Шадийе Султан на переломе мира
Шадийе Султан Османоглу [Şadiye Sultan Osmanoğlu] - дочь последнего полновластного правителя Османской империи, всесильного султана Абдул-Хамида, от его седьмой жены Эмсалинур. Рождённая и воспитанная во дворце, она сохранила в памяти сложные подробности церемоний и нюансы гаремного уклада. В главах воспоминаний, посвящённых дворцовым обычаям, возникает настоящий эффект присутствия. Упоительная музыка, чудесные наряды, нежные имена, драгоценности, вычурный этикет, составлявший основу общения. Парадиз, одно слово. И главный распорядитель этого земного рая - конечно, отец.
Безграничное чувство дочерней любви приводит мемуаристку к тому, что образ султана воспринимается абсолютно без критики.Понятное дело, гарем не участвовал в политике, больше того, практически не интересовался ею. И всё же удивительно, как мимо внимания пытливой, неглупой девушки прошла вообще вся турецкая история: казни, религиозная рознь, этнические чистки, и вообще весь период реакции, так называемый Зулюм. Войны замечала, конечно, но в формате "наша славная армия и её доблестные подвиги". Абдул-Хамид II правил тридцать три года. Не мог же он за этот колоссальный срок ни разу не ошибиться! Однако в глазах беззаветно любящей дочери это так. А если что и не удалось, так виноваты происки Британской империи, бессовестной России и волна национально-освободительных движений, зародившаяся в Европе и, словно заразная болезнь, (так!) перекинувшаяся на наши земли. Пункт первый: папа не может ошибаться. Пункт второй: если папа ошибается, смотри пункт первый. Причём непогрешим султан был не только в общественно-политических вопросах, но и в семейственных. Имея, по самым скромным подсчётам, тринадцать жён и семнадцать детей, Абдул-Хамид милостиво и справедливо правил этим блистательным сонмом.
... Затем вместе с нашей матушкой мы шли к другим матушкам и целовали им руки. Какое уважение мы ни выказывали своей кровной матери, мы испытывали такое же уважение и выказывали точно такое же почтение к матерям наших братьев и сестёр. Вторые матери, все женщины гарема, ценились и почитались нами в равной мере.
О родной матери Шадийе Султан пишет гораздо сдержаннее, чем об отце, а о рано умерших полнородных сёстрах даже не упоминает. Заметьте, их, кроме самой Шадийе, было пять или шесть!
К чести султана, он не принуждал своих прислужниц превращаться в наложниц. В известном мемуаристке случае противостояние длилось около пяти лет, и храбрая девушка призналась своему венценосному обольстителю-неудачнику, что желает только одного: быть единственной супругой единственного супруга. Абдул-Хамид выдал её замуж по согласию за одного из придворных, не просто как подобает, а с поистине великолепной роскошью. Но в первую брачную ночь в двери свадебных покоев постучался адъютант: приказ султана! срочно жениха во дворец! В ночных одеждах с разрезами по бокам, в голубом колпаке, несчастный молодожён сидел в ожидальной до пяти утра, выслушал какой-то дурацкий приказ и был отправлен домой. Так пять ночей подряд. Поверить не могу, что османский властелин унизился до такой мелочной мести.
Девушке этой выпала несладкая судьба. Муж, хоть и любящий, тем не менее имел значительные недостатки: грубость, фанатичную религиозность. Свекровь ела поедом. Но всякий раз, когда на парадных приёмах Абдул-Хамид вопрошал бывшую прислужницу:
- Счастлива ли ты? -
она отвечала:
- Да. Со мною ваша милость, а мой муж - только мой.
Что и говорить, гарем не был таким идиллическим местом, свободным от ревности и зависти, как хотелось бы Шадийе Султан. Её всё-таки очень украшает преданность отцу, независимая от внешнего богатства и власти. Ведь она поехала с ним в ссылку и, если бы не замужество, так и оставалась бы подле опального правителя. Жили гаремные дамы в ссылке беднее бедного, вплоть до того, что, постирав единственное платье, ждали нагишом, завернувшись в простыни, пока оно высохнет. Впереди поджидали ещё многие и многие перипетии: Первая мировая, вдовство, новый брак, встреча Второй мировой войны в Европе... Свои воспоминания Шадийе Султан пишет в Калифорнии, нестерпимо тоскуя по родине и надеясь воссоединиться на небесах с потерянными близкими. Все эти годы она провела в тревогах, но со спокойным достоинством аристократки, одно из главных слагаемых которого - как можно меньше замечать.
