Четверг, стихотворение: Эфуа Теодора Сазерленд
Спасённая
Меднокожая плоть в зеленом,
Уступи, уступить ты должна!
Все равно твой взгляд неподвижный
Прильнёт к чешуе запылённой,
Прежде чем солнце с неба
Оборвётся спелым лимоном.
Я змей,
Я сосу по капле
Нерождённую жизнь.
Все равно ты уступишь, как все!
Все равно проклятие яда
Тебя иссушит до дна,
Уступи, уступить ты должна!
Как люблю я литую колонну
Твоей обнажённой шеи
И мерные ритмы кувшина
Высоко над твоей головой,
Но я разобью твой кувшин!
Как люблю я блеск твоей кожи,
Но я погашу его
Своей ядовитой слюной!
Как люблю я страстную песню
Твоей упругой походки,
Но ей придется умолкнуть:
Я выжгу тебя дотла
Огнём, зажжённым тобой!
Я змей,
Я сосу по капле
Нерождённую жизнь.
И тебе пощады не будет:
Ты душиста, как юная Ева,
Как она, ты уступишь мне!
Я пришёл и лёг на твоей дороге,
Я пришёл, содрогаясь в пожарах джунглей,
Я пришёл, разъярённый собственным ядом,
Я пришел уничтожить тебя!
Я сломаю литую колонну шеи,
Погашу мерцание нежной плоти
И осколками глиняного кувшина
Осыплю то, что было тобою, -
Клубок изумрудной одежды,
Поверженную тебя!
Ты, шаги замедляя, подходишь ближе,
Ты очами пронзаешь мой мир ползучий,
Ты кольца мои к земле пригвождаешь.
И яд застывает смолой.
Ты должна уступить мне, но я уступаю,
Ты должна отступить, но я отступаю
Перед твоей спасённой душой!
Это значит, что время моё ушло,
Это значит, что яд мой теряет силу,
Это значит, что нежная плоть в зелёном
Никогда не уступит мне!
Улыбаются тёмные губы,
Странно светятся тёмные очи,
Пыль взметается струйкой дыма…
Чуть склоняясь под грузом кувшина,
Ты проходишь мимо…
Легенда
Когда народ ашанти искал деревья кола,
Трёх сыновей Ананси послали в дальний путь,
И братья дали клятву терпеть жару и холод,
Но без орехов кола назад не повернуть.
Все трое - и Веддли, и Спиндли, и Тад.
Их было три уродца, три неразлучных брата,
У первого на шее торчал пустой котёл,
Второй и грудь и плечи в гигантском брюхе прятал,
А третий всех прохожих коленями колол.
Обшарили три брата все заросли и скалы,
И возле самой Кьеки спустился к ним закат,
Но лишь они уснули под деревом какао,
Их разбудил внезапно сердитый треск цикад,
Они вскочили в страхе, уродцы и неряхи,
И головы задрали, пугаясь и дрожа:
Качалась на лианах женщина чужая,
Звенящая и злая, как лезвие ножа.
Лицо её качнулось в улыбке леденящей,
По трём дрожащим лицам скользнул ленивый взгляд,
И, словно по приказу, сверчки запели в чаще:
- Спеши домой, ашанти, скорей вернись назад!
Прижавшись к ветке тика, она смеялась тихо,
Смеялась и качалась, как лист на ветерке,
И лес затрясся в смехе, и падали орехи,
И хохотало эхо в испуганной реке.
Три брата сбились в кучу, не зная, как им лучше -
Удрать или послушать, что скажет им она.
Но вдруг её не стало, лишь лес молчал устало,
Да песней погребальной звенела тишина.
Один сказал другому: - Пора поближе к дому.
Ашанти, о ашанти, скорей вернись назад! -
И, справившись с испугом, смеялись друг над другом
И старший брат, и средний брат, и самый младший брат,
Все трое - и Веддли, и Спиндли, и Тад!
II
Они землей ашанти прошли, забыв про голод,
И вот свою деревню увидели к утру,
А рядом на пригорке росли деревья кола,
И листья их резные качались на ветру.
Вбежали в рощу братья, глазам своим не веря,
Погладили все ветви, коснулись всех стволов,
И наконец веселью они раскрыли двери,
И громко обсуждали невиданный улов.
Так, значит, не смеялась та женщина над ними!
Ашанти, о ашанти, скорей вернись назад!
