Сигрид Унсет, часть третья, "Крест".
Часть первая, "Венец": https://fem-books.livejournal.com/1748516.html
Часть вторая, "Хозяйка": https://fem-books.livejournal.com/1770464.html
В 1924 году у Сигрид Унсет произошло два очень важных события: оформила раздельное проживание с мужем и приняла католичество. Крещение было обставлено очень красиво, в старинном духе. Однако злые языки не унимались, настойчиво объясняя духовное обновление Унсет тем, что принятие католичества аннулирует прежние, протестантские супружеские узы. Договорились аж до того, что монашество Унсет, а она стала сестрой Улавой, терциарией-доминиканкой, было затеяно, чтобы отделаться от Слапгарда раз и навсегда. Усомнюсь. Отношения с Богом особенно много значили для безутешной матери, столкнувшейся с неизлечимой болезнью дочери. Врачи её не обнадёживали. Марит будет жить, но обслуживать себя не сможет. На поддерживающее лечение требовались деньги, деньги и деньги. «Я же должна издавать каждый год по книге - мне ведь приходится всех содержать!» - восклицает Унсет в письме. Не только своих детей, но и падчериц, которым она оказывала финансовую помощь.
И действительно, новая историческая дилогия «Улав, сын Аудуна из Хествикена» [Olav Audunssøn i Hestviken] и «Улав, сын Аудуна и его дети» [Olav Audunssøn og hans børn] выходят с интервалом в полтора года. Первый том в 1925 году, второй в 1927.
Итак, конец тринадцатого-начало четырнадцатого столетия. Герои - старшие современники Кристин дочери Лавранса, и Улав даже встречается с молодым Лаврансом. У того как раз радостная пора, двое сыновей, кажущихся такими здоровенькими, и о прошлом жены он в наивности своей не подозревает. Аудунссон грешным делом ему позавидовал. Во всяком случае, свою долю счёл менее благой. А начиналось, ах, точно романтическая баллада: двое детей, обручённых друг другу с пелёнок, нежная дружба, внезапно вспыхнувший жар... Унсет доказывает, что не в романтике и не в страсти счастье, со всем пылом личности, убедившейся в этом лично. Может быть, дело в самой натуре Ингунн, не способной осчастливить ни мужа, ни детей, ни самое себя? Её хилость, неприспособленность, чувствительность и нервность составляют печальный контраст с ладным и деловитым Улавом. Естественно! Мужчина десять лет путешествует, приключается, учится, воюет, у него боевые товарищи, подружка в постели, боготворимый ярл, чтоб ему пусто было - и воротившись спустя десятилетие, искренне верит, что снимет юную невесту, как бутылку с полки, нетронутую и незапятнанную. И на стол поставит. А невеста год за годом, день за днём прозябала не то в работницах, не то в приживалках у чужих людей, которые плевать на неё хотели (и плевали), и один раз протянула руку к теплу, да сразу обожглась.
Ингунн плясала, точно оглашенная, отрешившись от всего вокруг. Высокой и хрупкой, ей приходилось нагибаться ниже, чем другим женщинам; она опустила веки, побледнела и тяжело дышала. Когда она пробегала вперёд под скрещенными клинками, распущенные волосы, плащом окутывавшие ее, чуть колыхались, словно ей хотелось подняться, взмахнув тяжелыми крылами… Прядь волос упала на грудь Тейту и зацепилась за его застежку. От этого ей было больно плясать, но она и не думала приостановиться, чтобы высвободить волосы.
В бытность свою на Ливлибе я часто дилогию советовала во флэшмобах, и самая распространённая точка зрения была: Улав мужик, Ингунн истеричка и проститутка, общее впечатление тоскливое. Не знаю. Мне казалось очень оптимистичным, как поднимали из руин старую усадьбу, как учились быть семьёй, несмотря ни на что, быть родителями, как ошибались - и находили в себе силы двигаться дальше. Безусловно, многие темы пересекаются с темами, поднятыми в «Кристин» - и неудачная попытка самоубийства, и клеймо «незаконнорожденности», и тяготы крестьянского труда. Одни эти сыры, как они Ингунн всё не удавались, чего стоят. С историей Симона и его юной супруги Рамборг перекликается прозрение Улава: оказывается, его Ингунн такая же, как он, умеющая не только страдать, но и мыслить, и рассуждать, и каяться. Какой реприманд неожиданный, все эти годы ты, человече, жил не с птичкой и не с оленухой, а с другим человеком. Кончилось смертью - так всякий земной путь кончается смертью. Очень люблю эту книгу, причём вторую часть не менее чем первую. И нисколько не удивляюсь формулировке, за что именно получила Унсет в 1928 году Нобелевскую премию: главным образом за мощное описание жизни Севера в Средние века.