Безграничное чувство дочерней любви приводит мемуаристку к тому, что образ султана воспринимается абсолютно без критики.Понятное дело, гарем не участвовал в политике, больше того, практически не интересовался ею. И всё же удивительно, как мимо внимания пытливой, неглупой девушки прошла вообще вся турецкая история: казни, религиозная рознь, этнические чистки, и вообще весь период реакции, так называемый Зулюм. Войны замечала, конечно, но в формате "наша славная армия и её доблестные подвиги". Абдул-Хамид II правил тридцать три года. Не мог же он за этот колоссальный срок ни разу не ошибиться! Однако в глазах беззаветно любящей дочери это так. А если что и не удалось, так виноваты происки Британской империи, бессовестной России и волна национально-освободительных движений, зародившаяся в Европе и, словно заразная болезнь, (так!) перекинувшаяся на наши земли. Пункт первый: папа не может ошибаться. Пункт второй: если папа ошибается, смотри пункт первый. Причём непогрешим султан был не только в общественно-политических вопросах, но и в семейственных. Имея, по самым скромным подсчётам, тринадцать жён и семнадцать детей, Абдул-Хамид милостиво и справедливо правил этим блистательным сонмом.
... Затем вместе с нашей матушкой мы шли к другим матушкам и целовали им руки. Какое уважение мы ни выказывали своей кровной матери, мы испытывали такое же уважение и выказывали точно такое же почтение к матерям наших братьев и сестёр. Вторые матери, все женщины гарема, ценились и почитались нами в равной мере.
О родной матери Шадийе Султан пишет гораздо сдержаннее, чем об отце, а о рано умерших полнородных сёстрах даже не упоминает. Заметьте, их, кроме самой Шадийе, было пять или шесть!
К чести султана, он не принуждал своих прислужниц превращаться в наложниц. В известном мемуаристке случае противостояние длилось около пяти лет, и храбрая девушка призналась своему венценосному обольстителю-неудачнику, что желает только одного: быть единственной супругой единственного супруга. Абдул-Хамид выдал её замуж по согласию за одного из придворных, не просто как подобает, а с поистине великолепной роскошью. Но в первую брачную ночь в двери свадебных покоев постучался адъютант: приказ султана! срочно жениха во дворец! В ночных одеждах с разрезами по бокам, в голубом колпаке, несчастный молодожён сидел в ожидальной до пяти утра, выслушал какой-то дурацкий приказ и был отправлен домой. Так пять ночей подряд. Поверить не могу, что османский властелин унизился до такой мелочной мести.
Девушке этой выпала несладкая судьба. Муж, хоть и любящий, тем не менее имел значительные недостатки: грубость, фанатичную религиозность. Свекровь ела поедом. Но всякий раз, когда на парадных приёмах Абдул-Хамид вопрошал бывшую прислужницу:
- Счастлива ли ты? -
она отвечала:
- Да. Со мною ваша милость, а мой муж - только мой.
Что и говорить, гарем не был таким идиллическим местом, свободным от ревности и зависти, как хотелось бы Шадийе Султан. Её всё-таки очень украшает преданность отцу, независимая от внешнего богатства и власти. Ведь она поехала с ним в ссылку и, если бы не замужество, так и оставалась бы подле опального правителя. Жили гаремные дамы в ссылке беднее бедного, вплоть до того, что, постирав единственное платье, ждали нагишом, завернувшись в простыни, пока оно высохнет. Впереди поджидали ещё многие и многие перипетии: Первая мировая, вдовство, новый брак, встреча Второй мировой войны в Европе... Свои воспоминания Шадийе Султан пишет в Калифорнии, нестерпимо тоскуя по родине и надеясь воссоединиться на небесах с потерянными близкими. Все эти годы она провела в тревогах, но со спокойным достоинством аристократки, одно из главных слагаемых которого - как можно меньше замечать.