произнёс отчетливо: «Вы, вероятно, хотели бы осмотреть часовню? Она направо от входа. Пожалуйста, проходите». Перед нами стояла сероглазая молодая женщина в монашеской одежде. Взгляд её был спокоен и приветлив. Растерявшись, я не сразу поблагодарила её. Женщина исчезла, завершая шествие монахинь. Мы вместе с прихожанами также покинули церковь и отправились на поиски знаменитой часовни.
* В маленькой каменной часовне тихо. Старая монахиня, зажигающая в полумраке лампады, приглашает зайти посмотреть многочисленные иконы с изображением Теклы, написанные в разное время, - от очень древних, почерневших, до современных, отливающих яркими красками. Монахиня полная, не очень опрятно одетая, суетливая. «Простите, мадам», - говорю я привычно. Монахиня в ужасе вскидывает руки: «Что вы! Что вы такое говорите!» Рука её быстро опускается за пазуху, пальцы что-то судорожно ищут - крест: «Я сестра, сестра…» Мне страшно неловко за нечаянную бестактность. Приношу извинения. Монахиня ловко принимает монеты - традиционную дань туристов, и мы расстаемся. Перед часовней стоит старая, потрескавшаяся от времени мраморная чаша на стройной подставке. Со скалы стекают капли воды. Они падают в чашу, и в тишине раздается бесконечно грустный звук: «Кап, кап, кап…» Это вечные слезы многострадальной Теклы.
Та Сирия, о которой писала А.А. Дружинина, - даже не уходящая натура, а совершенно ушедшая. Что ждёт при новой диктатуре этих юных сестёр-монахинь, которые за прошедшие годы стали почтенными матушками, наставницами? Как сложилась судьба Исры и её мужа? Какой враг грозит Всаднику Небес?
Книга 1979 года выхода, создана под конкретную задачу: описать жизнь Сирии под управлением «молодого» крыла партии БААС и Хафеза Асада лично и обосновать необходимость сотрудничества СССР с динамично развивающимся арабским государством. Легко представить себе, какую пропагандистскую сушь в стилистике «но нерадостны лица простых парижан идлибцев» можно было бы гнать километрами. Не так поступает Ада Андреевна Дружинина, о биографии которой, к сожалению, ничего не удалось разыскать. В фокусе её внимания города и люди. Вот немножко под катом о женщинах в городе:
* С заходом солнца город пустеет. Он рано погружается в сон. Светят лишь уличные фонари да окна кофеен, где курят кальян и обмениваются новостями отцы семейств. Освещены и лавки, где даже в поздний час ведется торговля, рассчитанная на прибывающих моряков. Трудно поверить, что набережная всего час назад была запружена толпой гуляющих - целые семейства, стайки хорошеньких девушек и отдельно группы юношей. Если же девушка и юноша идут вместе, то они непременно обручены. На девушку, которая ему нравится, юноша смотрит только издали, не вправе обратиться к ней, а тем более вместе прогуляться по набережной. «Что вы! - воскликнула одна моя семнадцатилетняя знакомая. - Разве можно! Если я хоть раз пройдусь с каким-либо мужчиной по набережной, меня уже никто не возьмет замуж!» И в глазах её замер искренний ужас. В Латакии свято сохраняется патриархальность нравов и семейных отношений, вкусов и привычек. Дети любят и чтут родителей, заботятся о них в старости, приезжают, чтобы спросить совета. Родители же зачастую выбирают детям невест и женихов, а те покорно соглашаются. Шофер Мустафа рассказал, что жену ему выбрала мать. И впервые он увидел эту красивую семнадцатилетнюю девочку во время свадьбы. И он добавил: «Остальные семнадцать лет мучаюсь! Ну что за язык у этой женщины! Что за характер!» Развод же в Латакии - явление исключительно редкое.
* В мечети прохладный полумрак, полы застланы циновками и коврами. Мне дают длинный балахон и платок на голову, которым я тщательно закрываю лоб, большую часть лица, и, босая, вхожу внутрь. Сквозь цветные витражи узких окон льется свет, падает на пол, на головы молящихся. Несколько в стороне надгробие Султана Ибрагима. Оно покрыто многочисленными приношениями- шелковыми платками всех цветов. Рядом стоит молодая женщина с печальным лицом, видимо, крестьянка из ближней деревни. Взгляд её устремлен в одну точку. Пророку Мухаммеду приписывают изречение: «Когда вас приведут в отчаяние обстоятельства, ищите помощи у лежащих в могилах». Такого утешения, видимо, ищет и молодая женщина.
