Ирландский рецепт катастрофического несчастья
- Я и не знала, что у тебя такое творится, - сказала я.
- У всех постоянно что-то творится, ну? Это же, в сущности, и есть жизнь. Происходит всё больше и больше всякого-разного, и это надо просто пережить.
В год выхода дебютного романа «Разговоры с друзьями» [Conversations with Friends] Салли Руни отпраздновала двадцать шестой день рождения. Она создавала его параллельно с магистерской диссертацией по английской литературе и, по собственному признанию, написала сто тысяч слов за три месяца. Книга стала бестселлером, была номинирована на такие престижные литературные награды, как «Фолио» и премия Дилана Томаса, вызвала ожесточённые дебаты, безудержные похвалы, резкую критику. О чём этот роман? - спрашивали одни и получали от других самые разнообразные ответы:
- О первой любви.
- О бисексуальности и полиамории.
- Вашему поколению не понять, это для миллениалов.
- О смысле жизни. Да, пожалуй, о смысле жизни.
В «Разговорах с друзьями» [Conversations with Friends], по большому счёту, нет ни разговоров, ни друзей. Подобно тому, как в более поздних «Нормальных людях» Руни обоих главных героев вывела принципиально другими, выбивающимися за рамки, не соотносящимися с критериями нормы, так и в дебютном романе при всей его сверхсловесности, бесконечности болтовни, обсуждений, рассуждений и прочей трепологии ни дружбы, ни хотя бы коммуникации раз за разом не получается. Сто тысяч слов, а не выходит каменный цветок. Приведу пример: когда связь мужа с подругой семьи становится очевидной, женщина пишет своей юной и прекрасной сопернице письмо, полное горечи и жёлчи. Реакция «разлучницы»: ну надо же, как здорово пишет! Какой отточенный стиль, какая манера! Это она специально, чтобы показать, что она лучше, талантливее писательница, чем я! Вообще Фрэнсис этой невероятной молодой эгоцентричностью и покоряет: всё в мире для неё, про неё и по её душу. А что, если наоборот? Если умные, образованные, одарённые, богатые Мелисса и Ник банально решают о первую подвернувшуюся барышню свои застарелые семейные проблемы? Или ушлая барышня решила найти себе новых родителей: позажиточнее, покреативнее, со связями, и чтоб у психиатра наблюдались - так, на всякий случай. Или попросту кому-то остро нечем заняться...
- Не стоит недооценивать юность и красоту, - сказала она.
- По-моему, это рецепт какого-то катастрофического несчастья, - сказала я.
- Тебе двадцать один, - сказала Мелисса. - Ты должна быть катастрофически несчастна.
- Я над этим работаю, - сказала я.
Мне думается, ни о какой полиамории и даже о любовном треугольнике в контексте «Разговоров» рассуждать нет смысла. Бобби... Фрэнсис ей благодарна, Фрэнсис ею очарована-околдована, Фрэнсис боготворит бывшую возлюбленную в прямом смысле термина «боготворить» - чего стоит хотя бы эпизод, где она читает Библию и пытается постичь изречения Христа, воображая, как их произнесла бы Бобби. Но Бобби - бывшая. Влечёт нашу героиню к Нику, и только к нему. Это нам, искушённым, тёртым и матёрым, он третьеразрядный актёр, вечный Кушать-подано, пытающийся нереализованные театральные амбиции воплотить в реальной жизни. Фрэнсис, пожалуй, в минуты просветления, и понимает, что её избранник слабовато соответствует образу героя-любовника. Да что толку? Одна улыбка, одно ласковое слово - и вновь ах, он такой невозможный и такой желанный, ах, он меня совсем не любит, а я, а я его люблю, ну как же так, ну что за чертовщина? Сексуальную близость Фрэнсис описывает, как некий универсально хороший опыт, беспримесное блаженство, которое нарушается лишь необходимостью о чём-то после акта беседовать. Снова тем самым возвращаясь в мир, где ты не принята, или - о мука, о пытка! - принята, но не стопроцентно. Искать принятия стыдно, пошло, унизительно, давать понять, что ищешь принятия, вдвое стыднее и втрое унизительнее. Однако потребность в принятии от этого не исчезает, как не рассасывается болезненная опухоль от того, что притворяешься: не болит, не болит.
