Ирина Андрианова "Мой сумасшедший папа"
Три связанных друг с другом повести, написанные и опубликованные И. Андриановой в начале 1990-х. Писательница сейчас практически не известна, да и написала она всего лишь этот сборник, повесть "Сто фактов обо мне" и один-два рассказа. Считаю, что сборник очень сильный, с высоким мастерством написанный; и даже назову его классикой постсоветской феминистской литературы (особенно первую и третью повесть: подростковая беременность, жуткий аборт, безуспешная попытка девочки-подростка стать заводилой в компании парней, для которых она в конечном итоге - "женщина", а значит, "чужая"...). И при всех сюжетных драмах есть в этих повестях особая "советская" атмосфера, ощущение покоя, своеобразного очарования советского быта. Сушки, чай, книги, неказистые свитера, автобусы, городская зелень... И на фоне всего этого - алкоголизм, вечное "мать на кухне", равнодушие, жестокость, подлость, попытки выжить, вжиться в новую эпоху.
Прочтите - не пожалеете!
[Отрывок 1]Надо было разобрать завалы одежды на стульях, что-то перевесить в шкаф, что-то отнести в ванную комнату, что-то проветрить на балконе. И все проделать быстро, радостно, с чувством: «Ах, я какая умная, хорошая! Все у меня в руках горит!»
Эльза злилась и продолжала чвакающей тряпкой возить по полу. Черт побери! Сегодня, восьмого мая, никакого нет настроения: с отцом поскандалили, тетя Валя зовет мириться - на фиг она сдалась…
В квартиру позвонили. Эльза, натыкаясь на ведро, стулья, кресло, выбралась из комнаты и, пройдя по узкому, черному, как тоннель, коридору, открыла дверь.
На пороге красовались Гиви и Панок.
- Здорово, Эльза, - сказал Гиви оптимистически. - Мы к тебе. Фазер на хате?
- Нет, - машинально ответила она. Не хватало сегодня еще этих двух козлов! Не желает она их видеть больше двух минут.
Но они, здоровилы, ввалились в квартиру, протопали по коридору - завсегдатаи, маршрут знают, - добрались до комнаты и заржали - и-иго-го! го-го! га-га!
- Ты чего, мать, рехнулась? Служба быта на дому, бесплатная? Марафет наводишь? - возрадовались они, словно увидели не полный бардак, а праздничный стол со свечами и десертом в фарфоровых вазах.
- Убираюсь, - отрезала Эльза. - Короче, что надо? Через час ухожу.
- Эльза, а мы новые записи принесли. Продегустируем? - сказал Панок и вывалил из сумки штук пять кассет в драное кресло.
- Я же сказала - ухожу. Выкатывайтесь. Концерт окончен - скрипки в печку.
Эльза взгромоздилась на подоконник снова и закурила.
Зря она закурила. Это была ее стратегическая ошибка. Панок и Гиви тут же вытащили свои пачки и закурили тоже. Уселись на стулья - на ее юбки, джинсы, лифчики, колготки, - все ясно: они намерены здесь балдеть долго и упорно.
- Хорошо, - вдруг уступила Эльза. - Поставьте вон ту кассету, красненькую. А потом - чтоб я вас долго искала.
Панок вставил в пыльный магнитофон кассету, загремела железобетонная музыка.
- Ты что, кого-нибудь ждешь?! - заорал Гиви, стараясь перекричать магнитофон.
- Жду! - проорала Эльза в ответ.
- Кого? Секрет? - подключился Панок.
- Какое вам дело?! - ответила она. Отчитываться перед этими? С какой стати?
- Хотим на него посмотреть!!!
- Идиоты!!!
- Эльза! Брось - какие - от друзей - тайны - у-тю-тю!!!
Они заржали. Эльзе не понравилось, как они лезли ей в душу. Слишком самоуверенно гоготали, нахально, вольно сидели. Она внезапно почувствовала: у них на уме пенятся грязные мыслишки. Может быть, в другой раз она бы их поддержала, но не сегодня же - восьмого мая?!
