Олив Хиггинс Праути и Силвия Плат: как они встретились и не встретились
Продолжая неисчерпаемую тему «Стеклянного колпака», я хочу рассказать о прототипе такой запоминающейся героини романа, как Филомена Гвинеа. Образ преуспевающей писательницы, учившейся в нашем колледже в начале века и ухитрившейся превратить свой первый роман в немую кинокартину с Бетт Дэвис в главной роли, а также в радиосериал, передаваемый до сих пор, пронизан великолепным сарказмом. Богатая напыщенная престарелая особа, у которой к чаю подаётся вода с вишнёвыми лепестками для полоскания пальцев, и, конечно, нет другого выхода, как выдуть эту воду залпом и съесть лепестки. По отношению к произведениям Гвинеа героиня тоже не жалеет иронии.
Я прочла одну из книг миссис Гвинеа, взяв ее в городской библиотеке, - в нашей они почему-то отсутствовали, - и она буквально с первой страницы до последней была переполнена искрометными и животрепещущими вопросами и проблемами типа того, что «Удастся ли Эвелин осознать, что Глэдис с Роджером что-то в прошлом связывало?» или «Захочет ли Дональд жениться на ней, если он узнает о малютке Элси, спрятанной под надзором у миссис Рольмоп на уединенной ферме в глуши?». А также выражения вроде «Гектор предавался лихорадочным размышлениям» или «Гризельда тосковала по своей холодной, залитой лунным светом подушке». Подобные книги принесли Филомене Гвинеа, которая позднее сообщила мне, что слыла в колледже полной идиоткой, многие миллионы долларов.
Естественно, я сразу принялась выяснять, получала ли Силвия Плат в колледже именную стипендию. И вот что узнала.
Олив Хиггинс родилась в Вустере, штат Массачусетс, в почтенной зажиточной семье. Её дальним родственником был Олдус Хиггинс, юрист и изобретатель, мать, глубоко религиозная женщина, основала ассоциацию родителей-учителей, а отец стал одним из основателей вустерского политехнического института. Детство девочки, младшей из четверых детей, ничем не отличалось от детства любой другой девочки из почтенной и зажиточной массачусеттской семьи. За одним лишь исключением: с двенадцати до четырнадцати лет, после смерти горячо любимой няни, она страдала тем, что называлось в те времена нервным срывом. В старину говорили бы о чёрной меланхолии. По описанию вообще-то похоже на манифест шизофрении. Но нервный срыв. Будем придерживаться соответствующей терминологии.
На академическую успеваемость Олив не слишком жаловалась, хотя, конечно, пропуск важных учебных лет давал свои неприятные плоды. В 1904 году она вполне благополучно закончила женский колледж Смит, альма-матер президентских жён, писательниц и феминисток, а в 1907 году вышла замуж за некоего Льюиса Праути, бизнесмена. У них родилось двое детей: Ричард и Джен. И вот когда детям было не более четырёх-пяти лет, издатель «Американского журнала» предложил ей что-нибудь написать для нового номера. Так на свет появилась серия рассказов о юной девушке по имени Бобби, жизнерадостной и наивной. Бобби так полюбилась читателям, что истории из её жизни были изданы отдельной книгой под названием «Бобби, главный менеджер» [Bobbie, General Manager, 1913]. Во втором романе «Пятое колесо» [The Fifth Wheel, 1916] рассказывалось о младшей сестрёнке Бобби, которая вынуждена была отказаться от карьеры, чтобы растить маленьких племянников. И «Пятое колесо», и сентиментальная повесть «Свет в окошке» [The Star In The Window, 1918] были хорошо восприняты и критиками, и аудиторией. А на следующий год романистка родила дочку Энни (в других источниках Элис), которая очень скоро умерла. Хиггинс Праути винила в гибели ребёнка себя и решила, что больше не будет разрываться между литературой и детьми.
В 1922 году в семье Праути родилась долгожданная дочь. Её назвали Оливия, в честь мамы. ОЛивия хорошо росла и развивалась, благополучно преодолела рубеж первого года. А потом заболела воспалением мозга и тоже умерла. Мать этого уже не вынесла. Психическое заболевание, шифрующееся под стыдливым термином нервный срыв, рецидивировало.
Своё лечение в психиатрической больнице и выздоровление Олив Хиггинс Праути подробно описала в романе «Что ж, путник» [Now, Voyager, 1941], который сейчас активно читается именно по этой причине. Безусловно, «Что ж, путник» не первая книга о душевной болезни. Но тема психотерапии в художественном произведении была поднята едва ли не впервые. Там целая пенталогия о семействе Вейл, почти автобиографическая. Шарлотта - сама Хиггинс Праути в молодости, доктор Жаки - её психиатр Остин Фокс Ригг. Именно он посоветовал пациентке заняться прозой профессионально, а не дома между делом. Снять комнату, регулярно оставаться там наедине с пишущей машинкой. Так свои последующие произведения Хиггинс Праути и создавала.
