Наталка Полтавка "Его право"
О Наталке Полтавке (Надежде Матвеевне Кибальчич) и ее дочери, тоже Надежде и тоже писательнице, я уже писала.
Перевела небольшой рассказ 1899 года "Его право" ("Його право"). Тема касается прав женщин, точнее, бесправия - отсутствия, согласно тогдашним законам, у матери права воспитывать своего ребенка.
"Наталка Полтавка "Его право"
Посвящаю моей матери
В дверь постучали... Ольга, вся похолодев, бросилась открывать - кто это может быть?... Она никого не ждала...
Вошла высокая, старая женщина, с гордой осанкой и прямым станом, закутанная как путешественница, в длинном кожухе и большом теплом платке, покрытых, словно серебром, искристым, белым инеем...
- Мамочка, это вы?! - вне себя воскрикнула Ольга, прижимаясь к матери. - Я и не слышала, как вы приехали... Слышу только: стучат... Я испугалась... и сама не знаю отчего... Я теперь всего боюсь, Ох, мамочка, какое же счастье! И не надеялась!.. Да еще и в такой день... на самое Рождество!...
Она непрестанно целовала матери лицо и руки, вся дрожа от радости, утирая радостные слезы, которые бежали по ее лицу помимо ее воли...
Старуха, при помощи дочери, стала раскутывать свой платок, снимать кожух, теплые сапоги и, между делом, урывками отвечала:
- Да так... и не думала... Не годится в такой день выезжать из дома... Но... дело есть, - закончила она как-то странно, подняв на дочь свои черные, блестящие, проницательные глаза...
- Что такое?! что случилось?! - взволнованно, заметно побелев, спросила Ольга, внимательно глядя в лицо матери.
- Да ничего... не волнуйся!.. - ответила старуха. - Мне только нужно будет с тобой поговорить...
- Что такое, мамочка?... Скажите! - Ольга вся дрожала и не сводила с матери обеспокоенного взгляда.
- Пусть, потом... дай отдохнуть! Такая даль, пока добралась до этого хутора!
- Простите, мамочка! - опомнилась Ольга. - Я теперь такая нервная стала... В постоянной тревоге... Всего боюсь... всё будто ожидаю какой-то беды... Так и кажется, вот-вот налетит откуда-то...
- От твоего мужа всего можно ожидать! - неожиданно словно швырнула старуха, и пошла в другую комнату.
- Татьянка спит? - спросила она тихонько, останавливаясь на пороге.
- Спит... давненько уж... она рано ложится... Хотите посмотреть?
Они вошли в просторную, опрятно прибранную комнату, наполовину освещенную прикрученной лампой под зеленым абажуром, разливавшей мягкий, приятный свет вокруг, придавая всей обстановке какое-то настроение тихого спокойствия.
В комнате стояли рядом две кровати - большая и маленькая... Обе женщины тихо подошли к маленькой кровати и молча, в глубоком невыразимом ощущении безмерной любви и веры, смотрели на крохотное создание, тихо спавшее тут, раскинувшись на подушках... Ольга наклонилась и осторожно начала укрывать тепленьким одеялом розовые, будто цветочки, голенькие пухлые ножки... Ее тянуло еще и поцеловать их, но она опасалась разбудить дочку... Она так мило спит!,..
Старуха задержала тяжелый вздох, вырывавшийся из ее груди, и как-то странно искоса посмотрела на молодую мать... Она будто собиралась что-то сказать, но не сказала, а лишь горько сжала губы...
Они вошли в столовую. Ольга стала готовить чай и угощение для матери.
- Вот, если бы я знала, что приедет такой дорогой гость, я бы напекла и наварила! - говорила она, хлопоча. - А то что ж, я сама... Татьянка маленькая, ей немного надо... И как это вы надумали, мамуля?.. Такое счастье!..
Старуха молчала, сидя в глубоком кресле и утомленно откинув голову на его спинку...
- А что Катруся? Маруся? - спрашивала Ольга.
- Ничего... что им станется! - небрежно ответила мать, думая о чем-то другом...
- А папа?.. Всё сердится, что я ушла от мужа?..
- Сердится... он боится за тебя...
- Ох, мамочка, разве можно было жить с таким человеком?.. - разволновалась Ольга. - Вы ведь знаете, какой он!..
- А так может быть хуже!..
- Вы боитесь? - у Ольги перехватило дух.
- Боюсь! Его право, - тихо произнесла мать.