- Ты - классная чувиха!! - заорал Панок. - Мы тебя без боя не отдадим!! Давно не танцевали, френдуга!!
Панок вскочил и схватил Эльзу за плечи. У него были горячие руки.
«Пьяный!» - ошпарило Эльзу. От Панка несло за версту спиртным. Как она не почувствовала этого раньше, с самого начала их сумбурного общения?
- Где нажрался, скотина?! - заорала Эльза, отталкивая Панка.
- У-тю-тю! Фазер на День Победы припас, а мы с Гиви обнаружили!
Панок ни с того ни с сего начал слюняво целовать Эльзу в губы, шею, щеки - гадость какая!.. Он крутил ее, как тряпичную куклу, здоровый все-таки был Панок.
Сзади пристроился Гиви - он обнял извивающуюся парочку, тяжело дыша Эльзе в затылок, хлюпая простуженным носом. Со стороны, наверное, казалось: восторженные детки веселятся, радуются жизни, переполненные добрыми чувствами, симпатией друг к другу.
Страх захлестнул Эльзу. Никогда в жизни она не испытывала такого страха. Последние две недели она и так была слаба, теперь же совсем, с каждой секундой теряла остатки сил: у нее подламывались ноги, руки начали мелко трястись. Панок с треском оторвал верхнюю пуговицу на ее халате.
Внезапно музыка оборвалась. Эльза воспользовалась тишиной и закричала отчаянно:
- Помогите!! Люди!!! Помогите-е-е мне-е-е!!!
Откуда только появились силы - нечеловеческие, неистовые, будто внутри включили одновременно тысячу моторов! Она оторвала от себя Панка, стряхнула с плеч Гиви, выбежала в коридор, распахнула дверь:
- Подонки!! Выметайтесь!!
- Идиотка… - пробурчал Панок, бочком прошлепав мимо. - Недотрога фигова.
- Дура ты, Эльза, и не лечишься, - изрек Гиви; он тащился за Панком, след в след, как верный пес.
Уже у лифта они бодро, нестройно заорали:
- «Этот День Победы! Порохом пропах! Это праздник! С сединою на висках!»
Эльза слышала, как подошел лифт, как лязгнула дверь, исчезла, провалилась песня.
Она стояла у открытой двери, прислонившись к косяку, ее трясла противная крупная дрожь, она чувствовала: лицо и спина липкие, холодные от пота.
[Аборт в 90-е]Через день Эльза явилась в больницу. Довольно быстро нашла медсестру Свету. Та по-деловому спросила:
- «Бабки» с собой?
- Естественно.
- Давай.
Медсестра оттопырила карман халата, отвернулась, Эльза ловко бросила туда тети-Валины бумажки.
- Сейчас в палате койку покажу. После аборта сутки полежишь там, чтобы все было тип-топ, без кровотечений - и потом гуляй на все четыре стороны.
В палате, рядом с операционной, на нее уставились семь пар глаз. Эльза была здесь восьмой.
- Жди, вызову, - буркнула медсестра и исчезла за дверью.
Эльза плюхнулась на пустую кровать.
- Заплатила? - спросила ее тут же светловолосая женщина слева.
Эльза промолчала.
- Готовься, - посоветовала та же женщина. - Брилась?
- Чего вам надо? - отрезала Эльза.
- Трусы-то хоть сними, абортница! - не унималась светловолосая.
- Там снимут, - охотно поддержала животрепещущую тему соседка напротив, с круглыми птичьими глазками и острым восковым носиком. - Сергей Палыч, завотделением, и снимает. Иду я, бабы, сегодня после завтрака по коридору, а он навстречу и говорит мне: «Камлюкова, покажи выделения».
- Обалдел, идиот! - сформулировала светловолосая. - В коридоре, поди, практиканты были, целый гурт?