Силвия Плат, несомненно, читала «Путника» и отталкивалась от него в своей книге. Тем более, его и экранизировали в сорок втором. Её сардоническое описание относится, скорее всего, к другому роману «Стелла Даллас» [Stella Dallas, 1922], где сюжет вращается вокруг незаконнорожденной девочки. Его действительно превратили в радиоспектакль, первую в США мыльную оперу, а также экранизировали три раза. В последней экранизации Стеллу сыграла Бетт Мидлер и чуть не получила за эту роль Золотую малину. Но справедливость в мире есть, антиприз достался другой актрисе. А фильм хороший.
Все деньги, заработанные литературным трудом, Олив Хиггинс Праути неизменно тратила на благотворительность. Одной из своих стипендиаток она, после похорон мужа окончательно оставившая к тому времени писательство, даже оплатила лечение в психиатрической клинике, где ей самой так хорошо помогли. Как это было? Мы можем обратиться к «Стеклянному колпаку»:
Прямо перед собой я видела налившуюся кровью шею водителя, казавшуюся куском ветчины, зажатым двумя половинками синей булочки - синей кепкой и воротником синей джинсовой куртки, - а рядом с ним, подобно хрупкой экзотической птице на своей веточке, восседала знаменитая писательница Филомена Гвинеа. Ее серебряно-седые волосы были увенчаны шляпкой с изумрудного цвета пером.
Я не могла взять в толк, чего это миссис Гвинеа полезла в моё дело. Единственное, что мне было известно, заключалось в её внезапном интересе ко мне и в том, что она сама на вершине своей литературной славы ухитрилась однажды угодить в дурдом.
Мать сообщила мне, что миссис Гвинеа прислала ей телеграмму с Багамских островов, там она прочитала обо мне в бостонской газете. В телеграмме был задан вопрос: «Замешан ли в это дело какой-нибудь юноша?»
Если бы в это дело оказался замешан какой-нибудь юноша, миссис Гвинеа, разумеется, и палец о палец бы не ударила.
Однако моя мать телеграфировала ей в ответ: «Нет, все дело в её писательстве. Эстер считает, что никогда больше ничего не сможет написать».
Даже узнав себя в жестокой карикатуре, Олив Хиггинс Праути продолжала поддерживать Силвии Плат. Тед Хьюз, муж и погубитель Силвии, называл Праути (за глаза, разумеется) нежной и жизнерадостной луной. Филомена Гвинеа, которая не была Филоменой Гвинеа, пережила свою гениальную стипендиатку на десять лет. В воспоминаниях она подытожила свою блестящую карьеру скромно и с самоиронией: У меня так и не вышло стать настолько хорошей писательницей, насколько я надеялась стать. Плат в «Стеклянном колпаке» писала:
Я знала, что мне следовало испытывать к миссис Гвинеа чувство благодарности, но на самом деле не чувствовала ничего.
Душевное заболевание вправду истощает, не позволяя почувствовать даже положительные эмоции, например, благодарность. Но нам с вами есть за что сказать спасибо Олив Хиггинс Праути, пусть у неё за столом и подавали воду в полоскательной чашке с дурацкими лепестками.
Я прочла одну из книг миссис Гвинеа, взяв ее в городской библиотеке, - в нашей они почему-то отсутствовали, - и она буквально с первой страницы до последней была переполнена искрометными и животрепещущими вопросами и проблемами типа того, что «Удастся ли Эвелин осознать, что Глэдис с Роджером что-то в прошлом связывало?» или «Захочет ли Дональд жениться на ней, если он узнает о малютке Элси, спрятанной под надзором у миссис Рольмоп на уединенной ферме в глуши?». А также выражения вроде «Гектор предавался лихорадочным размышлениям» или «Гризельда тосковала по своей холодной, залитой лунным светом подушке». Подобные книги принесли Филомене Гвинеа, которая позднее сообщила мне, что слыла в колледже полной идиоткой, многие миллионы долларов.
Естественно, я сразу принялась выяснять, получала ли Силвия Плат в колледже именную стипендию. И вот что узнала.
Олив Хиггинс родилась в Вустере, штат Массачусетс, в почтенной зажиточной семье. Её дальним родственником был Олдус Хиггинс, юрист и изобретатель, мать, глубоко религиозная женщина, основала ассоциацию родителей-учителей, а отец стал одним из основателей вустерского политехнического института. Детство девочки, младшей из четверых детей, ничем не отличалось от детства любой другой девочки из почтенной и зажиточной массачусеттской семьи. За одним лишь исключением: с двенадцати до четырнадцати лет, после смерти горячо любимой няни, она страдала тем, что называлось в те времена нервным срывом. В старину говорили бы о чёрной меланхолии. По описанию вообще-то похоже на манифест шизофрении. Но нервный срыв. Будем придерживаться соответствующей терминологии.
