"Витающие в облаках" Кейт Аткинсон -- мои впечатления
Немногие знают, но я страстная обожательница Вальтера Скотта, и один из самых любимых романов -- "Эдинбургская темница". Дикие шотландские пейзажи, тайна рождения, бунты, безумие женщины, приключения на вересковых пустошах, две сестры: старшая скромная и серьёзная, а младшенькая свободолюбивая и весёлая, зовут её Эффи. И стоило мне открыть роман о Шотландии, где есть и тайна рождения, и вересковые пустоши с приключениями, и бунтарство, и безумие, и две сестры, а ещё каннабиноиды, собаки, лекции по английской литературе, забытые предки и сиамские коты-кровосмесители, плюс главную героиню зовут Эффи, -- оторваться уже не смогла. Правда, действие происходит не в Эдинбурге, а в Данди. Но много ли мы знаем книг, где действие происходит в Данди, городе Вильяма Топаза Макгонагалл, которого единодушно признали самым плохим поэтом Великобритании? Аткинсон, приняв от него эстафетную палочку, воспела свою альма матер с равной критичностью, но с несравненно большим мастерством.
Интересно, почему юность называют временем свободы, временем возможностей? По-моему, это время, когда наиболее остро переживается отсутствие этих самых возможностей и свободы. Писательница предусмотрительно указала, что описание факультета не совпадает с действительностью, а персонажи выдуманы целиком и полностью, но тем добилась обратного: эффект узнавания настолько острый, что слёзы наворачиваются от смешанных чувств -- ностальгии и мучительной досады за напрасно потраченные годы. Преподавательский состав, студенчество, тени прошлого, какие-то случайные люди, вторгающиеся в жизнь, как раскалённый нож в масло, -- все они водят вокруг злополучной Эффи шутовской хоровод, а она пытается то худо-бедно осмыслить происходящее, то принять, что никакого смысла в этом осмыслении нет и не будет. Несмотря на грозное 18+ на обложке, завидую белой завистью тем, кто успеет прочесть раньше восемнадцати...
- Это настоящее! - с жаром воскликнул Робин. - То, что сейчас происходит, очень важно!
- А я не знала, что буддисты интересуются политикой.
- Буддисты?
- Вчера ты был буддистом.
- Ну и что, а сегодня я, может, маоист. Ты ничего не знаешь.
С его последними словами я спорить не могла.
К нам через мешанину тел пробились Шуг и Боб.
- Анархия рулит, - лаконично заявил Шуг.
Боб держал кулёк из коричневой бумаги, доставал оттуда волшебные грибы и ел один за другим, словно леденцы. Он предложил кулек Робину.
- Вы - людишки без убеждений, верно ведь? - сказал Робин, отправляя в рот пригоршню псилоцибиновых грибов. - Ленивые гедонисты. Вас волнуют только собственные мелкие жизни.
- Его политизировали, - объяснила я Бобу и Шугу.
- Ух ты! - сказал Боб. - Больно было?
Рядом с Робином появилась Шерон.
- Прямое действие, - сказала она, лихорадочно тряся сосками, - это единственный способ что-либо изменить.
- Именно! - согласился Робин.
- Херня, - сказал Шуг (очень лаконично, подумала я).
- Когда придёт революция, вас и таких, как вы, поставят к стенке первыми! - прошипела Шерон.
Робеспьер, Сталин, Шерон - траектория развития политической мысли стала мне ясна. Шерон в полемическом задоре принялась разглагольствовать о том, как студенты будут править миром и как рабочие с местной часовой фабрики и хлебозавода возьмут на себя управление факультетом гуманитарных и общественных наук (кстати, вот это могло бы оказаться и к лучшему).
- А я думала, мы митингуем из-за Вьетнама... или из-за шахтёров... - удивилась я.
При виде моей тупости Робин вздохнул:
- Мы митингуем из-за всего!
- Из-за всего? Но это же очень много разного...
- Ты ничем не лучше своего парня, - обиженно сказал Робин.
Будьте осторожны с примечаниями! Они настолько увлекательно написаны, что могут оттянуть на себя внимание от основного текста. Не могла и предположить, что современный роман преподнесли читающей публике так бережно и заботливо, с сохранением стилистических особенностей оригинала, с комментариями, как в "Литпамятниках", с любовью к самомалейшим деталям... Впрочем, Аткинсон заслуживает такого подхода.
Интересно, почему юность называют временем свободы, временем возможностей? По-моему, это время, когда наиболее остро переживается отсутствие этих самых возможностей и свободы. Писательница предусмотрительно указала, что описание факультета не совпадает с действительностью, а персонажи выдуманы целиком и полностью, но тем добилась обратного: эффект узнавания настолько острый, что слёзы наворачиваются от смешанных чувств -- ностальгии и мучительной досады за напрасно потраченные годы. Преподавательский состав, студенчество, тени прошлого, какие-то случайные люди, вторгающиеся в жизнь, как раскалённый нож в масло, -- все они водят вокруг злополучной Эффи шутовской хоровод, а она пытается то худо-бедно осмыслить происходящее, то принять, что никакого смысла в этом осмыслении нет и не будет. Несмотря на грозное 18+ на обложке, завидую белой завистью тем, кто успеет прочесть раньше восемнадцати...
- Это настоящее! - с жаром воскликнул Робин. - То, что сейчас происходит, очень важно!
- А я не знала, что буддисты интересуются политикой.
- Буддисты?
- Вчера ты был буддистом.
- Ну и что, а сегодня я, может, маоист. Ты ничего не знаешь.
С его последними словами я спорить не могла.
К нам через мешанину тел пробились Шуг и Боб.
- Анархия рулит, - лаконично заявил Шуг.
Боб держал кулёк из коричневой бумаги, доставал оттуда волшебные грибы и ел один за другим, словно леденцы. Он предложил кулек Робину.
- Вы - людишки без убеждений, верно ведь? - сказал Робин, отправляя в рот пригоршню псилоцибиновых грибов. - Ленивые гедонисты. Вас волнуют только собственные мелкие жизни.
- Его политизировали, - объяснила я Бобу и Шугу.
- Ух ты! - сказал Боб. - Больно было?
Рядом с Робином появилась Шерон.
- Прямое действие, - сказала она, лихорадочно тряся сосками, - это единственный способ что-либо изменить.
- Именно! - согласился Робин.
- Херня, - сказал Шуг (очень лаконично, подумала я).
- Когда придёт революция, вас и таких, как вы, поставят к стенке первыми! - прошипела Шерон.
Робеспьер, Сталин, Шерон - траектория развития политической мысли стала мне ясна. Шерон в полемическом задоре принялась разглагольствовать о том, как студенты будут править миром и как рабочие с местной часовой фабрики и хлебозавода возьмут на себя управление факультетом гуманитарных и общественных наук (кстати, вот это могло бы оказаться и к лучшему).
- А я думала, мы митингуем из-за Вьетнама... или из-за шахтёров... - удивилась я.
При виде моей тупости Робин вздохнул:
- Мы митингуем из-за всего!
- Из-за всего? Но это же очень много разного...
- Ты ничем не лучше своего парня, - обиженно сказал Робин.
Будьте осторожны с примечаниями! Они настолько увлекательно написаны, что могут оттянуть на себя внимание от основного текста. Не могла и предположить, что современный роман преподнесли читающей публике так бережно и заботливо, с сохранением стилистических особенностей оригинала, с комментариями, как в "Литпамятниках", с любовью к самомалейшим деталям... Впрочем, Аткинсон заслуживает такого подхода.