Добра ли я? Трудно сказать. Я опасалась, что, если однажды разберусь, какой же я человек, окажется, что я недобрая. Неужели этот вопрос волновал меня только потому, что, будучи женщиной, я считала, будто обязана ставить чужие потребности выше собственных? Доброта - просто очередной способ подчинения в конфликте? Именно об этом я подростком писала в дневнике: как феминистка я имею право никого не любить.
А ведь верно и обратное. Как феминистка Фрэнсис имеет полное и неотъемлемое право кого-нибудь любить. Даже если эта любовь не делает её уникальной, сильной, совершенной, идущей к совершенству победительницей или, наоборот, безнадёжно погибающей, да даже и счастливой не делает. Право есть. Почему бы этим правом не воспользоваться?
Вот так живёшь и думаешь, что можешь справиться с тем и с этим, а потом оно случается, и ты понимаешь, что не можешь.
Хочу также добавить, что мне очень понравился перевод Анны Бабяшкиной и интересные комментарии, плавно и неназойливо поясняющие неочевидное. Конечно, записывать ирландских синерубашечников в безусловные нацисты, да и нобелевского лауреата Йейтса в их сторонники - немного слишком круто. Наци были там одни, партия «Зодчие восстановления», и к ним Йейтс отношения не имел. Впрочем, это всё частности и мелкие пустяки, будем считать, что я придираюсь, потому что мне обидно за поклонников Йейтса. Ник безапелляционно утверждает, что все они в интимном плане не годятся никуда. Я опровергать уверенно не могу, исследований не проводила, но интуитивно чувствую, что есть какая-то натяжка...
- У всех постоянно что-то творится, ну? Это же, в сущности, и есть жизнь. Происходит всё больше и больше всякого-разного, и это надо просто пережить.
В год выхода дебютного романа «Разговоры с друзьями» [Conversations with Friends] Салли Руни отпраздновала двадцать шестой день рождения. Она создавала его параллельно с магистерской диссертацией по английской литературе и, по собственному признанию, написала сто тысяч слов за три месяца. Книга стала бестселлером, была номинирована на такие престижные литературные награды, как «Фолио» и премия Дилана Томаса, вызвала ожесточённые дебаты, безудержные похвалы, резкую критику. О чём этот роман? - спрашивали одни и получали от других самые разнообразные ответы:
- О первой любви.
- О бисексуальности и полиамории.
- Вашему поколению не понять, это для миллениалов.
- О смысле жизни. Да, пожалуй, о смысле жизни.
В «Разговорах с друзьями» [Conversations with Friends], по большому счёту, нет ни разговоров, ни друзей. Подобно тому, как в более поздних «Нормальных людях» Руни обоих главных героев вывела принципиально другими, выбивающимися за рамки, не соотносящимися с критериями нормы, так и в дебютном романе при всей его сверхсловесности, бесконечности болтовни, обсуждений, рассуждений и прочей трепологии ни дружбы, ни хотя бы коммуникации раз за разом не получается. Сто тысяч слов, а не выходит каменный цветок. Приведу пример: когда связь мужа с подругой семьи становится очевидной, женщина пишет своей юной и прекрасной сопернице письмо, полное горечи и жёлчи. Реакция «разлучницы»: ну надо же, как здорово пишет! Какой отточенный стиль, какая манера! Это она специально, чтобы показать, что она лучше, талантливее писательница, чем я! Вообще Фрэнсис этой невероятной молодой эгоцентричностью и покоряет: всё в мире для неё, про неё и по её душу. А что, если наоборот? Если умные, образованные, одарённые, богатые Мелисса и Ник банально решают о первую подвернувшуюся барышню свои застарелые семейные проблемы? Или ушлая барышня решила найти себе новых родителей: позажиточнее, покреативнее, со связями, и чтоб у психиатра наблюдались - так, на всякий случай. Или попросту кому-то остро нечем заняться...