- Какое "его право"? - нервно, сквозь слезы, вскрикнула Ольга. - Что суд ему присудил?.. .Что это за суд?.. Я не могу жить со своим мужем... он плохой человек... он меня мучает... Я бросаю его... И суд отнимает у меня ребенка... отдает ее этому палачу... который и ее так будет мучать!.. Что же это за суд?!. Где тут правда?.. И по закону природы дитя принадлежит матери....
- А по человеческому закону отцу, - ответила в тяжелой печали старуха. - Не женщины писали этот закон!.. Мы по этим законам только наказания принимаем, а писать их не можем! - И затем сдавленным голосом добавила: - Я слышала... он хочет отобрать у тебя ребенка. Я затем и приехала, чтобы сказать тебе...
Ольга, будто сама не своя, смотрела на мать.
- Я не отдам ребенка, - наконец вымолвила она.
- Дитя мое, ты не понимаешь, что говоришь!..
- Не отдам!... он ее не заберет!..
"Она с ума сошла!.. Боже милосердный!.." - Старуха кинулась к Ольге, обхватила ее голову руками.
- Доченька, успокойся!
Тут Ольга заплакала.
- Мамочка, это же мой ребенок... мое дитя... моя Татьяночка! - рыдала она на груди у матери. -- Это же я ее родила... Я же ее выкормила, вынянчила... Я же ночей не досыпала... не доедала... не допивала... Я же ходила за ней в болезни... Я умирала, когда она умирала, и оживала, когда она оживала. Я отдаю ей свою молодость, свое здоровье, свое счастье, свою красоту, свою жизнь... Я всё ей отдаю, всё!... Слышишь: не он, а я!.. Я! я! Я ее мать! Она моя! моя собственная! Моя плоть, моя кровь, моя душа! Она полностью моя! Не отдам я ему, не отдам!.. Это же мой ребенок!... Никто не имеет права отнять, никто! Она моя, моя!..
Она уже не рыдала, но кричала истерически, кидаясь по комнате, заламывая руки...
Старуха в отчаянии не знала, что и делать...
В это время заплакал ребенок из соседней комнаты. Ольга в миг утихла и бросилась к дочери. Старуха пошла с ней.
Ольга неистово целовала заплаканную дочку, обливая ее горючими слезами.
- Дитя мое! дитя мое! - только и вымолвила она эти два слова - два слова, которые были для нее всем смыслом ее жизни...
Ребенок успокоился и снова заснул. Успокоились, или, лучше сказать, успокоили себя немного и обе измученные женщины. Они пришли теперь к той мысли, что вряд ли муж захочет отнимать ребенка. Только ношу себе на шею взять... Если уж думал отбирать, то отобрал бы сразу после суда... Да и суд тот был, наверно, только так, чтобы отомстить, напугать. Всё-таки у него должно быть сердце. Хоть девочку пожалеет... она же привыкла к матери... Враньё, видно - этот "слух"...
Так говорили они между собой, обманывая друг друга и самих себя. Им нужен был сердечный отдых... не выдержали бы силы.
Становилось поздно... Пора было ложиться спать... Ольга положила мать в другой комнате, и сама стала собираться ко сну... Но она не ложилась.... Оставшись теперь сама, она почувствовала, как вся ее тревога просыпается, охватывает ее, становится жгучей, непереносимой... Она не может уже ни сидеть, ни лежать, ни просто оставаться на одном месте, и всё ходит и ходит туда-сюда по комнате, содрогаясь всем телом при любом шорохе, холодея и замирая от испуга. Все ее страхи встали перед ней, словно наяву видит она перед собой кошмарную, варварскую сцену, как у нее отнимают ребенка, как дочь кричит, вырывается, хватается за нее слабыми ручками... Она не отдает...
Ольга бросалась к ребенку и прижималась к кровати головой в несказанной тоске... Боже, что ей делать?!... Она руки на себя наложила бы, лишь бы не терпеть такой муки.
Но... что это? Она вскочила и прислушалась... Сердце у нее замерло... Слышно будто издалека колокольчики.... Всё ближе... ближе... Сюда едут... Это ОН!..
Она бросилась к матери с криком... Но мать крепко спала - не слышала...
Она бросилась назад, вся дрожа, как осиновый лист, выхватила спящего ребенка из кровати, закутала во что попалось под руку, накинула что-то на себя и выскочила из дома... Нельзя терять время - ОН уже близко...
Ее сразу осветило яркое сияние луны на белом, искристом снегу, лежавшем повсюду вокруг... Она быстро прошла через сад и вступила в лес, в роскошный, сосновый лес, пышно наряженный под праздник в серебро и бриллианты...
Ночь была тихая и ясная, как день, но холодная и молчаливая, как могила....
