Каждый, кто считает, что социальная система, в которой государство имеет полную власть, - это рай на земле, должен благодарить бога за то, что с нами еще ничего подобного не произошло. Такие люди просто ничего не понимают.
Джулия Бойд [Julia Boyd], несколько лет прожившая в Германии, провела колоссальную работу. «Письма из Третьего Рейха» [Travelers in the Third Reich: The Rise of Fascism: 1919-1945] охватывают и период Веймарской республики, и период прихода НСДАП к власти, и собственно тоталитарную диктатуру Третьего Рейха. Собраны письма, заметки, очерки и аристократических особ, и дипломатов и их жён (Бойд сама жена дипломата, ей менталитет понятен), и военных, и спортивных звёзд, и учёных, и светил искусства, и обычных туристов либо учащихся германских вузов, оказывавшихся иной раз самыми проницательными. Конечно, столетие прошло, уходящая натура и фактура во многом нам непонятны. Вот вы могли предположить, что разрушенная войной, гиперинфляцией, восстанием «спартаковцев-смелых бойцов» (я знаю, что правильно говорить спартакисты, но уж как привыкши) Германия в девятнадцатом году уже звала к себе туристов. Толпы, вдохновлённые небывалой красотой пейзажей, чудесной архитектурой и множеством культурных сокровищ, немецким гостеприимством и не в последнюю очередь дешевизной, приезжали, уезжали и возвращались на следующий год, влюблённые в страну Баха, Дюрера, Гёте и Шиллера. А уж в «золотые двадцатые» добавились и утончённые искушения баров, кабаре, нудистских пляжей. Натуризм в Германии пропагандировался для здоровья.
Сейчас-то мы все задним умом крепки, а тогда ещё ничего не было понятно.
Кому-то импонировала эстетика маршей, песен у костра, Берлинской олимпиады и вагнеровских опер, кто-то искренне заинтересовался нацистской идеологией, кто-то считал, что народу виднее. Ведь фюрера обожали, это было заметно невооружённым глазом. Общим местом стало рассуждение, что национал-социализм в целом и Гитлера в частности международное сообщество не принимало всерьёз. И рассуждениями гостей Германии в соответствующий период это подтверждается. Ну, как можно относиться серьёзно к таким вот новостям: Газета национал-социалистов «Der Angriff», редактором которой был Геббельс, писала, что «типичные киногерои» Чаплина «отдаляют германскую молодежь от героического идеала мужественного арийца Зигфрида», и таким образом Чаплин «подрывает будущее немецкой расы»? Чарли - и Зигфрид! Их же рядом поставить смешно!
А между тем Чаплина так затравили по подозрению в еврействе, что он вынужден был спешно изменить планы и покинуть Германию. Первые ласточки нацизма казались смешными пустяками. Один канадский турист трогательно рассказывает, как устал и замучился поднимать руку в приветствии «Хайль Гитлер», и это кажется ему игрой. Ивлин Ренч, председатель правления английского журнала Spectator, уверял: Самое лучшее, что мы можем сделать для немецких евреев, - это сохранить беспристрастное отношение к Германии и показать, что мы хотим понять желания немецкого народа.
А желания немецкого народа, точнее, некоторой его части, уже трудно было непонять. И некоторые посетители Германии к ним присоединялись. Швейцарский философ Дени де Ружмон, трепеща от отвращения, описывает «неправильных евреев», нелепых грязноватых толстяков и толстух в золоте, со смердючими сигарами, и их противных детишек, которые страшно унижают маленьких арийцев тем, что лучше них учатся... Минуют годы. Де Ружмон будет принимать участие в швейцарском антифашистском движении и наверняка думать про себя: о небо, как же я жестоко ошибался!
Наиболее прозорливым оказался китаец Ши Мин, сравнивший приниженное положение евреев в нацистской Германии с дискриминацией другого рода: Всё, что они могут сделать, - послушно следовать специальным правилам для евреев и жить как невестки.
В общем, сначала думали, что всё обойдётся, потом оказалось, что ничего не поделаешь.
Некоторые цитаты:
* В письме, написанном несколько лет спустя, настоятель утверждал, что многие немцы уже отказались от христианского вероучения и в качестве молитвы повторяли такие слова: «Я верю в немку-мать, которая меня родила. Я верю в немецкого крестьянина, пашущего землю. Я верю в немецкого рабочего, который производит вещи для людей. Я верю в мёртвых, отдавших жизнь за свой народ. Мой бог - это мой народ. Я верю в Германию.»
* Енкен обратил внимание на одну странность, а именно на то, что нация стала намного более белокурой с тех пор, как он последний раз был в Германии. По данным официальной статистики, в 1934 году было продано около 10 миллионов упаковок краски для волос...
* Однажды Юлиус Штрейхер, выступая в Берлине, пытался показать, насколько плохо англичане понимают еврейскую угрозу, и заявил, что еврейский политик Дизраэли получил от королевы Виктории титул лорда Гладстона.
* С уверенностью можно сказать, что С. Беккет всегда подмечал нелепость. Он записал в своих дневниках историю о служанке и молочнике. Чтобы избежать смешения крови, в нацистской Германии арийцам до 45 лет запрещалось работать в доме не арийцев. Когда молочник спросил экономку, почему она работает на г-на Леви, женщина ответила, что она частично еврейка. Когда г-н Леви спросил свою экономку, зачем она соврала молочнику, та ответила, что ни в коем случае не готова признаться в том, что ей уже 45 лет.
* Двери распахнулись, и в зал вбежал молодой лев... Он явно испугался такого количества людей. Геринг сел в огромное кресло. «Я хочу показать вам, как Оги хорошо себя ведет. Иди сюда, Оги», - произнёс он. Лев прыгнул к хозяину на колени, положил лапы на плечи Геринга и начал лизать его лицо. Я стояла позали на бещопасном расстоянии от льва; нас разделял стол. Потом послышался смех одного из адъютантов; испуганный лев описал белоснежную форму маршала. Шея Геринга покраснела. Он с силой отбросил льва, так что тот отлетел от противоположной стены, и вскочил на ноги. Геринг резко повернулся к нам лицом. Его лицо стало красным от гнева, а голубые глаза сверкали. «Кто это сделал!», - прокричал он. Фрау Геринг быстро подошла к мужу и обняла его. «Герман, но он же как ребёнок», - произнесла она. Геринг успокоился, и льва увели. «Да, он совсем как ребёнок», - согласился Геринг. Потом все мы посмеялись. {из письма Анны Линдберг}