Черубина де Габриак "Исповедь"
В пандемию и карантин устроила себе флешмоб "Прочитай всех поэтесс, о которых Цветаева упоминала в своей поэзии и прозе". Конечно, не всех удалось найти в печатном виде, но кое-что всё же почитала.
Лохвицкая, Гиппиус и Адалис не впечатлили. Парнок и Герцык очень понравились, но примерно соответствовали тем впечатлениям, которые сложились от чтения Цветаевой.
Но кто поразил, так это Черубина!!!
Очень сильные, выразительные стихи. Разнообразные по стилю и размеру. Певучесть почти блоковская, это свойство стиха, подражать такому невозможно. Всё наполнено переживаемым и проживаемым, нет штампов и инфляции слова. И это всё задолго до Цветаевой и до Ахматовой!
Этот её сборник понравился больше всего: Черубина де Габриак "Исповедь". Издательство Аграф, 1998. ИМХО он самый полный и информативный. Хотя все равно тоненький, много стихов и писем Черубины погибло при обысках, арестах и переездах.
Хорошее предисловие с интересным анализом мотивов поэзии (бог и дьявол, Испания, Святая Тереза и т.д.), солидные комментарии, хроника жизни и творчества.
Черубина известна больше всего по громкой мистификации, которую провернул с ее согласия Максимилиан Волошин. Он, собственно и придумал ей это новое имя и посылал в редакцию "Апполона" ее стихи. При этом сообщалось, что стихи пишет богатая знатная католичка неземной красоты и испанских кровей, которая живет под строгим надзором и скоро уйдет в монастырь. Увы, когда мистификация раскрылась, Черубина подверглась оскорблениям и надолго замолчала.
Но что потрясло до глубины души, так это то, что и история этой мистификации была в свою очередь...мистифицирована Волошиным и Цветаевой! В их изложении Дмитриева была провинциальной бедной учительницей, хромой и уродливой, каким-то чудом писавшей прекрасные стихи, поэтому маска была ей совершенно необходима.
Минуточку, из-за Черубины стрелялись Гумилев и Волошин, с обоими у нее были романы! И в дальнейшем на личную жизнь и отсутствие поклонников/мужей/любовников Черубина не жаловалась. Ну так себе урод вообще-то...
И "провинциальная бедная необразованная учительница", как оказалось, тоже эффектный миф.
Черубина де Габриак (1887-1928), в миру Елизавета Ивановна Дмитриева, родилась в Петербурге, в небогатой дворянской семье. У матери были украинские корни, у отца - шведские. Сложное детство: смерть отца и сестры, пережитое сексуальное насилие, частые болезни и в итоге хромота.
В 1904 году с золотой медалью закончила Василеостровскую гимназию, в 1908 году - Императорский женский педагогический институт по двум специальностям: средневековая история и французская средневековая литература. Одновременно слушала лекции в Петербургском университете по испанской литературе и старофранцузскому языку, после чего училась в Сорбонне, где познакомилась с Гумилёвым.
Мы все поехали ужинать в «Вену», мы много говорили с Н. Степ. - об Африке, почти в полусловах понимая друг друга, обо львах и крокодилах. Я помню, я тогда сказала очень серьезно, потому что я ведь никогда не улыбалась: «Не надо убивать крокодилов». Ник. Степ. отвел в сторону M. A. и спросил: «Она всегда так говорит?» - «Да, всегда», - ответил M.A.
По возвращении в Петербург преподавала русскую словесность в Петровской женской гимназии, печатала в теософских журналах переводы из испанской поэзии (Святая Тереза и др.), посещала вечера на «башне» Вячеслава Иванова, где завязалась её близкая дружба с Волошиным.
«Скучаю по моей комнате в Петербурге, затянутой темно-лиловыми розами, о бюсте Данте из мрамора, о старинной, затканной жемчугом иконе „Всех скорбящих“, о гравюре XVI века, - св. Терезе, о письменном столе красного дерева и темном фиалковом кресле.»
Какой-то не очень типичный "бедный учительский интерьер", не находите?)
В 1911 году она вышла замуж за инженера-мелиоратора Всеволода Васильева и приняла его фамилию. После замужества уехала с ним в Туркестан, много путешествовала, в том числе по Германии, Швейцарии, Финляндии, Грузии, - в основном по делам «Антропософского общества». Антропософия стала главным её занятием на все последующие годы и, видимо, источником нового вдохновения.