На академическую успеваемость Олив не слишком жаловалась, хотя, конечно, пропуск важных учебных лет давал свои неприятные плоды. В 1904 году она вполне благополучно закончила женский колледж Смит, альма-матер президентских жён, писательниц и феминисток, а в 1907 году вышла замуж за некоего Льюиса Праути, бизнесмена. У них родилось двое детей: Ричард и Джен. И вот когда детям было не более четырёх-пяти лет, издатель «Американского журнала» предложил ей что-нибудь написать для нового номера. Так на свет появилась серия рассказов о юной девушке по имени Бобби, жизнерадостной и наивной. Бобби так полюбилась читателям, что истории из её жизни были изданы отдельной книгой под названием «Бобби, главный менеджер» [Bobbie, General Manager, 1913]. Во втором романе «Пятое колесо» [The Fifth Wheel, 1916] рассказывалось о младшей сестрёнке Бобби, которая вынуждена была отказаться от карьеры, чтобы растить маленьких племянников. И «Пятое колесо», и сентиментальная повесть «Свет в окошке» [The Star In The Window, 1918] были хорошо восприняты и критиками, и аудиторией. А на следующий год романистка родила дочку Энни (в других источниках Элис), которая очень скоро умерла. Хиггинс Праути винила в гибели ребёнка себя и решила, что больше не будет разрываться между литературой и детьми.
В 1922 году в семье Праути родилась долгожданная дочь. Её назвали Оливия, в честь мамы. ОЛивия хорошо росла и развивалась, благополучно преодолела рубеж первого года. А потом заболела воспалением мозга и тоже умерла. Мать этого уже не вынесла. Психическое заболевание, шифрующееся под стыдливым термином нервный срыв, рецидивировало.
Своё лечение в психиатрической больнице и выздоровление Олив Хиггинс Праути подробно описала в романе «Что ж, путник» [Now, Voyager, 1941], который сейчас активно читается именно по этой причине. Безусловно, «Что ж, путник» не первая книга о душевной болезни. Но тема психотерапии в художественном произведении была поднята едва ли не впервые. Там целая пенталогия о семействе Вейл, почти автобиографическая. Шарлотта - сама Хиггинс Праути в молодости, доктор Жаки - её психиатр Остин Фокс Ригг. Именно он посоветовал пациентке заняться прозой профессионально, а не дома между делом. Снять комнату, регулярно оставаться там наедине с пишущей машинкой. Так свои последующие произведения Хиггинс Праути и создавала.
Силвия Плат, несомненно, читала «Путника» и отталкивалась от него в своей книге. Тем более, его и экранизировали в сорок втором. Её сардоническое описание относится, скорее всего, к другому роману «Стелла Даллас» [Stella Dallas, 1922], где сюжет вращается вокруг незаконнорожденной девочки. Его действительно превратили в радиоспектакль, первую в США мыльную оперу, а также экранизировали три раза. В последней экранизации Стеллу сыграла Бетт Мидлер и чуть не получила за эту роль Золотую малину. Но справедливость в мире есть, антиприз достался другой актрисе. А фильм хороший.
Все деньги, заработанные литературным трудом, Олив Хиггинс Праути неизменно тратила на благотворительность. Одной из своих стипендиаток она, после похорон мужа окончательно оставившая к тому времени писательство, даже оплатила лечение в психиатрической клинике, где ей самой так хорошо помогли. Как это было? Мы можем обратиться к «Стеклянному колпаку»:
Прямо перед собой я видела налившуюся кровью шею водителя, казавшуюся куском ветчины, зажатым двумя половинками синей булочки - синей кепкой и воротником синей джинсовой куртки, - а рядом с ним, подобно хрупкой экзотической птице на своей веточке, восседала знаменитая писательница Филомена Гвинеа. Ее серебряно-седые волосы были увенчаны шляпкой с изумрудного цвета пером.
Я не могла взять в толк, чего это миссис Гвинеа полезла в моё дело. Единственное, что мне было известно, заключалось в её внезапном интересе ко мне и в том, что она сама на вершине своей литературной славы ухитрилась однажды угодить в дурдом.
Мать сообщила мне, что миссис Гвинеа прислала ей телеграмму с Багамских островов, там она прочитала обо мне в бостонской газете. В телеграмме был задан вопрос: «Замешан ли в это дело какой-нибудь юноша?»
Если бы в это дело оказался замешан какой-нибудь юноша, миссис Гвинеа, разумеется, и палец о палец бы не ударила.
Однако моя мать телеграфировала ей в ответ: «Нет, все дело в её писательстве. Эстер считает, что никогда больше ничего не сможет написать».
Даже узнав себя в жестокой карикатуре, Олив Хиггинс Праути продолжала поддерживать Силвии Плат. Тед Хьюз, муж и погубитель Силвии, называл Праути (за глаза, разумеется) нежной и жизнерадостной луной. Филомена Гвинеа, которая не была Филоменой Гвинеа, пережила свою гениальную стипендиатку на десять лет. В воспоминаниях она подытожила свою блестящую карьеру скромно и с самоиронией: У меня так и не вышло стать настолько хорошей писательницей, насколько я надеялась стать. Плат в «Стеклянном колпаке» писала:
Я знала, что мне следовало испытывать к миссис Гвинеа чувство благодарности, но на самом деле не чувствовала ничего.
Душевное заболевание вправду истощает, не позволяя почувствовать даже положительные эмоции, например, благодарность. Но нам с вами есть за что сказать спасибо Олив Хиггинс Праути, пусть у неё за столом и подавали воду в полоскательной чашке с дурацкими лепестками.