Gail Collins "America's Women": «Его дорогая супруга случайно упала за борт»
Писательнице Гейл Коллинз сегодня исполняется 73 года, а США отмечают День благодарения.
Так что очередная глава посвящена первым британским колонистам.
«Его дорогая супруга случайно упала за борт»
К тому времени, как вахтенный «Мэйфлауэр» впервые увидел землю в ноябре 1620 года, пассажиры находились в море десять недель. Путешествие было тяжелым. Будущие колонисты страдали от морской болезни и один из матросов регулярно рассказывал им, как бы хотел выбросить их трупы за борт (Вильям Брэдфорд, который записал эту историю, не без злорадства отметил, что именно этот матрос был единственным умершим в этот рейс). На борту находилось девятнадцать женщин (все, кроме одной, замужние), семь девочек в возрасте от десяти до пятнадцати лет и некоторое количество маленьких детей. Они проводили большую часть времени в трюме, где пахло так, как должно было пахнуть в месте, где живет сотня человек и неделями не меняет одежды. В плохую погоду люк закрывался, и трюм погружался во тьму, освещаемую лишь свечой или масляной лампой. Там было постоянно холодно и сыро.
Глядя на берег, на мрачный зимний пейзаж, наверное, пилигримы думали - а не исчезнет ли их колония бесследно, не станет ли вторым Роаноком? Позднее они узнали, что здесь уже побывали англичане и научили некоторых индейцев паре слов по-английски. Но когда «Мэйфлауэр» пристал к берегу, они думали, что больше ни с кем не удастся перемолвиться словом, кроме товарищей по несчастью - а многие уже успели друг друга возненавидеть. Багажа у них было мало - один сундук на семью. Они думали, что никогда больше не увидят ни часов, ни кошки, ни яблока. Если бы умерло несколько их тощих коз - а скотина на корабле начала быстро умирать - они имели все шансы остаться без молока. Ни у кого с собой не было прялки. Случись кому-то разбить тарелку или прожечь дырку в платье, заменить это было нечем.
Пристав к берегу, мужчины пошли на берег исследовать, оставив женщин и детей на борту под охраной команды. Им повезло пережить плавание, но как только корабль стал на якорь, колонисты начали умирать, скорее всего, от тифа или пневмонии. Ни одна из женщин не описала чувств, которые они испытывали, пока корабль болтался в гавани, а им оставалось лишь смотреть на зимний лес и надеяться, что мужья вернутся живыми из очередной разведки. Все, что мы знаем - жена Брэдфорда, Дороти Мэй, смертельно устала от всего этого и утопилась. Пилигримы не нашли в себе сил признать, что это было самоубийство, и уговаривали себя, что Дороти - которая прекрасно выдержала десятинедельное путешествие по бурному океану - оступилась и упала с палубы корабля, стоящего на рейде. «Его дорогая супруга случайно упала за борт» -- записал биограф Брэдфорда, Коттон Матер. Дороти Мэй Брэдфорд, двадцатидвухлетняя мать маленького сына, оставленного в Англии с бабушкой, исчезла из истории. Ее близкие не могли позволить себе долго ее оплакивать или даже признать ее отчаяние. А ее муж женился вторично.
К следующей весне почти все женщины, которые стояли рядом с Дороти на борту «Мэйфлауэр», были мертвы. Эпидемия убившая за первую зиму половину колонистов, собрала самую большую жатву среди замужних женщин. В живых осталось четыре из девятнадцати. Не обращая внимания на собственное состояние, они ухаживали за больными мужьями и детьми, и сил на борьбу с собственной болезнью у них просто не осталось. Дело не в слабости женского пола - выжили все незамужние девушки. И когда «Мэйфлауэр» отплывал в Англию и капитан предложил бесплатный проезд домой любой женщине - не согласилась ни одна.
Большинство девушек и девочек, переживших первую зиму, прожили долго и нарожали много маленьких колонистов. Тринадцатилетняя Мэри Хилтон осиротела в первую зиму. Она вышла замуж за колониста, приехавшего на следующем рейсе, и у них родилось десять детей. Присцилла Маллинс тоже осталась сиротой и вышла замуж за бондаря Джона Алдена, который, по свидетельству Брэдфорда, был «желанен многим в качестве мужа». Один из их одиннадцати детей, Джон Алден-младший принял заметное участие в двух серьезных кризисах Новой Англии - как герой войн с индейцами и как обвиненный в колдовстве во время «ведьминых процессов» в Сэлеме.
«Ибо она всегда была мне хорошей женой и продолжает ей оставаться».
Дом был единственным местом, где колонистка могла руководить, управлять и производить. Элизабет Баффам Чейс вспоминала рассказы своей прабабки о том, как та растила четырнадцать детей, делала всю обычную работу по дому плюс «отливала свечи, изготовляла мыло, делала масло и сыр, пряла, ткала, красила ткань, шила, вязала и обшивала всю семью». Очень много времени съедало изготовление ткани. Изначально тканей в колониях было так мало, что сохранились записи о судебных делах из-за прожженного одеяла или пропавшего носового платка. Изготовлением ткани озаботились на государственном уровне и в 1656 году суд обязал жительниц Новой Англии прясть три фунта пряжи в неделю по меньшей мере тридцать недель в году. В указе особо оговаривались что эта обязанность налагалась на людей, «которые больше ничем не заняты». Наверное, женщины сочли большим нахальством, что кто-то упрекает их в тунеядстве - при том объеме работы, который они уже выполняли.