В апреле 1927 года, в разгар компании Советской власти против антропософов Васильеву арестовывают по статье 58 параграф 11: «активная борьба с рабочим классом при царском правительстве и при белых». Все книги, бумаги и письма пропали при обыске, её произведения больше не публиковались и не переиздавались. В июне Васильеву выслали этапом на Урал, а к августу она добралась до Ташкента, где работал ее муж. Она и там продолжала писать стихи и вести антропософский кружок.
Проездом из Японии в Ташкент заехал Ю. К. Щуцкий, и Елизавета Ивановна создает цикл стихов «Домик под грушевым деревом». Для этих стихов, которые стали ее последними, она избрала авторское «я» не менее поразительное, чем псевдоним ее первых стихов: цикл написан от лица вымышленного ссыльного китайского поэта Ли Сян Цзы. Так путь ее поэтического творчества начался и закончился слиянием в искусстве автора и мифа, само-мифотворчеством: Черубина де Габриак и Ли Сян Цзы.
Умерла в Ташкенте в 1928 году, в 41 год от рака печени. Бог миловал, не дожила до 1937го.
***
В очаге под грудой пепла
Пляшут огоньки…
Ты от горьких слез ослепла,
Дыма и тоски.
За окном холодной кухни
Плачет серый лес…
Пламя синее, не тухни!
Близок час чудес!
Старой феи, доброй крестной,
Вечна ворожба -
Разгадается несносной
Жизни злой судьба.
В замке снова блещут залы, -
Принц вернется вновь!
Губы - красные кораллы,
А в глазах - любовь.
Этой ночью - все надежды
Ты сожги дотла!
Утром - рваные одежды,
В очаге - зола…
Вместо белых коней - мыши,
Мокрый, серый лес…
Но сейчас - не надо, тише!
Близок час чудес!
***
«Кто ты Дева?» - Зверь и птица.
«Как зовут тебя?» - Узнай.
Ходит ночью Ледяница,
С нею белый горностай.
«Ты куда идешь?» - В туманы.
«Ты откуда?» - Я с земли.
И метелей караваны
Вьюгу к югу унесли.
«Ты зачем пришла?» - Хотела.
«Что несешь с собой?» - Любовь.
Гибко, радостно и смело
Поднялись метели вновь.
«Где страна твоя?» - На юге.
«Кто велел прийти?» - Сама.
И свистят, как змеи, вьюги.
В ноги стелется зима.
«Что ж ты хочешь?» - Снов и снега.
«Ты надолго ль?» - Навсегда.
Над снегами блещет Вега.
Льдисто белая звезда.
***
Ты в зеркало смотри,
смотри, не отрываясь,
там не твои черты,
там в зеркале живая,
другая ты.
…Молчи, не говори…
Смотри, смотри, частицы зла и страха,
сверкающая ложь
твой образ создали из праха,
и ты живешь.
И ты живешь, не шевелись и слушай:
там в зеркале, на дне -
подводный сад, жемчужные цветы…
О, не гляди назад,
здесь дни твои пусты,
здесь все твое разрушат,
ты в зеркале живи.
Здесь только ложь, здесь только
призрак плоти,
на миг зажжет алмазы в водомете
случайный луч…
Любовь. - Здесь нет любви,
не мучь себя, не мучь,
смотри не отрываясь,
ты в зеркале - живая,
не здесь…
***
Горький и дикий запах земли:
Темной гвоздикой поля проросли!
В травы одежды скинув с плеча,
В поле вечернем стою, как свеча.
Вдаль убегая, влажны следы,
Нежно нагая, цвету у воды.
Белым кораллом в зарослях лоз,
Алая в алом, от алых волос.
***
Цветы живут в людских сердцах;
Читаю тайно в их страницах
О ненамеченных границах,
О нерасцветших лепестках.
Я знаю души, как лаванда,
Я знаю девушек мимоз,
Я знаю, как из чайных роз
В душе сплетается гирлянда.
В ветвях лаврового куста
Я вижу прорез черных крылий,
Я знаю чаши чистых лилий
И их греховные уста.
Люблю в наивных медуницах
Немую скорбь умерших фей,
И лик бесстыдных орхидей
Я ненавижу в светских лицах.
Акаций белые слова
Даны ушедшим и забытым,
А у меня, по старым плитам,
В душе растет разрыв-трава.
***
Когда медведица в зените
Над белым городом стоит,
Я тку серебряные нити,
И прялка вещая стучит.