Постнобелевские произведения лауреатки известны меньше. Нет в русском переводе ни дилогии «Гимнадения. История юности Пауля Сельмера» [Gymnadenia] (1929) и «Неопалимая купина» [Den brændende busk] (1930), где тема взросления подана в русле открытой католической пропаганды, ни «Иды Элизабет» [Ida Elisabeth] (1932), классического семейного романа о безответственном, но обаятельном отце семейства и его бедолаге-благоверной, ни автобиографии «Одиннадцать лет» [Elleve aar] (1934), посвящённой раннему отрочеству, ни «Верной жены» [Den trofaste hustru] (1937), где появляется антигерой, норвежский национал-социалист. Зато издательство «Текст» в 2000 году сделало нам подарок, напечатав в переводе Л. Горлиной «Мадам Дортею» [Madame Dorthea]. Унсет опубликовала это историческое произведение в 1939 году. Странно, должно быть, воспринималась «Дортея»: в Европе тревожно, в Норвегии Квислинг, в газете публикуются статьи типа «Трагедия Сигрид Унсет. Как оборотистые евреи-марксисты и большевики от культуры манипулируют ее католической верой». А тут идиллия XVIII столетия. Трогательная супружеская пара, семеро детишек от пробующих голос мальчиков-подростков до крохи в пелёнках, пасторальная природа кругом. Но гром среди ясного неба: пропали в метель старшие сыновья с учителем, нервным и жёлчным господином Даббелстееном. Они нашлись. Исчез бесследно отец, бросившийся на их поиски.
Сама писательница не всегда была нежной матерью. «Туллу (детское прозвище Марит) я вынуждена была даже бить, как бы жестоко это ни выглядело. Приходилось силой приучать её к чистоплотности, иначе бы она стала совсем животным,» - писала она. Племянница вспоминала, что в доме тётушки Сигрид были жёсткие порядки. Любящая мать не гнушалась дать сыну пощёчину, строго пресекала проявления чувств даже у четырёхлетней крестницы, считая их кривлянием. Но мадам Дортея из другого теста. Всё её собственничество, вся приземлённость проистекают из того, что дети - её вселенная. По сути дела, весь роман - метания, воспоминания, тревоги новоявленной вдовы, за которую в конце концов всё решили, пристроили старших мальчиков, помогли материально, так что по миру идти не пришлось... Тем временем по соседству произошло несчастье, тяжко заболела Мария, экономка капитана Колда, и не зря шептались, что болезнь её женская, а по существу никакая не болезнь. Потребовалась помощь мадам Дортеи. Мадам Дортея предоставила помощь. Как водится между добрыми людьми.
Капитан расхохотался:
- Я отдал бы весь Фенстад в полную вашу собственность за одну-единственную ночь с вами…
- Вы просите гораздо больше, чем я могла бы позволить себе отдать за имение, - сухо заметила Дортея.
Капитан замолчал, явно смущённый, и она сдержанно продолжала:
- И мне представляется, что, по вашим ценам, Мария Лансгет уже давно имеет право на Фенстад…
Снова о романтической страсти как бессмысленном перформансе, снова о быте, этом всепоглощающем быте, быте-опоре, быте-обузе. Его символ - исполинское бархатное кресло-стульчак, красивое, вычурное и тяжёлое, как весь восемнадцатый век. А символ влюблённости, пожалуй, болото, так весело, приветливо мигающее голубыми оконцами...
В тот год зимой умерла Марит,а летом - Шарлотта Унсет, мать писательницы. Через несколько дней началась война. Геббельс записал в своем дневнике: «Сигрид Унсет резко выступила против Рейха. Поэтому я запрещаю её книги».