Она их одарила щедротами своими,
И сказочному чуду был несказанно рад
Каждый - и Веддли, и Спиндли, и Тад!
Наверно бы, с удачей домой явились братцы,
Но очень им хотелось попробовать плодов,
А кто из них решится на дерево взобраться,
Из этих трёх голодных, усталых дурачков?
Никто - ни Веддли, ни Спиндли, ни Тад!
Был прав, конечно, Веддли: верхушка стройной колы
Дрожала и качалась над синей высотой,
Нет, он не удержал бы башки своей тяжёлой,
И рухнул бы на землю котёл его пустой.
Рассорились - Веддли, и Спиндли, и Тад!
И Спиндли прав был тоже: с таким огромным брюхом
Ну как ему взобраться по гладкому стволу?
А Тад тихонько хныкал и жаловался глухо,
Показывая братьям костей своих пилу.
Рассорились - Веддли, и Спиндли, и Тад!
III
Тогда они решили: Тад поплюёт на пальцы
И поползёт, костями цепляясь за кору.
И вот он со слезами на дерево взобрался,
А листья без умолку шептались на ветру.
Так решили Веддли, и Спиндли, и Тад!
И вот он потихоньку добрался до верхушки
И начал рвать тугие, тяжёлые плоды,
А братья их сносили и складывали в кучки,
И складывали в кучки на берег у воды.
Развеселились - Веддли, и Спиндли, и Тад!
- Тук-тук! - стучат орехи. - Берите сколько надо!
Тук-тук! И запивайте водою из реки! -
Но дерево качнулось, и ветром сдуло Тада,
И бедный Тад разбился на мелкие куски,
О Веддли и Спиндли, где же ваш Тад?
От горя взвыли братья, запричитали шумно,
Потом захохотали, вставая на носки,
А Веддли так смеялся и так рыдал безумно,
Что с треском разорвался на мелкие куски.
О Спиндли! Где же Веддли, где же Тад?
- О Веддли! - крикнул Спиндли. - О Тад мой, где ты, где ты?
О, где моя деревня, отец и все друзья? -
На пятках он качнулся и полетел, как ветер,
Забыв, что с грузом брюха бежать ему нельзя.
Он рухнул на дорогу, - ах, какая жалость!
И брюхо раскололось на мелкие куски,
А маленькая сказка вместе с ним скончалась,
И роза на осколки роняла лепестки…
Нет их больше - ни Веддли, ни Спиндли, ни Тада!
Послушать эту сказку вас я попросила,
Чтоб вы могли запомнить раз и навсегда:
Старайтесь делать то, что сделать в ваших силах,
От жадности излишней вам грозит беда,
Как Веддли, и Спиндли, и Таду!
Перевод Нины Воронель
Эфуа Теодора Сазерленд [Efua Theodora Sutherland] родилась в 1924 году в Кейп-Косте. Через несколько месяцев после её рождения умерла от последствий родов её мать, которой ещё и двадцати лет не исполнилось. Отец женился снова. Воспитывала будущую поэтессу бабушка, работавшая в пекарне. Образование получила сначала в государственной школе для девочек, потом в миссионерской школе св. Моники. Среди выпускниц был конкурс на стипендию в педагогический колледж того же названия, и Эфуа Теодора его выиграла. С восемнадцати лет она занималась преподаванием в своей родной школе, была очень набожна и мечтала об одном: поехать учиться в Англию, в монастырь, и стать монахиней. Но тут в дело вмешалась бабушка. Она сказала: только через мой труп.
Впрочем, в Англию она внучку всё-таки отпустила, но в светское учебное заведение, в Хамертонский колледж в Кембридже, и на светскую специальность: на педагогику. Профессий учительницы начальных классов, и для взрослых, и для детей, была очень востребована в Золотом Береге, который был уже на пути превращения в свободную Гану. Муж Эфуа Теодоры, афроамериканец из СЩА Уильям Сазерленд, например, основал школу в крохотном городке Тсито, и супруги вместе там трудились.
Литературная деятельность Сазерленд началась с детских стихов и пьес. Грамоте-то выучить выучим, а читать маленьким ганским учащимся было катастрофически нечего. В 1958 году, уже в новой столице - Аккре, она основала театральную студию The Experimental Theatre Players. Помещения не было. Репетировали в спасательской будке на пляже. Но уже на следующий год благодаря стипендии фонда Рокфеллера студия преобразилась в настоящую школу актёров, режиссёров и драматургов. Построили свой театр под открытым небом, сообразно западноафриканским представлениям о сценическом действе. По собственному признанию Э.Т. Сазерленд, ей хотелось, чтобы существовало нечто, на что люди могли бы показать пальцем и сказать: «Здесь находится африканская драматургия».