Мой час настал, скрипят ступени,
Запела дверь… О, кто войдет?
Кто встанет рядом на колени,
Чтоб уколоться в свой черед?
Открылась дверь, и на пороге
Слепая девочка стоит;
Ей девять лет, ресницы строги,
И лоб фиалками увит.
Войди, случайная царевна,
Садись за прялку под окно;
Пусть под рукой твоей напевно
Поет мое веретено!
…Что ж так недолго? Ты устала?
На бледных пальцах алый след…
Ах, суждено, чтоб ты узнала
Любовь и смерть в тринадцать лет.
***
Братья - камни, сестры - травы.
Как найти для вас слова.
Человеческой отравы
я вкусила и мертва.
Принесла я вам, покорным,
бремя темного греха,
я склонюсь пред камнем черным,
перед веточкою мха.
Вы и все, что в мире живо,
что мертво для наших глаз, -
вы создали терпеливо
мир возможностей для нас.
И в своем молчанье - правы.
Святость жертвы вам дана.
Братья - камни. Сестры - травы.
Мать-земля у нас одна.
***
Там ветер сквозной и колючий,
Там стынет в каналах вода,
Там темные сизые тучи
На небе, как траур всегда.
Там лица и хмуры и серы,
Там скупы чужие слова.
О, город, жестокий без меры,
С тобой и в тебе я жива.
Я вижу соборов колонны,
Я слышу дыханье реки,
И ветер твой, ветер соленый,
Касается влажной щеки.
Отходит обида глухая,
Смолкает застывшая кровь,
И плачет душа, отдыхая,
И хочется, хочется вновь
Туда, вместе с ветром осенним
Прижаться, припасть головой
К знакомым холодным ступеням,
К ступеням над темной Невой.
***
Ты сделай так, чтоб мне сказать «Приемлю,
Как благостный предел, завещанный для всех,
Души, моей души не вспаханную землю
И дикою лозой на ней взошедший грех».
Чтоб не склоняться мне под игом наважденья,
А всей мне, всей гореть во сне и наяву,
На крыльях высоты и в пропасти паденья.
Ты сделай так, чтоб мне сказать: «Живу».
Читать книгу здесь: https://libking.ru/books/nonf-/nonf-biography/599953-cherubina-de-gabriak-ispoved.html#book
Лохвицкая, Гиппиус и Адалис не впечатлили. Парнок и Герцык очень понравились, но примерно соответствовали тем впечатлениям, которые сложились от чтения Цветаевой.
Но кто поразил, так это Черубина!!!
Очень сильные, выразительные стихи. Разнообразные по стилю и размеру. Певучесть почти блоковская, это свойство стиха, подражать такому невозможно. Всё наполнено переживаемым и проживаемым, нет штампов и инфляции слова. И это всё задолго до Цветаевой и до Ахматовой!
Этот её сборник понравился больше всего: Черубина де Габриак "Исповедь". Издательство Аграф, 1998. ИМХО он самый полный и информативный. Хотя все равно тоненький, много стихов и писем Черубины погибло при обысках, арестах и переездах.
Хорошее предисловие с интересным анализом мотивов поэзии (бог и дьявол, Испания, Святая Тереза и т.д.), солидные комментарии, хроника жизни и творчества.
Черубина известна больше всего по громкой мистификации, которую провернул с ее согласия Максимилиан Волошин. Он, собственно и придумал ей это новое имя и посылал в редакцию "Апполона" ее стихи. При этом сообщалось, что стихи пишет богатая знатная католичка неземной красоты и испанских кровей, которая живет под строгим надзором и скоро уйдет в монастырь. Увы, когда мистификация раскрылась, Черубина подверглась оскорблениям и надолго замолчала.
Но что потрясло до глубины души, так это то, что и история этой мистификации была в свою очередь...мистифицирована Волошиным и Цветаевой! В их изложении Дмитриева была провинциальной бедной учительницей, хромой и уродливой, каким-то чудом писавшей прекрасные стихи, поэтому маска была ей совершенно необходима.
Минуточку, из-за Черубины стрелялись Гумилев и Волошин, с обоими у нее были романы! И в дальнейшем на личную жизнь и отсутствие поклонников/мужей/любовников Черубина не жаловалась. Ну так себе урод вообще-то...
И "провинциальная бедная необразованная учительница", как оказалось, тоже эффектный миф.