20 апреля началась оккупация Норвегии, через две недели Сигрид Унсет эмигрировала и уже в Швеции узнала, что в бою погиб старший сын, двадцатисемилетний Андерс Сварстад. А дальше была Америка, превозносившая средневековые саги нобелиатки, но возмущавшаяся «средневековостью» её воззрений. Была страшная весть в сорок третьем, что не стало бывшего мужа. Были путевые заметки, несвоевременные и непричёсанные мысли, своей непричёсанностью-несвоевременностью отталкивающие многих и посейчас. То Унсет восхищается мироощущением японцев, то союзников-СССР припечатает фразой «люди здесь - и в центре города, и на окраине - были одинаково плохо одетыми, небритыми, одинаково непричёсанными, неухоженными». Логично возразить, что если бы Унсет могла заглянуть во внутренний мир советских встречных, то нашла бы много сходного со своими взглядами. Немногие знают, что «истинный ариец белокур как Гитлер, высок как Геббельс и строен как Геринг» - цитата из выступления Унсет. Она и так-то была заядлая германофобка, а тут, когда пошли открываться военные преступления, издевательства над мирным населением, кошмары концлагерей... Неудивительно, что писательница сочла свои предсказания сбывшимися. В письме своей подруге Марджори Ролингс она заявляла: «Откровенно признаюсь, я ничего не имею против уничтожения всех немцев - мужчин, женщин и детей: тем самым мир бы очистился от расы господ». Интересно, что у Унсет хранилась папка «Добренькие норвежцы», где были собраны письма норвежцев в защиту немцев. Собственно, и мемуары, особенно «Счастливые дни в Норвегии», и детская проза, и эссе того периода, и жизнеописания святых - это пропаганда и агитация в высшем смысле терминов. Пропаганда скандинавского образа жизни и агитация против «условно немецкого» менталитета: власти коллектива, субординации, пресловутой озабоченности орднунгом и дисциплиной, деления людей по сортам, из которого, по мнению Унсет, и растёт нацизм.
Последние годы Сигрид Унсет были омрачены конфликтом с Хансом Бенедиктом, единственным её выжившим ребёнком. Он хотел жениться. Избранница считалась (а похоже, и была) в годы войны нацистской осведомительницей. В очередной раз поссорившись с сыном, Унсет почувствовала себя плохо и на следующий день, 10 июня 1949 года умерла. Всё предполагала, что «по грехам» будет долго лежать-мучиться, как её героиня Ингунн. А только лишь исповедаться успела и причастилась. Кстати, об исповедях.
Как-то раз духовник укорил ее за то, что она слишком много ругается; она не должна забывать, что ангел-хранитель всё записывает.
- Тогда будем надеяться, что ангел умеет стенографировать, - ответила нобелевская лауреатка.
Часть вторая, "Хозяйка": https://fem-books.livejournal.com/1770464.html
В 1924 году у Сигрид Унсет произошло два очень важных события: оформила раздельное проживание с мужем и приняла католичество. Крещение было обставлено очень красиво, в старинном духе. Однако злые языки не унимались, настойчиво объясняя духовное обновление Унсет тем, что принятие католичества аннулирует прежние, протестантские супружеские узы. Договорились аж до того, что монашество Унсет, а она стала сестрой Улавой, терциарией-доминиканкой, было затеяно, чтобы отделаться от Слапгарда раз и навсегда. Усомнюсь. Отношения с Богом особенно много значили для безутешной матери, столкнувшейся с неизлечимой болезнью дочери. Врачи её не обнадёживали. Марит будет жить, но обслуживать себя не сможет. На поддерживающее лечение требовались деньги, деньги и деньги. «Я же должна издавать каждый год по книге - мне ведь приходится всех содержать!» - восклицает Унсет в письме. Не только своих детей, но и падчериц, которым она оказывала финансовую помощь.
И действительно, новая историческая дилогия «Улав, сын Аудуна из Хествикена» [Olav Audunssøn i Hestviken] и «Улав, сын Аудуна и его дети» [Olav Audunssøn og hans børn] выходят с интервалом в полтора года. Первый том в 1925 году, второй в 1927.
Итак, конец тринадцатого-начало четырнадцатого столетия. Герои - старшие современники Кристин дочери Лавранса, и Улав даже встречается с молодым Лаврансом. У того как раз радостная пора, двое сыновей, кажущихся такими здоровенькими, и о прошлом жены он в наивности своей не подозревает. Аудунссон грешным делом ему позавидовал. Во всяком случае, свою долю счёл менее благой. А начиналось, ах, точно романтическая баллада: двое детей, обручённых друг другу с пелёнок, нежная дружба, внезапно вспыхнувший жар... Унсет доказывает, что не в романтике и не в страсти счастье, со всем пылом личности, убедившейся в этом лично. Может быть, дело в самой натуре Ингунн, не способной осчастливить ни мужа, ни детей, ни самое себя? Её хилость, неприспособленность, чувствительность и нервность составляют печальный контраст с ладным и деловитым Улавом. Естественно! Мужчина десять лет путешествует, приключается, учится, воюет, у него боевые товарищи, подружка в постели, боготворимый ярл, чтоб ему пусто было - и воротившись спустя десятилетие, искренне верит, что снимет юную невесту, как бутылку с полки, нетронутую и незапятнанную. И на стол поставит. А невеста год за годом, день за днём прозябала не то в работницах, не то в приживалках у чужих людей, которые плевать на неё хотели (и плевали), и один раз протянула руку к теплу, да сразу обожглась.