Одежда колонистов изготовлялась из шерсти или льна. Превращение льна в холст было процессом длительным и трудоемким. Стебли сушили, чесали, размягчали, вымачивали, снова сушили, трепали, чтобы отделить волокна и клали под пресс. Волокно, которое в результате получалось, прялось в нитку на маленьком колесе с ручным приводом. Потом нитку несколько раз вымачивали, сушили и отбеливали, прежде чем отправить на ткацкий станок. С шерстью женщины пользовались колесом покрупнее и работали стоя. Они исполняли около прялки небольшой танец, отходя на несколько шагов, чтобы оттянуть только что спряденную нитку, и возвращаясь, чтобы дать ей намотаться на колесо. За день прядения женщина могла пройти до двадцати миль, не выходя из дому.
Если женщина могла свалить хоть часть прядения на дочек или служанок, она так и делала. Готовить тоже было тяжело, потому что не было никакого способа контролировать температуру в очаге. Иногда приготовление мяса на вертеле облегчалось наличием механического цилиндра, который сам проворачивал вертел, но это новшество было принадлежностью ресторанов и таверн, а не частных домов.
Возможно, сезонные работы были для женщин интереснее. Во время заколки свиней они промывали свиные кишки и делали сосиски и колбасу. Жир смешивался с щелочью и шел на мыло. Жир и щелочь кипятились вместе, на улице, в котле над костром. На баррель полужидкого мыла уходило шесть бушелей (210 литров) золы и 24 фунта (11 килограмм) жира.
В холодную погоду женщины отливали свечи и варили пиво. Весной сажали огород. Марта Баллард, повитуха из штата Мэн растила у себя на огороде бобы, капусту, салат, морковку, турнепс, свеклу, огурцы, редиску, лук, чеснок, перцы, кабачки, зеленый горошек и тыкву, а также целый ряд трав для кухни и аптечки. Ранним летом начиналось изготовление сыра. Молочница медленно разогревала молоко с реннином - высушенной оболочкой из желудка коровы. Через час-два начиналось створаживание, молочница вмешивала в котел масло, клала смесь в форму и под деревянный пресс. Искусная молочница была настоящим кладом для своей семьи, потому что создавала продукт, на который всегда был спрос. Чтобы изготовить масло, нужно было часами сидеть над маслобойкой, а потом придавать маслу форму руками или деревянными лопатками.
Конечно, не всем женщинам все дела по хозяйству удавались одинаково хорошо. Если кто-то хорошо умела делать сыр, она могла обменять его на ткань, или свечи, или сосиски. Квалифицированная повитуха или портниха могла получить в качестве платы за свои услуги жбан масла или пару живых гусей. Марта Баллард, работавшая повитухой в конце восемнадцатого века, брала в качестве платы за свои услуги кофе, свечи, пряжу для вязания и даже черепицу для крыши. Кстати, повивальная практика миссис Баллард была очень интенсивной. За три недели августа она, не отрываясь от своего большого хозяйства, приняла четырех младенцев, выехала на шестнадцать вызовов и приготовила три тела для погребения. Община женщин создавала сеть меновой торговли и обычной взаимопомощи. В приглашениях в гости никто не нуждался, женщины просто приходили в гости к подругам и включались в работу - лишняя пара рук всегда была нужна. Дочерей регулярно «одалживали» подругам и соседкам в качестве такой лишней пары рук, когда в хозяйстве случался аврал.
Женщины колоний достигали пика власти в среднем возрасте, когда уже не были физически вымотаны беременностями и кормлениями и когда у них подросли дочери, которые могли помогать. Рождение дочери не было поводом для разочарования - все понимали, что женщине так же нужны помощницы дома, как мужчине помощники в поле, в кузнице или где еще. Хотя умная и состоятельная женщина не имела никакого голоса в общественных делах, от нее ожидалось, что она займет руководящую роль в параллельной вселенной, населенной женщинами. Женщины постарше наставляли, опекали и учили молодых. Мужчины на официальных должностях признавали этот факт. Так в 1664 в Топсфилде в суд вызвали Элизабет Перкинс и Агнессу Эванс по делу молодой женщины, которую они обе хорошо знали. Элизабет и Агнесса успешно отказались от дачи показаний. Они доказали суду, что искомая девушка просила их совета, доверилась им, исправилась, и они не станут обманывать ее доверие и рассказывать ее секреты.
Умелой хозяйке так же удавалось заслужить уважение мужа, который прекрасно видел плоды ее трудов. Закалывая свинью, фермер прекрасно знал, что без жены не видать ему ни бекона, ни колбасы, ни сосисок. Сидя у очага за починкой инструментов или штопкой рыболовной сети, он видел, как она превращает в одежду для семьи лен, который он вырастил, или шерсть, которую он состриг. Свеча, которая освещала их путь до кровати, вышла из под ее руки, равно как и овощи, сыр, яйца и курятина в их тарелках и пиво и сидр в их кружках. Они были партнерами в семейном бизнесе, и если мужчина хоть сколько-нибудь дружил с головой, он понимал, насколько критически важна его жена для их общего успеха. В семнадцатом веке жил в городе Ипсвиче некий человек по имени Энсайн Хьюлетт. Денег на новый бизнес ему не хватало, и он решил попросить взаймы у своей жены, успешной птичницы. Когда ему сказали, что все деньги в семье и так по закону ему принадлежат, он ответил так: «Я не лезу в ее дела с гусями и индейками - это ее работа и ее достояние. Ибо она всегда была мне хорошей женой и продолжает ей оставаться».
Предыдущие части:
«Посвящена в тайны стирального корыта»
«Откуда было знать, что она станет такой известной»
«Стоя прямо на спине своей неоседланной лошади»
"О, Лиззи! Ты нас всех на посмешище выставишь!"