В 1958 году Сазерленд посетила СССР. Её во главе ганской делегации пригласили в Ташкент на Конференцию писателей стран Африки и Азии. Мероприятие, хотя и огранизованной с большой торжественностью, для поэтессы стало шоком. У азиатских стран огромные стенды с прекрасными книгами и журналами, а у целой Африки несколько полочек довольно несчастного вида. Зато в Ташкенте Сазерленд познакомилась с американским африканистом У. Э. Б. Дюбуа, всю жазнь с ним дружила, переписывалась, собирала фольклор, а когда он умер, организовала финансовую поддержку его вдовы.
Начинания Эфуа Теодоры Сазерленд были разнообразны и сложны. Это и Кодзидан, дом для рассказывания историй, где сказочницы и сказочники обмениваюттся опытом, и драматургический жанр анансегоро, где на примере сказок о пауке Ананси и его многочисленной родне разбираются сложные этические дилеммы при участии публики.
Основательница драматической студии. Пишет по-английски. Все стихи взяты из сборника . Благодаря Сазерленд, председательствовавшей в Комиссии по детским правам, Гана стала первой страной в мире, ратифицировавшей Конвенцию о правах ребёнка. Многие писатели и драматурги с благодарностью вспоминают её как наставницу, например, романистка Ама Ата Айду. А некоторые...:
Она расскажет американцам, что это она научила вас, как писать. Или, если это уже слишком, она скажет, что она вас поддерживала, вдохновляла, что угодно, и получит ещё больше денег, чтобы продолжать хорошую работу. Она как сладкий яд.
Айя Квеи Арма, из романа «Осколки»
В 1985 году Ганскую студию драмы перенесли в университетский кампу и назвали в честь основательницы, а на прежнем месте построили Национальный театр. К сожалению, проект был по европейскому образцу, и Сазерленд с таким подходом категорически не согласилась. До самой своей смерти, а умерла она в 1996 году, не побывала она ни в новом здании студии, ни в Национальном театре. Так и ушла непримирённая.
Меднокожая плоть в зеленом,
Уступи, уступить ты должна!
Все равно твой взгляд неподвижный
Прильнёт к чешуе запылённой,
Прежде чем солнце с неба
Оборвётся спелым лимоном.
Я змей,
Я сосу по капле
Нерождённую жизнь.
Все равно ты уступишь, как все!
Все равно проклятие яда
Тебя иссушит до дна,
Уступи, уступить ты должна!
Как люблю я литую колонну
Твоей обнажённой шеи
И мерные ритмы кувшина
Высоко над твоей головой,
Но я разобью твой кувшин!
Как люблю я блеск твоей кожи,
Но я погашу его
Своей ядовитой слюной!
Как люблю я страстную песню
Твоей упругой походки,
Но ей придется умолкнуть:
Я выжгу тебя дотла
Огнём, зажжённым тобой!
Я змей,
Я сосу по капле
Нерождённую жизнь.
И тебе пощады не будет:
Ты душиста, как юная Ева,
Как она, ты уступишь мне!
Я пришёл и лёг на твоей дороге,
Я пришёл, содрогаясь в пожарах джунглей,
Я пришёл, разъярённый собственным ядом,
Я пришел уничтожить тебя!
Я сломаю литую колонну шеи,
Погашу мерцание нежной плоти
И осколками глиняного кувшина
Осыплю то, что было тобою, -
Клубок изумрудной одежды,
Поверженную тебя!
Ты, шаги замедляя, подходишь ближе,
Ты очами пронзаешь мой мир ползучий,
Ты кольца мои к земле пригвождаешь.
И яд застывает смолой.
Ты должна уступить мне, но я уступаю,
Ты должна отступить, но я отступаю
Перед твоей спасённой душой!
Это значит, что время моё ушло,
Это значит, что яд мой теряет силу,
Это значит, что нежная плоть в зелёном
Никогда не уступит мне!
Улыбаются тёмные губы,
Странно светятся тёмные очи,
Пыль взметается струйкой дыма…
Чуть склоняясь под грузом кувшина,
Ты проходишь мимо…
Легенда
Когда народ ашанти искал деревья кола,
Трёх сыновей Ананси послали в дальний путь,
И братья дали клятву терпеть жару и холод,
Но без орехов кола назад не повернуть.