* Многие приемы угаритского поэтического письма стали своеобразным эталоном для последующих художественных произведений. Богиня Анат уверяет, что готова сразиться с любым врагом Баала:
Я сокрушила Огонь - эту суку богов,
Я уничтожила дочь Эля - Зебубу,
Я победила и захватила золото того,
Кто сбросил Баала с высот Сафона,
С трона, ему принадлежащего!
Какой враг поднялся против Баала?
Какой враг грозит Всаднику Небес?
* «Я твой брат, и ты мой брат. Давно мы признали друг друга братьями. Пришли мне скорее хороших солдат», - писал правитель Эблы другому государю. Собственного войска у Эблы не было. При необходимости оно нанималось. С помощью наемников захватывались и конкурирующие торговые центры. Таблички рассказали, что так и был покорен город на среднем течении Евфрата, заплативший Эбле огромную сумму выкупа в золоте и серебре. Однако себя с помощью наемного войска Эбла защитить не смогла. Трагедия произошла в 2250 г. до н. э. Войска государства Аккад двинулись на богатую процветающую Эблу под предводительством полководца Нарамсина. Эбла была захвачена и сожжена. Нарамсин безгранично гордился одержанной победой и оставил после себя надпись, гласившую, что слава царства Эблы - это слава «города, который никогда не побеждали со времен сотворения мира».
* После небольшого перерыва на сцену вышла молодая женщина с милым скромным лицом и гладко причесанными волосами. Её появление вызвало бурю аплодисментов. «Кто она?» - «Это наша лучшая певица - Исра Бедуинка». Все смолкло. Женщина подошла к краю сцены. Несколько секунд длилось молчание. Но вот лицо её страдальчески сморщилось, и она запела. Голос, исключительно сильный и красивый, рвался из груди. Имел он какое-то жутковатое обаяние. Она пела о путнике, бредущем в пустыне, о бесконечной печали. Казалось, раздвинулись стены и всем сидящим виделась звездная ночь, огромная луна и бедуинский шатер. Певица сумела затронуть струны, скрытые в душе каждого. Из странного состояния нас вывел шум аплодисментов и крики восторга. Певица, слегка наклонив голову, молча и благодарно улыбалась. Её следующая песня рассказывала о президенте Хафезе Асаде, о доверии и любви к нему народа, о новой жизни, наступившей на родной земле. И в притихшем зале равнодушным оставался, пожалуй, один-единственный человек. Он примостился на ступеньках сцены, одетый в черный бедуинский плащ и белоснежный платок, перехваченный укалем. С толстого лица лениво смотрели сонные глаза. Судя по позе и поведению, он чувствовал себя уверенно и спокойно, но за столик не садился. Нам пояснили: «Это муж Исры. Они из одного кочевого бедуинского племени. Красивый голос Исры привел их в город, где они и живут сейчас». Самодовольное лицо ясно говорило, что по праву мужчины ему принадлежало все: и сама певица и её заработок.
* Большинство женщин, приехавших с мужьями на новостройку, никогда не посещало школу, ибо отцы их были уверены, что любое образование только портит девушку, мешает ей в замужестве: «Мужчины не любят образованных. А вдруг после нескольких лет обучения она начнет думать, что она лучше мужа». Переубедить их весьма трудно. Девочку довольно рано отдают замуж, не спрашивая её согласия, а если и спрашивают, то она тогда покорно отвечает: «Да». Многие родители полагают, что если уж девочке давать образование, то вполне достаточно начального. Эти воззрения очень распространены в деревне, а также среди бедных и неграмотных слоев населения городов. Родители полагают также, что образование приведет девочку к отказу от нравственности, религии, обычаев и традиций.