Она шла по обочине под лесом над дорогой, которая лежала перед ней, словно широкое, белое полотно... По обе ее стороны, как чудесная природная колоннада, стояли высокие, ровные сосны, отбрасывая темные, длинные тени на снег, и их кружевные белые верхушки, сближаясь между собой в конце дороги, создавали величественную триумфальную арку, под которой ей нужно будет пройти...
А там - вверху - высоко над этим холодным белым лесом, стоял золотой месяц, такой тихий и спокойный в своем небесном лоне...
Она всё шла и шла, не зная куда и зачем идет, не ощущая ни холода, ни усталости, с одной только мыслью в голове - "сбежать", сбежать подальше, чтобы спрятать от жестокого врага свое счастье, свое дорогое сокровище, свое дитя, которое тихо спало на ее руках, не зная о страшной беде...
Недалеко, между деревьями, засверкал огонек - наверно, домик лесничего, и она услышала словно небесные звуки величественной хоровой песни, которые эхом разошлись в тиши голубой ночи по белому лесу...
Рождественская колядка... Она знает ее... Когда-то и она, молодой девушкой, без горя и забот пела ее.... Ей даже казалось, что она слышит те чудные слова припева:
Ой радуйся, земля,
Сын Божий родился!..
Сын Божий родился, а правды нет на земле!..
А она всё шла и шла... Но тут вдруг, совсем близко - будто из-за угла выскочив - послышался грохот и звон.... Видно, сюда повернули... Боже мой!... Неистово прижав дитя к похолодевшему сердцу, бросилась она в сторону, между деревьев...
По дороге, будто злой дух, с грохотом, стуком и звоном пробежали парой сани, и в бледном сиянии луны промелькнуло перед ней страшное, ненавистное лицо..."
Подобную тему затрагивает Н.М. Кибальчич и в другом рассказе - "Чайка". Там муж шантажирует жену, угрожая отнять ребенка, чтобы она вернулась к нему.
Еще интересны с феминистской точки зрения рассказы:
"Кому яке діло?!" ("Кому какое дело?!") - о паре, где женщина намного старше мужчины, и все их за это осуждают, хотя никто не осуждает, когда происходит наоборот.
"Останній раз!" ("Последний раз!") - об участи старой девы, с критикой двойной сексуальной морали и практики выдавать юных девушек за муж за сильно старших, "нагулявшихся" мужчин.
Перевела небольшой рассказ 1899 года "Его право" ("Його право"). Тема касается прав женщин, точнее, бесправия - отсутствия, согласно тогдашним законам, у матери права воспитывать своего ребенка.
"Наталка Полтавка "Его право"
Посвящаю моей матери
В дверь постучали... Ольга, вся похолодев, бросилась открывать - кто это может быть?... Она никого не ждала...
Вошла высокая, старая женщина, с гордой осанкой и прямым станом, закутанная как путешественница, в длинном кожухе и большом теплом платке, покрытых, словно серебром, искристым, белым инеем...
- Мамочка, это вы?! - вне себя воскрикнула Ольга, прижимаясь к матери. - Я и не слышала, как вы приехали... Слышу только: стучат... Я испугалась... и сама не знаю отчего... Я теперь всего боюсь, Ох, мамочка, какое же счастье! И не надеялась!.. Да еще и в такой день... на самое Рождество!...
Она непрестанно целовала матери лицо и руки, вся дрожа от радости, утирая радостные слезы, которые бежали по ее лицу помимо ее воли...
Старуха, при помощи дочери, стала раскутывать свой платок, снимать кожух, теплые сапоги и, между делом, урывками отвечала:
- Да так... и не думала... Не годится в такой день выезжать из дома... Но... дело есть, - закончила она как-то странно, подняв на дочь свои черные, блестящие, проницательные глаза...
- Что такое?! что случилось?! - взволнованно, заметно побелев, спросила Ольга, внимательно глядя в лицо матери.
- Да ничего... не волнуйся!.. - ответила старуха. - Мне только нужно будет с тобой поговорить...
- Что такое, мамочка?... Скажите! - Ольга вся дрожала и не сводила с матери обеспокоенного взгляда.
- Пусть, потом... дай отдохнуть! Такая даль, пока добралась до этого хутора!
- Простите, мамочка! - опомнилась Ольга. - Я теперь такая нервная стала... В постоянной тревоге... Всего боюсь... всё будто ожидаю какой-то беды... Так и кажется, вот-вот налетит откуда-то...
- От твоего мужа всего можно ожидать! - неожиданно словно швырнула старуха, и пошла в другую комнату.