Все трое - и Веддли, и Спиндли, и Тад.
Их было три уродца, три неразлучных брата,
У первого на шее торчал пустой котёл,
Второй и грудь и плечи в гигантском брюхе прятал,
А третий всех прохожих коленями колол.
Обшарили три брата все заросли и скалы,
И возле самой Кьеки спустился к ним закат,
Но лишь они уснули под деревом какао,
Их разбудил внезапно сердитый треск цикад,
Они вскочили в страхе, уродцы и неряхи,
И головы задрали, пугаясь и дрожа:
Качалась на лианах женщина чужая,
Звенящая и злая, как лезвие ножа.
Лицо её качнулось в улыбке леденящей,
По трём дрожащим лицам скользнул ленивый взгляд,
И, словно по приказу, сверчки запели в чаще:
- Спеши домой, ашанти, скорей вернись назад!
Прижавшись к ветке тика, она смеялась тихо,
Смеялась и качалась, как лист на ветерке,
И лес затрясся в смехе, и падали орехи,
И хохотало эхо в испуганной реке.
Три брата сбились в кучу, не зная, как им лучше -
Удрать или послушать, что скажет им она.
Но вдруг её не стало, лишь лес молчал устало,
Да песней погребальной звенела тишина.
Один сказал другому: - Пора поближе к дому.
Ашанти, о ашанти, скорей вернись назад! -
И, справившись с испугом, смеялись друг над другом
И старший брат, и средний брат, и самый младший брат,
Все трое - и Веддли, и Спиндли, и Тад!
II
Они землей ашанти прошли, забыв про голод,
И вот свою деревню увидели к утру,
А рядом на пригорке росли деревья кола,
И листья их резные качались на ветру.
Вбежали в рощу братья, глазам своим не веря,
Погладили все ветви, коснулись всех стволов,
И наконец веселью они раскрыли двери,
И громко обсуждали невиданный улов.
Так, значит, не смеялась та женщина над ними!
Ашанти, о ашанти, скорей вернись назад!
Она их одарила щедротами своими,
И сказочному чуду был несказанно рад
Каждый - и Веддли, и Спиндли, и Тад!
Наверно бы, с удачей домой явились братцы,
Но очень им хотелось попробовать плодов,
А кто из них решится на дерево взобраться,
Из этих трёх голодных, усталых дурачков?
Никто - ни Веддли, ни Спиндли, ни Тад!
Был прав, конечно, Веддли: верхушка стройной колы
Дрожала и качалась над синей высотой,
Нет, он не удержал бы башки своей тяжёлой,
И рухнул бы на землю котёл его пустой.
Рассорились - Веддли, и Спиндли, и Тад!
И Спиндли прав был тоже: с таким огромным брюхом
Ну как ему взобраться по гладкому стволу?
А Тад тихонько хныкал и жаловался глухо,
Показывая братьям костей своих пилу.
Рассорились - Веддли, и Спиндли, и Тад!
III
Тогда они решили: Тад поплюёт на пальцы
И поползёт, костями цепляясь за кору.
И вот он со слезами на дерево взобрался,
А листья без умолку шептались на ветру.
Так решили Веддли, и Спиндли, и Тад!
И вот он потихоньку добрался до верхушки
И начал рвать тугие, тяжёлые плоды,
А братья их сносили и складывали в кучки,
И складывали в кучки на берег у воды.
Развеселились - Веддли, и Спиндли, и Тад!
- Тук-тук! - стучат орехи. - Берите сколько надо!
Тук-тук! И запивайте водою из реки! -
Но дерево качнулось, и ветром сдуло Тада,
И бедный Тад разбился на мелкие куски,
О Веддли и Спиндли, где же ваш Тад?
От горя взвыли братья, запричитали шумно,
Потом захохотали, вставая на носки,
А Веддли так смеялся и так рыдал безумно,
Что с треском разорвался на мелкие куски.
О Спиндли! Где же Веддли, где же Тад?
- О Веддли! - крикнул Спиндли. - О Тад мой, где ты, где ты?
О, где моя деревня, отец и все друзья? -
На пятках он качнулся и полетел, как ветер,
Забыв, что с грузом брюха бежать ему нельзя.
Он рухнул на дорогу, - ах, какая жалость!
