Надежда - ужасная штука. Не знаю, кто придумал назвать надежду добродетелью, потому что это не так. Это чума. Надеяться - всё равно, что идти с рыболовным крючком во рту, когда кто-то тянет, дёргает за него.
Пусть "На пороге чудес" [State of Wonder] не стала моей любимой у Пэтчетт, не стала настольной, но эти слова я выписала. Этаким запоздалым эпиграфом, застрявшим посреди первой главы, стояли они, как будто бы чуждые приключенческой, почти джеклондоновской атмосфере романа. Об этнопсихологии, этномедицине и даже об этноботанике мы наслышаны, а как насчёт этногинекологии? Предположим, что где-нибудь на далёкой Амазонке существует народность, где не слыхивали и слов-то таких: менопауза, климакс, а женщины плодовиты до глубокой старости. Конечно, такой феномен не останется без внимания научного сообщества, и под сенью таинственной сельвы развернётся острая дискуссия. Пойдут ли в ход мачете?..
Если продолжать ассоциацию с Джеком Лондоном, "На пороге чудес" приводят на память "Морского волка".
Помните, там полнокровный, яростный, хотя и невыносимо болтливый капитан Волк совершенно затмил своего анемичного положительного антагониста. Как его звали-то? Ван Вейден? У Пэтчетт в роли Волка Ларсена харизматичная доктор Анник Свенсон, а на месте горемыки-интеллигента, волею судеб угодившего на промысловое судно, -- доктор Марина Сингх, о которой говорить нечего, кроме одного. Она недотягивает. Вот решила, что недотягивает, и начала недотягивать. Обрекла себя на роль вечной статистки при исполинах духа.
В этой жизни мы любим тех, кого любим.
И конкретные факты не имеют почти никакого значения.
"На пороге чудес" -- предпоследний роман Пэтчетт, Commonwealth [Содружество], из неизвестных побуждений переведённое на русский как "Свои-чужие", -- на сегодняшний день последний. И на первый взгляд кардинально другой. Здесь не амазонские дождевые леса, а родной штат писательницы, Калифорния (и не очень родная Вирджиния), не медицина на грани фантастики, а вполне тривиальные больничные коридоры, не загадочные коренные американцы, а, в общем-то, свои, своя семья. Основные перипетии семейства Казинсов-Китингов списаны с биографии самой Пэтчетт. Меня и тронуло, и неприятно удивило то, что романистка сознательно ждала, чтобы опубликовать Commonwealth после смерти отца, прототипа одного из главных героев. Потому что сделать умирающему такую гадость была не в состоянии. Но и молчать не могла.
А ведь всего этого могло и не случиться, если бы многодетный папаша Казинс, движимый желанием смыться от семьи и выпить, не попёрся к сослуживцу на крестины. Спиртного было море. Опохмеляться пришлось долго и мучительно. Мама крещаемой, молодая красивая женщина, произвела на гостя такое впечатление, что всё заверте..., после крестин последовали два развода, после двух разводов -- новая свадьба, хотелось бы сказать -- новое счастье, но врать я вам не стану. Бывшая супруга кипит желанием отомстить, новоявленная -- требовательна и нервна, падчерицы тоже огого с какими запросами, а на лето приедут родные детушки. Все четверо. Я же упомянула, что бывшая супруга кипит желанием отомстить? Это было бы головокружительно смешно -- и бывает смешно, что скрывать, -- но предчувствие трагедии не отпускает ни на секунду.
Что мне нравится в книгах, подобных "Содружеству", -- здесь вопросы "что делать" и "кто виноват" теряют смысл. Разве что невольно вспоминается, как психотерапевтесса Гарриет Лернер уверяла: неправомерно называть сводные семьи смешанными. Семьи не смешиваются.
В 2019 году в издательстве "Синдбад" выйдет роман Энн Пэтчетт "Ассистент волшебника" [The Magician's Assistant, 1997] -- тоже о внезапном переезде из родного и любимого Лос-Анджелеса. В штат Небраска.