- Татьянка спит? - спросила она тихонько, останавливаясь на пороге.
- Спит... давненько уж... она рано ложится... Хотите посмотреть?
Они вошли в просторную, опрятно прибранную комнату, наполовину освещенную прикрученной лампой под зеленым абажуром, разливавшей мягкий, приятный свет вокруг, придавая всей обстановке какое-то настроение тихого спокойствия.
В комнате стояли рядом две кровати - большая и маленькая... Обе женщины тихо подошли к маленькой кровати и молча, в глубоком невыразимом ощущении безмерной любви и веры, смотрели на крохотное создание, тихо спавшее тут, раскинувшись на подушках... Ольга наклонилась и осторожно начала укрывать тепленьким одеялом розовые, будто цветочки, голенькие пухлые ножки... Ее тянуло еще и поцеловать их, но она опасалась разбудить дочку... Она так мило спит!,..
Старуха задержала тяжелый вздох, вырывавшийся из ее груди, и как-то странно искоса посмотрела на молодую мать... Она будто собиралась что-то сказать, но не сказала, а лишь горько сжала губы...
Они вошли в столовую. Ольга стала готовить чай и угощение для матери.
- Вот, если бы я знала, что приедет такой дорогой гость, я бы напекла и наварила! - говорила она, хлопоча. - А то что ж, я сама... Татьянка маленькая, ей немного надо... И как это вы надумали, мамуля?.. Такое счастье!..
Старуха молчала, сидя в глубоком кресле и утомленно откинув голову на его спинку...
- А что Катруся? Маруся? - спрашивала Ольга.
- Ничего... что им станется! - небрежно ответила мать, думая о чем-то другом...
- А папа?.. Всё сердится, что я ушла от мужа?..
- Сердится... он боится за тебя...
- Ох, мамочка, разве можно было жить с таким человеком?.. - разволновалась Ольга. - Вы ведь знаете, какой он!..
- А так может быть хуже!..
- Вы боитесь? - у Ольги перехватило дух.
- Боюсь! Его право, - тихо произнесла мать.
- Какое "его право"? - нервно, сквозь слезы, вскрикнула Ольга. - Что суд ему присудил?.. .Что это за суд?.. Я не могу жить со своим мужем... он плохой человек... он меня мучает... Я бросаю его... И суд отнимает у меня ребенка... отдает ее этому палачу... который и ее так будет мучать!.. Что же это за суд?!. Где тут правда?.. И по закону природы дитя принадлежит матери....
- А по человеческому закону отцу, - ответила в тяжелой печали старуха. - Не женщины писали этот закон!.. Мы по этим законам только наказания принимаем, а писать их не можем! - И затем сдавленным голосом добавила: - Я слышала... он хочет отобрать у тебя ребенка. Я затем и приехала, чтобы сказать тебе...
Ольга, будто сама не своя, смотрела на мать.
- Я не отдам ребенка, - наконец вымолвила она.
- Дитя мое, ты не понимаешь, что говоришь!..
- Не отдам!... он ее не заберет!..
"Она с ума сошла!.. Боже милосердный!.." - Старуха кинулась к Ольге, обхватила ее голову руками.
- Доченька, успокойся!
Тут Ольга заплакала.
- Мамочка, это же мой ребенок... мое дитя... моя Татьяночка! - рыдала она на груди у матери. -- Это же я ее родила... Я же ее выкормила, вынянчила... Я же ночей не досыпала... не доедала... не допивала... Я же ходила за ней в болезни... Я умирала, когда она умирала, и оживала, когда она оживала. Я отдаю ей свою молодость, свое здоровье, свое счастье, свою красоту, свою жизнь... Я всё ей отдаю, всё!... Слышишь: не он, а я!.. Я! я! Я ее мать! Она моя! моя собственная! Моя плоть, моя кровь, моя душа! Она полностью моя! Не отдам я ему, не отдам!.. Это же мой ребенок!... Никто не имеет права отнять, никто! Она моя, моя!..
Она уже не рыдала, но кричала истерически, кидаясь по комнате, заламывая руки...
Старуха в отчаянии не знала, что и делать...
В это время заплакал ребенок из соседней комнаты. Ольга в миг утихла и бросилась к дочери. Старуха пошла с ней.
Ольга неистово целовала заплаканную дочку, обливая ее горючими слезами.
- Дитя мое! дитя мое! - только и вымолвила она эти два слова - два слова, которые были для нее всем смыслом ее жизни...