И брюхо раскололось на мелкие куски,
А маленькая сказка вместе с ним скончалась,
И роза на осколки роняла лепестки…
Нет их больше - ни Веддли, ни Спиндли, ни Тада!
Послушать эту сказку вас я попросила,
Чтоб вы могли запомнить раз и навсегда:
Старайтесь делать то, что сделать в ваших силах,
От жадности излишней вам грозит беда,
Как Веддли, и Спиндли, и Таду!
Перевод Нины Воронель
Эфуа Теодора Сазерленд [Efua Theodora Sutherland] родилась в 1924 году в Кейп-Косте. Через несколько месяцев после её рождения умерла от последствий родов её мать, которой ещё и двадцати лет не исполнилось. Отец женился снова. Воспитывала будущую поэтессу бабушка, работавшая в пекарне. Образование получила сначала в государственной школе для девочек, потом в миссионерской школе св. Моники. Среди выпускниц был конкурс на стипендию в педагогический колледж того же названия, и Эфуа Теодора его выиграла. С восемнадцати лет она занималась преподаванием в своей родной школе, была очень набожна и мечтала об одном: поехать учиться в Англию, в монастырь, и стать монахиней. Но тут в дело вмешалась бабушка. Она сказала: только через мой труп.
Впрочем, в Англию она внучку всё-таки отпустила, но в светское учебное заведение, в Хамертонский колледж в Кембридже, и на светскую специальность: на педагогику. Профессий учительницы начальных классов, и для взрослых, и для детей, была очень востребована в Золотом Береге, который был уже на пути превращения в свободную Гану. Муж Эфуа Теодоры, афроамериканец из СЩА Уильям Сазерленд, например, основал школу в крохотном городке Тсито, и супруги вместе там трудились.
Литературная деятельность Сазерленд началась с детских стихов и пьес. Грамоте-то выучить выучим, а читать маленьким ганским учащимся было катастрофически нечего. В 1958 году, уже в новой столице - Аккре, она основала театральную студию The Experimental Theatre Players. Помещения не было. Репетировали в спасательской будке на пляже. Но уже на следующий год благодаря стипендии фонда Рокфеллера студия преобразилась в настоящую школу актёров, режиссёров и драматургов. Построили свой театр под открытым небом, сообразно западноафриканским представлениям о сценическом действе. По собственному признанию Э.Т. Сазерленд, ей хотелось, чтобы существовало нечто, на что люди могли бы показать пальцем и сказать: «Здесь находится африканская драматургия».
В 1958 году Сазерленд посетила СССР. Её во главе ганской делегации пригласили в Ташкент на Конференцию писателей стран Африки и Азии. Мероприятие, хотя и огранизованной с большой торжественностью, для поэтессы стало шоком. У азиатских стран огромные стенды с прекрасными книгами и журналами, а у целой Африки несколько полочек довольно несчастного вида. Зато в Ташкенте Сазерленд познакомилась с американским африканистом У. Э. Б. Дюбуа, всю жазнь с ним дружила, переписывалась, собирала фольклор, а когда он умер, организовала финансовую поддержку его вдовы.
Начинания Эфуа Теодоры Сазерленд были разнообразны и сложны. Это и Кодзидан, дом для рассказывания историй, где сказочницы и сказочники обмениваюттся опытом, и драматургический жанр анансегоро, где на примере сказок о пауке Ананси и его многочисленной родне разбираются сложные этические дилеммы при участии публики.
Основательница драматической студии. Пишет по-английски. Все стихи взяты из сборника . Благодаря Сазерленд, председательствовавшей в Комиссии по детским правам, Гана стала первой страной в мире, ратифицировавшей Конвенцию о правах ребёнка. Многие писатели и драматурги с благодарностью вспоминают её как наставницу, например, романистка Ама Ата Айду. А некоторые...:
Она расскажет американцам, что это она научила вас, как писать. Или, если это уже слишком, она скажет, что она вас поддерживала, вдохновляла, что угодно, и получит ещё больше денег, чтобы продолжать хорошую работу. Она как сладкий яд.
Айя Квеи Арма, из романа «Осколки»
В 1985 году Ганскую студию драмы перенесли в университетский кампу и назвали в честь основательницы, а на прежнем месте построили Национальный театр. К сожалению, проект был по европейскому образцу, и Сазерленд с таким подходом категорически не согласилась. До самой своей смерти, а умерла она в 1996 году, не побывала она ни в новом здании студии, ни в Национальном театре. Так и ушла непримирённая.