Черубина де Габриак (1887-1928), в миру Елизавета Ивановна Дмитриева, родилась в Петербурге, в небогатой дворянской семье. У матери были украинские корни, у отца - шведские. Сложное детство: смерть отца и сестры, пережитое сексуальное насилие, частые болезни и в итоге хромота.
В 1904 году с золотой медалью закончила Василеостровскую гимназию, в 1908 году - Императорский женский педагогический институт по двум специальностям: средневековая история и французская средневековая литература. Одновременно слушала лекции в Петербургском университете по испанской литературе и старофранцузскому языку, после чего училась в Сорбонне, где познакомилась с Гумилёвым.
Мы все поехали ужинать в «Вену», мы много говорили с Н. Степ. - об Африке, почти в полусловах понимая друг друга, обо львах и крокодилах. Я помню, я тогда сказала очень серьезно, потому что я ведь никогда не улыбалась: «Не надо убивать крокодилов». Ник. Степ. отвел в сторону M. A. и спросил: «Она всегда так говорит?» - «Да, всегда», - ответил M.A.
По возвращении в Петербург преподавала русскую словесность в Петровской женской гимназии, печатала в теософских журналах переводы из испанской поэзии (Святая Тереза и др.), посещала вечера на «башне» Вячеслава Иванова, где завязалась её близкая дружба с Волошиным.
«Скучаю по моей комнате в Петербурге, затянутой темно-лиловыми розами, о бюсте Данте из мрамора, о старинной, затканной жемчугом иконе „Всех скорбящих“, о гравюре XVI века, - св. Терезе, о письменном столе красного дерева и темном фиалковом кресле.»
Какой-то не очень типичный "бедный учительский интерьер", не находите?)
В 1911 году она вышла замуж за инженера-мелиоратора Всеволода Васильева и приняла его фамилию. После замужества уехала с ним в Туркестан, много путешествовала, в том числе по Германии, Швейцарии, Финляндии, Грузии, - в основном по делам «Антропософского общества». Антропософия стала главным её занятием на все последующие годы и, видимо, источником нового вдохновения.
В апреле 1927 года, в разгар компании Советской власти против антропософов Васильеву арестовывают по статье 58 параграф 11: «активная борьба с рабочим классом при царском правительстве и при белых». Все книги, бумаги и письма пропали при обыске, её произведения больше не публиковались и не переиздавались. В июне Васильеву выслали этапом на Урал, а к августу она добралась до Ташкента, где работал ее муж. Она и там продолжала писать стихи и вести антропософский кружок.
Проездом из Японии в Ташкент заехал Ю. К. Щуцкий, и Елизавета Ивановна создает цикл стихов «Домик под грушевым деревом». Для этих стихов, которые стали ее последними, она избрала авторское «я» не менее поразительное, чем псевдоним ее первых стихов: цикл написан от лица вымышленного ссыльного китайского поэта Ли Сян Цзы. Так путь ее поэтического творчества начался и закончился слиянием в искусстве автора и мифа, само-мифотворчеством: Черубина де Габриак и Ли Сян Цзы.
Умерла в Ташкенте в 1928 году, в 41 год от рака печени. Бог миловал, не дожила до 1937го.
***
В очаге под грудой пепла
Пляшут огоньки…
Ты от горьких слез ослепла,
Дыма и тоски.
За окном холодной кухни
Плачет серый лес…
Пламя синее, не тухни!
Близок час чудес!
Старой феи, доброй крестной,
Вечна ворожба -
Разгадается несносной
Жизни злой судьба.
В замке снова блещут залы, -
Принц вернется вновь!
Губы - красные кораллы,
А в глазах - любовь.
Этой ночью - все надежды
Ты сожги дотла!
Утром - рваные одежды,
В очаге - зола…
Вместо белых коней - мыши,
Мокрый, серый лес…
Но сейчас - не надо, тише!
Близок час чудес!
***
«Кто ты Дева?» - Зверь и птица.
«Как зовут тебя?» - Узнай.
Ходит ночью Ледяница,
С нею белый горностай.
«Ты куда идешь?» - В туманы.
«Ты откуда?» - Я с земли.
И метелей караваны
Вьюгу к югу унесли.
«Ты зачем пришла?» - Хотела.
«Что несешь с собой?» - Любовь.
Гибко, радостно и смело
Поднялись метели вновь.
«Где страна твоя?» - На юге.
«Кто велел прийти?» - Сама.