* Дверь одноэтажного стандартного домика туристического бюро со скрипом отворилась, и я тихо вошла внутрь. Двое мужчин, сидящих на скамье, мгновенно прекратили игру в нарды и уставились на меня немигающими изумленными глазами. Затем один из них гневно швырнул на доску игральные кости. Из внутренней комнаты поспешно выскочил средних лет человек в мятой рубахе и сандалиях на босу ногу. На его лице отразилось удивление, затем - явное разочарование. Бросив равнодушный взгляд, он удалился. Я внутренне съежилась и готова была исчезнуть, испариться, только бы не стоять на этом каменном полу и не ощущать демонстративного равнодушия, к которому трудно привыкнуть. Что делать? Мы прибыли в Хаму, где очень сильны мусульманские традиции, где женщина, традиционно закутанная в черное, поспешно переходит дорогу с опущенной головой, торопясь домой, в круг веками определенных обязанностей.
* Через маленькую, окованную железом дверь мы проникли в церковь, заполненную прихожанами. На деревянных скамьях сидели скромно одетые мужчины и женщины. Серьезные малыши подражали взрослым. На ближайшей скамье подвинулись, жестом предлагая нам место. Шла служба. Пел высокий гортанный женский голос, сменившийся басом священника. Дверь приоткрылась, и в церковь вошла молодая пара с грудным ребенком на руках. Никто не шелохнулся. Молодые заняли свое место. Служба шла своим чередом. В проходе появился старик с большим подносом, на котором громоздились маленькие сухие ломтики от одной огромной лепешки. С незапамятных времен, с первых веков христианства (с его ярко выраженными элементами демократизма) сохраняется эта традиция: братья-христиане вкушают от одного хлеба. Затем в рядах прихожан появился ещё один поднос. Его движению сопутствовал звон бросаемых монет. Свет серого дня едва проникал в холодное помещение. Ослепительный блеск люстр, многочисленные горящие свечи у деревянного иконостаса, тишина, прерываемая лишь легким кашлем, монотонный ход православной службы создавали особое настроение. Это было мгновение из далекого времени.
Кончилась служба, но прихожане не покидали своих мест. К выходу потянулась цепочка юных монахинь в одинаковых черных вязаных шапочках-шлемах, плотно прилегающих к голове, в вязаных пелеринках и черных длинных платьях. Девушки двигались бесшумно, опустив глаза. На бледных щеках - тени от ресниц, слегка дрожащих. Руки сцеплены у груди. Они, конечно, чувствовали наш пристальный взгляд, но ни одна не подняла глаз. От облика этих девочек веяло чистотой, невинностью. Их лица были красивы, как красива сама молодость, но на них лежала печать отречённости от мирского. Юные монахини исчезали в проеме двери как бесшумные тени, оставляя нам грустное настроение. Внезапно над ухом кто-то произнёс отчетливо: «Вы, вероятно, хотели бы осмотреть часовню? Она направо от входа. Пожалуйста, проходите». Перед нами стояла сероглазая молодая женщина в монашеской одежде. Взгляд её был спокоен и приветлив. Растерявшись, я не сразу поблагодарила её. Женщина исчезла, завершая шествие монахинь. Мы вместе с прихожанами также покинули церковь и отправились на поиски знаменитой часовни.
* В маленькой каменной часовне тихо. Старая монахиня, зажигающая в полумраке лампады, приглашает зайти посмотреть многочисленные иконы с изображением Теклы, написанные в разное время, - от очень древних, почерневших, до современных, отливающих яркими красками. Монахиня полная, не очень опрятно одетая, суетливая. «Простите, мадам», - говорю я привычно. Монахиня в ужасе вскидывает руки: «Что вы! Что вы такое говорите!» Рука её быстро опускается за пазуху, пальцы что-то судорожно ищут - крест: «Я сестра, сестра…» Мне страшно неловко за нечаянную бестактность. Приношу извинения. Монахиня ловко принимает монеты - традиционную дань туристов, и мы расстаемся. Перед часовней стоит старая, потрескавшаяся от времени мраморная чаша на стройной подставке. Со скалы стекают капли воды. Они падают в чашу, и в тишине раздается бесконечно грустный звук: «Кап, кап, кап…» Это вечные слезы многострадальной Теклы.
Та Сирия, о которой писала А.А. Дружинина, - даже не уходящая натура, а совершенно ушедшая. Что ждёт при новой диктатуре этих юных сестёр-монахинь, которые за прошедшие годы стали почтенными матушками, наставницами? Как сложилась судьба Исры и её мужа? Какой враг грозит Всаднику Небес?