Ингунн плясала, точно оглашенная, отрешившись от всего вокруг. Высокой и хрупкой, ей приходилось нагибаться ниже, чем другим женщинам; она опустила веки, побледнела и тяжело дышала. Когда она пробегала вперёд под скрещенными клинками, распущенные волосы, плащом окутывавшие ее, чуть колыхались, словно ей хотелось подняться, взмахнув тяжелыми крылами… Прядь волос упала на грудь Тейту и зацепилась за его застежку. От этого ей было больно плясать, но она и не думала приостановиться, чтобы высвободить волосы.
В бытность свою на Ливлибе я часто дилогию советовала во флэшмобах, и самая распространённая точка зрения была: Улав мужик, Ингунн истеричка и проститутка, общее впечатление тоскливое. Не знаю. Мне казалось очень оптимистичным, как поднимали из руин старую усадьбу, как учились быть семьёй, несмотря ни на что, быть родителями, как ошибались - и находили в себе силы двигаться дальше. Безусловно, многие темы пересекаются с темами, поднятыми в «Кристин» - и неудачная попытка самоубийства, и клеймо «незаконнорожденности», и тяготы крестьянского труда. Одни эти сыры, как они Ингунн всё не удавались, чего стоят. С историей Симона и его юной супруги Рамборг перекликается прозрение Улава: оказывается, его Ингунн такая же, как он, умеющая не только страдать, но и мыслить, и рассуждать, и каяться. Какой реприманд неожиданный, все эти годы ты, человече, жил не с птичкой и не с оленухой, а с другим человеком. Кончилось смертью - так всякий земной путь кончается смертью. Очень люблю эту книгу, причём вторую часть не менее чем первую. И нисколько не удивляюсь формулировке, за что именно получила Унсет в 1928 году Нобелевскую премию: главным образом за мощное описание жизни Севера в Средние века.
Постнобелевские произведения лауреатки известны меньше. Нет в русском переводе ни дилогии «Гимнадения. История юности Пауля Сельмера» [Gymnadenia] (1929) и «Неопалимая купина» [Den brændende busk] (1930), где тема взросления подана в русле открытой католической пропаганды, ни «Иды Элизабет» [Ida Elisabeth] (1932), классического семейного романа о безответственном, но обаятельном отце семейства и его бедолаге-благоверной, ни автобиографии «Одиннадцать лет» [Elleve aar] (1934), посвящённой раннему отрочеству, ни «Верной жены» [Den trofaste hustru] (1937), где появляется антигерой, норвежский национал-социалист. Зато издательство «Текст» в 2000 году сделало нам подарок, напечатав в переводе Л. Горлиной «Мадам Дортею» [Madame Dorthea]. Унсет опубликовала это историческое произведение в 1939 году. Странно, должно быть, воспринималась «Дортея»: в Европе тревожно, в Норвегии Квислинг, в газете публикуются статьи типа «Трагедия Сигрид Унсет. Как оборотистые евреи-марксисты и большевики от культуры манипулируют ее католической верой». А тут идиллия XVIII столетия. Трогательная супружеская пара, семеро детишек от пробующих голос мальчиков-подростков до крохи в пелёнках, пасторальная природа кругом. Но гром среди ясного неба: пропали в метель старшие сыновья с учителем, нервным и жёлчным господином Даббелстееном. Они нашлись. Исчез бесследно отец, бросившийся на их поиски.
