«Сёстры» Дэйзи Джонсон: уж точно без любви
Имя английской писательницы Дэйзи Джонсон [Daisy Johnson] стало широко популярным, когда её дебютный роман «В самой глубине» [Everithing Under] был номинирован на Букеровскую премию. Джонсон самая молодая из прозаиков, попавших в шорт-лист, в 2018 году ей было всего двадцать восемь. Странный мифопоэтический текст, вывернутый наизнанку миф о царе Эдипе я добросовестно прочитала, набросала сумбурный отзыв и с той поры задумывалась, что же Джонсон напишет после, о чём расскажет. И вот настала пора познакомиться.
Перед нами небольшой роман, похожий скорее на повесть. Он может послужить мастер-классом, как написать о подростковом возрасте и о юности, не затрагивая тему любви. Оказывается, эта самая любовь -- далеко не обязательный элемент. И без неё можно.Мир «Сестёр» пугающе телесен, физиологичен местами до тошноты, до омерзения, насыщен сексуальностью, подчёркнуто нецеломудрен, но если там что-то и называется любовью -- на привычное нам чувство их любовь похожа меньше, чем каракатица похожа на голубку. Любой порыв, любой шаг влево-шаг вправо из тесных, скрученных и скрюченных отношений в скрюченном домишке, называемом Гнездо [Settle House] наказывается унижением, позором, тем, что хуже смерти. Не дай Бог клюнуть на доброе отношение, на признание, на чей-то интерес. Съедят. Запертый сад -- сестра моя, невеста, заключённый колодезь, запечатанный источник -- вздыхал тысячелетия назад влюблённый царь Соломон.
Моя сестра чёрная дыра.
Моя сестра торнадо.
Моя сестра конечная станция моя сестра дверь на замке моя сестра выстрел в темноте.
Моя сестра меня ждёт.
Моя сестра дерево что упадёт.
Моя сестра глухое окно.
Моя сестра вилочка моя сестра ночной поезд моя сестра последний пакет чипсов моя сестра лежачая забастовка.
Моя сестра лесной пожар.
Моя сестра тонущий корабль.
Моя сестра последний дом на улице.
Так говорит Июль, и она слишком хорошо понимает, о чём говорит.
Таких детей, как Сентябрь и Июль, называют ирландскими близнецами. У них разница в возрасте менее года, всего десять месяцев. Об отце девочки сведений не имеют. Мать -- женщина нервная, издёрганная, какая-то выстарившаяся преждевременно. Она наделена даром любить, но сама её исступленно страстная любовь к дочерям будто бы понимает: ни от чего уберечь девочек не удастся. А могло ли быть иначе? Это вечный вопрос при столкновении с трагедией, и в случае Июль и Сентябрь он, похоже, не имеет ответа. Мы восхищаемся непокорными, упорными и упрямыми книжными героинями от Пеппи Длинныйчулок до Лены Лид из бухты Щепки-Матильды. А поставить себя на место мамы Лены Лид... не дай Бог. Валерия Новодворская говаривала: Бойтесь людей, которые себя не жалеют. Они и вас не пожалеют. Вот Сентябрь из породы нежалеек. То ли в папу пошла, то ли... впрочем, какая разница? Стальная воля вкупе с чугунными мозгами, никакой рефлексии, чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка. А с другой стороны, в ситуации травли вполне предпочтительная союзница. Никому не позволит тебя бить. Это ж её привилегия.
Мы играли в «Сентябрь говорит» почти всё время, когда были в Гнезде в прошлый раз. В дневное время мои задания были простыми: Сентябрь говорит, сделай толстуху. Сентябрь говорит, собери глаза в кучку. Обернись сейчас же, а то лишишься жизни. По мере того, как день убывал, задания становились сложнее: Сентябрь говорит, подстриги свои ногти и положи в молоко. Срежь все свои волосы. Сентябрь говорит, ляг под кровать и лежи час. Выбеги на дорогу. Сентябрь говорит, сложи всю одежду в ведро и встань перед окном. Продень эту иголку сквозь палец.
