Мэри Бирд «Женщины и власть» (2018, «Альпина нон-фикшн»)
Мэри Бирд - британская антиковедка, кембриджская профессорша. Также является редакторшей раздела антиковедения в «The Times Literary Supplement», авторшей блога «A Don’s Life», который публикуется как постоянная колонка в «The Times». Её частые выступления для средств массовой информации, а иногда и спорные публичные заявления, принесли ей известность и звание «самого известного антиковеда Англии»
Аннотация Альпины:
Насколько глубоко в западную культуру встроены механизмы, лишающие женщин права голоса в публичной сфере, отказывающие им в серьезном отношении и отсекающие их от возможности находиться во власти? Окидывая взглядом долгую историю западной традиции исключения женщин из общественной и политической жизни - от Античности и до наших дней, - известный историк, профессор Кембриджского университета Мэри Бирд задается рядом вопросов: какова культурная подоплека сексизма в политике, какие формы он принимает? Как западные общества привыкли смотреть на женщин, обладающих властью или стремящихся к ней? Поиск ответов на эти вопросы призван помочь преодолеть, наконец, многовековое неравенство, от которого продолжают страдать женщины во всем мире. По мнению автора, если женщины отлучены от существующих властных институтов, вероятно, нам следует пересмотреть само наше понимание власти.
Отрывок из книги - https://gorky.media/fragments/obshhestvennyj-golos-zhenshhin/
Я хочу начать с момента, почти совпадающего с рождением западной литературной традиции, с первого описанного в ней случая, когда мужчина приказал женщине «закрыть рот», сообщив, что ее голос не должен звучать во всеуслышание. Я имею в виду ситуацию, увековеченную почти 3 000 лет назад в первых строках гомеровской «Одиссеи». Обычно мы воспринимаем эту поэму как эпическую историю Одиссея, повесть о приключениях и переделках, в которые попадал герой, возвращаясь домой с Троянской войны, пока жена Пенелопа верно ждала его дома, отвергая ухаживания претендентов и их настойчивые требования выбрать нового мужа. Но «Одиссея» в равной мере история Телемаха, сына главного героя и Пенелопы. Это история его взросления: за описанное в поэме время он из мальчика превращается в мужчину. И этот процесс начинается в первой песне, когда Пенелопа спускается из своей комнаты в большой зал дворца, а там перед толпой претендентов на ее руку выступает певец, и поет он о тех бедах и трудностях, которые претерпевают греческие герои на пути домой. Пенелопу его песня не веселит, и она при всех просит его запеть другую, не столь мрачную. И в этот момент вмешивается юный Телемах. «Мать моя, - говорит он, - лучше вернись-ка к себе и займися своими делами - пряжей, тканьем... Говорить же - не женское дело, а дело мужа, всех больше - мое; у себя я один повелитель» [Пер. В. Вересаева]. И Пенелопа уходит, скрывается в своих покоях.
Есть нечто странное в том, что желторотый юнец затыкает рот мудрой взрослой Пенелопе. Но эта сцена ясно показывает: там, где началась письменная хроника западной культуры, женским голосам в общественном пространстве звучать не давали. Более того, как показывает нам Гомер, неотъемлемая часть взросления мужчины состояла в том, чтобы научиться завладевать правом на публичную речь, не давая его женщинам.
...Античность знала лишь два исключения, когда женщина, выступавшая публично, не вызывала отвращения. Во-первых, позволялось говорить жертвам или мученицам, как правило, перед смертью. Первые христианки, брошенные на растерзание львам, в описании хронистов громко возглашали свою верность учению; в широко известном эпизоде ранней истории Рима у добродетельной Лукреции, изнасилованной жестоким царским сыном, есть только один монолог: она обвиняет насильника и возвещает о собственном самоубийстве (так представляли дело римские авторы, а уж как было в реальности, мы не имеем ни малейшего понятия). Но даже такой, довольно нерадостной, возможности говорить женщину могли лишить. В «Метаморфозах» есть история об изнасиловании юной царевны Филомелы. Насильник, чтобы избежать обвинения в стиле Лукреции, просто взял да и отрезал ей язык. Этот мотив использовал Шекспир в «Тите Андронике», где изнасилованную Лавинию тоже лишают языка.
Второе исключение нам более знакомо. Иногда закон позволял женщинам говорить в собрании - для защиты дома, детей, мужа или интересов других женщин. Так, в третьем из трех примеров женских ораторских выступлений, упомянутых у того римского автора, женщина по имени Гортензия произнесла речь от лица всех римских женщин (и только женщин), после того как их обложили особым имущественным налогом для финансирования сомнительной военной кампании. Иначе говоря, в чрезвычайных обстоятельствах женщинам разрешалось публично защищать свои групповые интересы, но только не говорить от лица мужчин или всего общества в целом. Как выразился один «гуру», живший во II в., «подавать голос при посторонних [женщине] должно быть так же стыдно, как раздеваться при них».
...В Античности публичное выступление и ораторство были не просто занятиями, не свойственными женщине: эти умения считались исключительно мужскими и определявшими саму суть маскулинности. Как мы видим в сцене с Телемахом, быть мужчиной (во всяком случае, знатным мужчиной) означало утвердить за собой право говорить. Публичное выступление было одним из - если не главным - атрибутов мужественности. Согласно знаменитому римскому лозунгу, знатный гражданин определялся как vir bonus dicendi peritus, то есть «достойный муж, искусный в речах». Женщина, выступавшая публично, в большинстве случаев женщиной не считалась.