Сама писательница не всегда была нежной матерью. «Туллу (детское прозвище Марит) я вынуждена была даже бить, как бы жестоко это ни выглядело. Приходилось силой приучать её к чистоплотности, иначе бы она стала совсем животным,» - писала она. Племянница вспоминала, что в доме тётушки Сигрид были жёсткие порядки. Любящая мать не гнушалась дать сыну пощёчину, строго пресекала проявления чувств даже у четырёхлетней крестницы, считая их кривлянием. Но мадам Дортея из другого теста. Всё её собственничество, вся приземлённость проистекают из того, что дети - её вселенная. По сути дела, весь роман - метания, воспоминания, тревоги новоявленной вдовы, за которую в конце концов всё решили, пристроили старших мальчиков, помогли материально, так что по миру идти не пришлось... Тем временем по соседству произошло несчастье, тяжко заболела Мария, экономка капитана Колда, и не зря шептались, что болезнь её женская, а по существу никакая не болезнь. Потребовалась помощь мадам Дортеи. Мадам Дортея предоставила помощь. Как водится между добрыми людьми.
Капитан расхохотался:
- Я отдал бы весь Фенстад в полную вашу собственность за одну-единственную ночь с вами…
- Вы просите гораздо больше, чем я могла бы позволить себе отдать за имение, - сухо заметила Дортея.
Капитан замолчал, явно смущённый, и она сдержанно продолжала:
- И мне представляется, что, по вашим ценам, Мария Лансгет уже давно имеет право на Фенстад…
Снова о романтической страсти как бессмысленном перформансе, снова о быте, этом всепоглощающем быте, быте-опоре, быте-обузе. Его символ - исполинское бархатное кресло-стульчак, красивое, вычурное и тяжёлое, как весь восемнадцатый век. А символ влюблённости, пожалуй, болото, так весело, приветливо мигающее голубыми оконцами...
В тот год зимой умерла Марит,а летом - Шарлотта Унсет, мать писательницы. Через несколько дней началась война. Геббельс записал в своем дневнике: «Сигрид Унсет резко выступила против Рейха. Поэтому я запрещаю её книги».
20 апреля началась оккупация Норвегии, через две недели Сигрид Унсет эмигрировала и уже в Швеции узнала, что в бою погиб старший сын, двадцатисемилетний Андерс Сварстад. А дальше была Америка, превозносившая средневековые саги нобелиатки, но возмущавшаяся «средневековостью» её воззрений. Была страшная весть в сорок третьем, что не стало бывшего мужа. Были путевые заметки, несвоевременные и непричёсанные мысли, своей непричёсанностью-несвоевременностью отталкивающие многих и посейчас. То Унсет восхищается мироощущением японцев, то союзников-СССР припечатает фразой «люди здесь - и в центре города, и на окраине - были одинаково плохо одетыми, небритыми, одинаково непричёсанными, неухоженными». Логично возразить, что если бы Унсет могла заглянуть во внутренний мир советских встречных, то нашла бы много сходного со своими взглядами. Немногие знают, что «истинный ариец белокур как Гитлер, высок как Геббельс и строен как Геринг» - цитата из выступления Унсет. Она и так-то была заядлая германофобка, а тут, когда пошли открываться военные преступления, издевательства над мирным населением, кошмары концлагерей... Неудивительно, что писательница сочла свои предсказания сбывшимися. В письме своей подруге Марджори Ролингс она заявляла: «Откровенно признаюсь, я ничего не имею против уничтожения всех немцев - мужчин, женщин и детей: тем самым мир бы очистился от расы господ». Интересно, что у Унсет хранилась папка «Добренькие норвежцы», где были собраны письма норвежцев в защиту немцев. Собственно, и мемуары, особенно «Счастливые дни в Норвегии», и детская проза, и эссе того периода, и жизнеописания святых - это пропаганда и агитация в высшем смысле терминов. Пропаганда скандинавского образа жизни и агитация против «условно немецкого» менталитета: власти коллектива, субординации, пресловутой озабоченности орднунгом и дисциплиной, деления людей по сортам, из которого, по мнению Унсет, и растёт нацизм.
Последние годы Сигрид Унсет были омрачены конфликтом с Хансом Бенедиктом, единственным её выжившим ребёнком. Он хотел жениться. Избранница считалась (а похоже, и была) в годы войны нацистской осведомительницей. В очередной раз поссорившись с сыном, Унсет почувствовала себя плохо и на следующий день, 10 июня 1949 года умерла. Всё предполагала, что «по грехам» будет долго лежать-мучиться, как её героиня Ингунн. А только лишь исповедаться успела и причастилась. Кстати, об исповедях.
Как-то раз духовник укорил ее за то, что она слишком много ругается; она не должна забывать, что ангел-хранитель всё записывает.
- Тогда будем надеяться, что ангел умеет стенографировать, - ответила нобелевская лауреатка.