И свистят, как змеи, вьюги.
В ноги стелется зима.
«Что ж ты хочешь?» - Снов и снега.
«Ты надолго ль?» - Навсегда.
Над снегами блещет Вега.
Льдисто белая звезда.
***
Ты в зеркало смотри,
смотри, не отрываясь,
там не твои черты,
там в зеркале живая,
другая ты.
…Молчи, не говори…
Смотри, смотри, частицы зла и страха,
сверкающая ложь
твой образ создали из праха,
и ты живешь.
И ты живешь, не шевелись и слушай:
там в зеркале, на дне -
подводный сад, жемчужные цветы…
О, не гляди назад,
здесь дни твои пусты,
здесь все твое разрушат,
ты в зеркале живи.
Здесь только ложь, здесь только
призрак плоти,
на миг зажжет алмазы в водомете
случайный луч…
Любовь. - Здесь нет любви,
не мучь себя, не мучь,
смотри не отрываясь,
ты в зеркале - живая,
не здесь…
***
Горький и дикий запах земли:
Темной гвоздикой поля проросли!
В травы одежды скинув с плеча,
В поле вечернем стою, как свеча.
Вдаль убегая, влажны следы,
Нежно нагая, цвету у воды.
Белым кораллом в зарослях лоз,
Алая в алом, от алых волос.
***
Цветы живут в людских сердцах;
Читаю тайно в их страницах
О ненамеченных границах,
О нерасцветших лепестках.
Я знаю души, как лаванда,
Я знаю девушек мимоз,
Я знаю, как из чайных роз
В душе сплетается гирлянда.
В ветвях лаврового куста
Я вижу прорез черных крылий,
Я знаю чаши чистых лилий
И их греховные уста.
Люблю в наивных медуницах
Немую скорбь умерших фей,
И лик бесстыдных орхидей
Я ненавижу в светских лицах.
Акаций белые слова
Даны ушедшим и забытым,
А у меня, по старым плитам,
В душе растет разрыв-трава.
***
Когда медведица в зените
Над белым городом стоит,
Я тку серебряные нити,
И прялка вещая стучит.
Мой час настал, скрипят ступени,
Запела дверь… О, кто войдет?
Кто встанет рядом на колени,
Чтоб уколоться в свой черед?
Открылась дверь, и на пороге
Слепая девочка стоит;
Ей девять лет, ресницы строги,
И лоб фиалками увит.
Войди, случайная царевна,
Садись за прялку под окно;
Пусть под рукой твоей напевно
Поет мое веретено!
…Что ж так недолго? Ты устала?
На бледных пальцах алый след…
Ах, суждено, чтоб ты узнала
Любовь и смерть в тринадцать лет.
***
Братья - камни, сестры - травы.
Как найти для вас слова.
Человеческой отравы
я вкусила и мертва.
Принесла я вам, покорным,
бремя темного греха,
я склонюсь пред камнем черным,
перед веточкою мха.
Вы и все, что в мире живо,
что мертво для наших глаз, -
вы создали терпеливо
мир возможностей для нас.
И в своем молчанье - правы.
Святость жертвы вам дана.
Братья - камни. Сестры - травы.
Мать-земля у нас одна.
***
Там ветер сквозной и колючий,
Там стынет в каналах вода,
Там темные сизые тучи
На небе, как траур всегда.
Там лица и хмуры и серы,
Там скупы чужие слова.
О, город, жестокий без меры,
С тобой и в тебе я жива.
Я вижу соборов колонны,
Я слышу дыханье реки,
И ветер твой, ветер соленый,
Касается влажной щеки.
Отходит обида глухая,
Смолкает застывшая кровь,
И плачет душа, отдыхая,
И хочется, хочется вновь
Туда, вместе с ветром осенним
Прижаться, припасть головой
К знакомым холодным ступеням,
К ступеням над темной Невой.
***
Ты сделай так, чтоб мне сказать «Приемлю,
Как благостный предел, завещанный для всех,
Души, моей души не вспаханную землю
И дикою лозой на ней взошедший грех».
Чтоб не склоняться мне под игом наважденья,
А всей мне, всей гореть во сне и наяву,
На крыльях высоты и в пропасти паденья.
Ты сделай так, чтоб мне сказать: «Живу».
Читать книгу здесь: https://libking.ru/books/nonf-/nonf-biography/599953-cherubina-de-gabriak-ispoved.html#book