И сидишь, сидишь над страницами, и сама себя успокаиваешь. Ничего запредельного не происходит. Ну, йоркширские топи, ну, страшно, ну, предупреждал же ещё Конан Дойль держаться подальше от торфяных болот. А как быть, когда ты сама болото? Старшая -- ведущая, младшая -- ведомая. Мать слишком занята своим горем, чтобы воспрепятствовать злому року, да и как тут воспрепятствуешь? Разве это в силах человеческих? За окном ходит гроза. На страницах тоже гроза, тоже молнии...
Перед нами небольшой роман, похожий скорее на повесть. Он может послужить мастер-классом, как написать о подростковом возрасте и о юности, не затрагивая тему любви. Оказывается, эта самая любовь -- далеко не обязательный элемент. И без неё можно.Мир «Сестёр» пугающе телесен, физиологичен местами до тошноты, до омерзения, насыщен сексуальностью, подчёркнуто нецеломудрен, но если там что-то и называется любовью -- на привычное нам чувство их любовь похожа меньше, чем каракатица похожа на голубку. Любой порыв, любой шаг влево-шаг вправо из тесных, скрученных и скрюченных отношений в скрюченном домишке, называемом Гнездо [Settle House] наказывается унижением, позором, тем, что хуже смерти. Не дай Бог клюнуть на доброе отношение, на признание, на чей-то интерес. Съедят. Запертый сад -- сестра моя, невеста, заключённый колодезь, запечатанный источник -- вздыхал тысячелетия назад влюблённый царь Соломон.
Моя сестра чёрная дыра.
Моя сестра торнадо.
Моя сестра конечная станция моя сестра дверь на замке моя сестра выстрел в темноте.
Моя сестра меня ждёт.
Моя сестра дерево что упадёт.
Моя сестра глухое окно.
Моя сестра вилочка моя сестра ночной поезд моя сестра последний пакет чипсов моя сестра лежачая забастовка.
Моя сестра лесной пожар.
Моя сестра тонущий корабль.
Моя сестра последний дом на улице.
Так говорит Июль, и она слишком хорошо понимает, о чём говорит.
Таких детей, как Сентябрь и Июль, называют ирландскими близнецами. У них разница в возрасте менее года, всего десять месяцев. Об отце девочки сведений не имеют. Мать -- женщина нервная, издёрганная, какая-то выстарившаяся преждевременно. Она наделена даром любить, но сама её исступленно страстная любовь к дочерям будто бы понимает: ни от чего уберечь девочек не удастся. А могло ли быть иначе? Это вечный вопрос при столкновении с трагедией, и в случае Июль и Сентябрь он, похоже, не имеет ответа. Мы восхищаемся непокорными, упорными и упрямыми книжными героинями от Пеппи Длинныйчулок до Лены Лид из бухты Щепки-Матильды. А поставить себя на место мамы Лены Лид... не дай Бог. Валерия Новодворская говаривала: Бойтесь людей, которые себя не жалеют. Они и вас не пожалеют. Вот Сентябрь из породы нежалеек. То ли в папу пошла, то ли... впрочем, какая разница? Стальная воля вкупе с чугунными мозгами, никакой рефлексии, чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка. А с другой стороны, в ситуации травли вполне предпочтительная союзница. Никому не позволит тебя бить. Это ж её привилегия.
Мы играли в «Сентябрь говорит» почти всё время, когда были в Гнезде в прошлый раз. В дневное время мои задания были простыми: Сентябрь говорит, сделай толстуху. Сентябрь говорит, собери глаза в кучку. Обернись сейчас же, а то лишишься жизни. По мере того, как день убывал, задания становились сложнее: Сентябрь говорит, подстриги свои ногти и положи в молоко. Срежь все свои волосы. Сентябрь говорит, ляг под кровать и лежи час. Выбеги на дорогу. Сентябрь говорит, сложи всю одежду в ведро и встань перед окном. Продень эту иголку сквозь палец.
И сидишь, сидишь над страницами, и сама себя успокаиваешь. Ничего запредельного не происходит. Ну, йоркширские топи, ну, страшно, ну, предупреждал же ещё Конан Дойль держаться подальше от торфяных болот. А как быть, когда ты сама болото? Старшая -- ведущая, младшая -- ведомая. Мать слишком занята своим горем, чтобы воспрепятствовать злому року, да и как тут воспрепятствуешь? Разве это в силах человеческих? За окном ходит гроза. На страницах тоже гроза, тоже молнии...