- Ну! Как на параде. Пятнадцать человек. И два чьих-то мужа, - с готовностью уточнила детали носатенькая.
- Камлюкова, тебя с наркозом драли? - спросили из угла.
- Не-е. Гады. Орала. Все помню.
- Они блатных только с наркозом дерут. За денежки. Если б я, девки, знала, я бы сотню им отвалила, полторы, - прошелестело из угла. - Фашисты. Сергей Палыч первый фашист. Садист.
- Нет, бабы, Сергей - нормальный мужик, - изрекла светловолосая соседка. - Это во всем система виновата. Нет контрацептивных средств, каждая вторая баба залетает, а наркозу на всех в стране нету, вот и дерут нас - по-живому. Чтоб сильнее помнили, где живем.
- Русская баба все вытерпит. Она же животное, - подытожила остроносенькая.
Эльза втянула голову в плечи. Руки ее похолодели, под ложечкой засосало. Она вдруг живо представила, как ее будут чистить без наркоза. Ни с того ни с сего Эльза начала стягивать трусы. Палата на нее снова коллективно уставилась.
- Да мы пошутили, девка, - сказала носатенькая. - Ты лучше халат надень, тапки, клеенку постели под простынь.
Эльза все беспрекословно выполнила. Дверь открылась. Медсестра Света махнула рукой:
- Давай!
- Ну, ни пуха, - сказала носатенькая.
- Как тебя зовут-то? - спросила в спину Эльзе светловолосая соседка.
Эльза сглотнула ком, поняла, что от страха не промолвить ей ни слова, беспомощно оглянулась и бессмысленно улыбнулась высокому больничному окну.
В операционной ее привязали за руки и за ноги к коротенькому креслицу, на которое она минуту назад, недоумевая, взбиралась (как можно на таком уместиться?); к ее раздвинутым ногам подошла врачиха в марлевой повязке, на ходу натягивая резиновые перчатки; в изголовье встала медсестра Света, сбоку еще одна, бренчащая инструментами; врачиха нервно и сильно вставила Эльзе в промежность инструмент-зеркало, сказала:
- Доигралась, красавица!
Медсестра Света прижала к ее лицу резиновую маску - слабое дуновение чего-то неясного лизнуло Эльзины нос и губы.
- Дыши, дыши глубже, а то будет больно, - сказала Света.
- Хватит с нее двух атмосфер! - резко приказала врачиха.
Света возразила:
- Но она…
- Хватит! Наука нужна.
И начала драть. Она рвала бесстрастным железом Эльзино нутро; Эльза чувствовала все ее движения до единого и орала, орала щенячьим голосом:
- Мама, мамочка, а-а-а!!! Что вы со мной делаете! Сволочи! A-а! Дайте наркозу!
- В следующий раз будешь умнее - не будешь заниматься половой жизнью в раннем возрасте, - методично, учительским голосом говорила врачиха и на каждое слово делала глубокий скребок.
Эльза чувствовала, что у нее внутри огромный, кожаный, кровавый мешок, что из этого мешка вырывают живое мясо; что теперь она сама - бесформенное мясо с орущим горлом:
- Света! Светочка! Миленькая! Пожалей меня-a! Наркозу! Я еще заплачу!!! Я тебе еще дам!!!
- Что она говорит? - удивилась врачиха, а сама драла, драла, драла.
- От наркоза поплыла, наверное, - бесстрастно предположила вторая сестра с инструментами.
Эльза хотела отбросить от себя ногами эту сучью врачиху, напряглась, но ремни намертво держали ее лодыжки, и она почувствовала, как слабы ее ноги.
- А-а-а! - орала Эльза. - Фашистка, мама, мамочка, помоги мне, родненькая!!!
- Мать тебя за такие дела дома отхлещет: не будешь рано жить с мужчинами, - продолжала наставлять врачиха и на каждое слово рвала, рвала Эльзину плоть…