Ребенок успокоился и снова заснул. Успокоились, или, лучше сказать, успокоили себя немного и обе измученные женщины. Они пришли теперь к той мысли, что вряд ли муж захочет отнимать ребенка. Только ношу себе на шею взять... Если уж думал отбирать, то отобрал бы сразу после суда... Да и суд тот был, наверно, только так, чтобы отомстить, напугать. Всё-таки у него должно быть сердце. Хоть девочку пожалеет... она же привыкла к матери... Враньё, видно - этот "слух"...
Так говорили они между собой, обманывая друг друга и самих себя. Им нужен был сердечный отдых... не выдержали бы силы.
Становилось поздно... Пора было ложиться спать... Ольга положила мать в другой комнате, и сама стала собираться ко сну... Но она не ложилась.... Оставшись теперь сама, она почувствовала, как вся ее тревога просыпается, охватывает ее, становится жгучей, непереносимой... Она не может уже ни сидеть, ни лежать, ни просто оставаться на одном месте, и всё ходит и ходит туда-сюда по комнате, содрогаясь всем телом при любом шорохе, холодея и замирая от испуга. Все ее страхи встали перед ней, словно наяву видит она перед собой кошмарную, варварскую сцену, как у нее отнимают ребенка, как дочь кричит, вырывается, хватается за нее слабыми ручками... Она не отдает...
Ольга бросалась к ребенку и прижималась к кровати головой в несказанной тоске... Боже, что ей делать?!... Она руки на себя наложила бы, лишь бы не терпеть такой муки.
Но... что это? Она вскочила и прислушалась... Сердце у нее замерло... Слышно будто издалека колокольчики.... Всё ближе... ближе... Сюда едут... Это ОН!..
Она бросилась к матери с криком... Но мать крепко спала - не слышала...
Она бросилась назад, вся дрожа, как осиновый лист, выхватила спящего ребенка из кровати, закутала во что попалось под руку, накинула что-то на себя и выскочила из дома... Нельзя терять время - ОН уже близко...
Ее сразу осветило яркое сияние луны на белом, искристом снегу, лежавшем повсюду вокруг... Она быстро прошла через сад и вступила в лес, в роскошный, сосновый лес, пышно наряженный под праздник в серебро и бриллианты...
Ночь была тихая и ясная, как день, но холодная и молчаливая, как могила....
Она шла по обочине под лесом над дорогой, которая лежала перед ней, словно широкое, белое полотно... По обе ее стороны, как чудесная природная колоннада, стояли высокие, ровные сосны, отбрасывая темные, длинные тени на снег, и их кружевные белые верхушки, сближаясь между собой в конце дороги, создавали величественную триумфальную арку, под которой ей нужно будет пройти...
А там - вверху - высоко над этим холодным белым лесом, стоял золотой месяц, такой тихий и спокойный в своем небесном лоне...
Она всё шла и шла, не зная куда и зачем идет, не ощущая ни холода, ни усталости, с одной только мыслью в голове - "сбежать", сбежать подальше, чтобы спрятать от жестокого врага свое счастье, свое дорогое сокровище, свое дитя, которое тихо спало на ее руках, не зная о страшной беде...
Недалеко, между деревьями, засверкал огонек - наверно, домик лесничего, и она услышала словно небесные звуки величественной хоровой песни, которые эхом разошлись в тиши голубой ночи по белому лесу...
Рождественская колядка... Она знает ее... Когда-то и она, молодой девушкой, без горя и забот пела ее.... Ей даже казалось, что она слышит те чудные слова припева:
Ой радуйся, земля,
Сын Божий родился!..
Сын Божий родился, а правды нет на земле!..
А она всё шла и шла... Но тут вдруг, совсем близко - будто из-за угла выскочив - послышался грохот и звон.... Видно, сюда повернули... Боже мой!... Неистово прижав дитя к похолодевшему сердцу, бросилась она в сторону, между деревьев...
По дороге, будто злой дух, с грохотом, стуком и звоном пробежали парой сани, и в бледном сиянии луны промелькнуло перед ней страшное, ненавистное лицо..."
Подобную тему затрагивает Н.М. Кибальчич и в другом рассказе - "Чайка". Там муж шантажирует жену, угрожая отнять ребенка, чтобы она вернулась к нему.
Еще интересны с феминистской точки зрения рассказы:
"Кому яке діло?!" ("Кому какое дело?!") - о паре, где женщина намного старше мужчины, и все их за это осуждают, хотя никто не осуждает, когда происходит наоборот.
"Останній раз!" ("Последний раз!") - об участи старой девы, с критикой двойной сексуальной морали и практики выдавать юных девушек за муж за сильно старших, "нагулявшихся" мужчин.