- Не стоит недооценивать юность и красоту, - сказала она.
- По-моему, это рецепт какого-то катастрофического несчастья, - сказала я.
- Тебе двадцать один, - сказала Мелисса. - Ты должна быть катастрофически несчастна.
- Я над этим работаю, - сказала я.
Мне думается, ни о какой полиамории и даже о любовном треугольнике в контексте «Разговоров» рассуждать нет смысла. Бобби... Фрэнсис ей благодарна, Фрэнсис ею очарована-околдована, Фрэнсис боготворит бывшую возлюбленную в прямом смысле термина «боготворить» - чего стоит хотя бы эпизод, где она читает Библию и пытается постичь изречения Христа, воображая, как их произнесла бы Бобби. Но Бобби - бывшая. Влечёт нашу героиню к Нику, и только к нему. Это нам, искушённым, тёртым и матёрым, он третьеразрядный актёр, вечный Кушать-подано, пытающийся нереализованные театральные амбиции воплотить в реальной жизни. Фрэнсис, пожалуй, в минуты просветления, и понимает, что её избранник слабовато соответствует образу героя-любовника. Да что толку? Одна улыбка, одно ласковое слово - и вновь ах, он такой невозможный и такой желанный, ах, он меня совсем не любит, а я, а я его люблю, ну как же так, ну что за чертовщина? Сексуальную близость Фрэнсис описывает, как некий универсально хороший опыт, беспримесное блаженство, которое нарушается лишь необходимостью о чём-то после акта беседовать. Снова тем самым возвращаясь в мир, где ты не принята, или - о мука, о пытка! - принята, но не стопроцентно. Искать принятия стыдно, пошло, унизительно, давать понять, что ищешь принятия, вдвое стыднее и втрое унизительнее. Однако потребность в принятии от этого не исчезает, как не рассасывается болезненная опухоль от того, что притворяешься: не болит, не болит.
Добра ли я? Трудно сказать. Я опасалась, что, если однажды разберусь, какой же я человек, окажется, что я недобрая. Неужели этот вопрос волновал меня только потому, что, будучи женщиной, я считала, будто обязана ставить чужие потребности выше собственных? Доброта - просто очередной способ подчинения в конфликте? Именно об этом я подростком писала в дневнике: как феминистка я имею право никого не любить.
А ведь верно и обратное. Как феминистка Фрэнсис имеет полное и неотъемлемое право кого-нибудь любить. Даже если эта любовь не делает её уникальной, сильной, совершенной, идущей к совершенству победительницей или, наоборот, безнадёжно погибающей, да даже и счастливой не делает. Право есть. Почему бы этим правом не воспользоваться?
Вот так живёшь и думаешь, что можешь справиться с тем и с этим, а потом оно случается, и ты понимаешь, что не можешь.
Хочу также добавить, что мне очень понравился перевод Анны Бабяшкиной и интересные комментарии, плавно и неназойливо поясняющие неочевидное. Конечно, записывать ирландских синерубашечников в безусловные нацисты, да и нобелевского лауреата Йейтса в их сторонники - немного слишком круто. Наци были там одни, партия «Зодчие восстановления», и к ним Йейтс отношения не имел. Впрочем, это всё частности и мелкие пустяки, будем считать, что я придираюсь, потому что мне обидно за поклонников Йейтса. Ник безапелляционно утверждает, что все они в интимном плане не годятся никуда. Я опровергать уверенно не могу, исследований не проводила, но интуитивно чувствую, что есть какая-то натяжка...