Зимой жизнь у нас замирала. Зимой мы жили как в тюрьме. Мы были словно привязаны толстой верёвкой к нашей чёрной закопчённой печке. В ней было нечто романтическое, знаю, если рассказывать о ней правильно, уснащая рассказ искренними интонациями в духе викторианских сказок про дома с привидениями, которые многим очень нравятся. Да я и сама не раз расскаазывала про нашу печку с такими вот интонациями -- чем вызывала восторг у своих кавалеров, которые носили бусы из акульих зубов и которые назначали мне свиданки в кофейнях. Да и сейчас полно людей, обожающих рассказы про жизньв нищете. Они считают, что нужда закаляет, как красота, заостряет силу духа как клинок, который может ранить. Они мысленно просчитывают свою силу, сравнивая её с этой остротой, причём совершенно бессознательно, готовясь или пожалеть тебя, или дать сдачи.
"История волков" [History of Wolves] Эмили Фридлунд -- одна из самых неожиданных номинанток прошлогоднего Букера. Азарт, с каким аудитория бросилась её читать, сравним лишь с задором, с каким критики бросились её бранить. Слабо, вторично, "старая песня", избитая тематика подросткового изгойства и мук полового созревания... однако потенциал большой, и вокруг романа уже собрался фан-клуб. Так что пусть будет.
Доля истины здесь есть.
Действительно, центральная героиня -- классическая отщепенка-двоечница школьной прозы. Её растит чета пожилых хиппи, последних осколков некогда процветавшей коммуны, но Мэделайн ещё помнит, как у неё и других коммунарских детишек были "общие родители". И кто из них настоящие мама и папа, определить невозможно. Вторая такая же аутсайдерка -- рано созревшая девочка Лили, для белых бедная Лили-индеанка, а для оджибвеев Лили-полячишка. В остальном сюжет вполне бы укладывался в рамки "женщине под сорок, "жизнь не удалась" (то есть, понимай, мужчины рядом нет), она возвращается в родные места, чтобы поразмыслить, что же пошло не так". И тут бесхитростные воспоминания детства выливаются таким ушатом холодной воды на модную концепцию "позитивного мышления" и других подобных манипуляций масовым сознанием. Я, кстати, не знала, что если ребёнку не оказали медицинскую помощь из религиозных соображений, а не из невнимательности, ответственность с родителей снимается. Свобода совести опекунов важнее, чем жизнь опекаемых... Странно. И страшно.
-- Но термин "альфа-самец" -- его придумали, чтобы описывать поведение животных в неволе, -- может ввести в заблуждение. Альфа-особь ведёт себя как альфа только в определённые моменты и в силу определённых причин.
Эти слова всегда порождали во мне ощущение, что я пью что-то холодное и сладкое, что-то запретное.
Запретность и соблазн -- также важная тема, недаром в тексте прямо и косвенно упоминается "Поворот винта" Генри Джемса. Единственно, никаких демонов-искусителей не понадобилось. Всё неиллюзорное зло романа творят человеческие руки. Сознательно ли Лео и Патра залучали в свои сети добрую и наивную девочку, закармливали сладостями, подкупали, заласкивали, чтобы потом, когда всё случится, свалить на неё невыносимый груз вины? Или бессознательно, в порядке удачной импровизации? Американскую декларацию о независимости Мэтти впервые слышит из уст учителя, уличённого педофила. Рассуждения о милосердии Всевышнего -- от мужчины, который родного сына практически убил в угоду своим убеждениям. Вновь и вновь она будет убеждаться в том, что единственным настоящим в её судьбе были лесные прогулки с четырёхлетним мальчиком, который и не любил её, но очень к ней привык...
-- А чего тебе надо от Лили-Полячишки? Она противная розовая гомо-лесба. Ты такая же гомо или как?
Я вздохнула. Мальчишки в школе вечно задавали мне этот вопрос. Это было худшее оскорбление, которое могло прийтив голову восьмилетнему мальчишке. Но я давно привыкла...
-- Гомо сапиенс, да? -- переспросила я веско.
Они смущённо переглянулись.
-- Тогда да, я гомо.
-- Фу! Проваливай! Тьфу на тебя! -- завопили мальчишки. Но они явно были в восторге.
Что сразу "Историю волков" выделяет из общей массы -- у Фридлунд глубокое чувство природы, чувство пейзажа. Что я знала о Миннесоте раньше? Что там полно сусликов. Точнее, гоферов, луговых собачек, почему Миннесота и называется gopher state. Плеск судака в озёрной воде. Корчи сплетённого хвостами "мышиного короля" в тёмном дупле. Хруст ветки под оленьим копытом. Лес как торжество конкретики, объективности, реальности. Не разделаешь вовремя рыбу -- рыба протухнет. Вне зависимости от деструктивных убеждений, страстных желаний, бессознательных потребностей и расположения звёзд Сад-ад-Забих. Просто вот возьмёт и протухнет.
Относительно человеческих душ это тоже верно.