«Исключительные» Мег Вулицер
Роман The Interestings, в США вышедший в 2013 году, по-русски издали относительно оперативно: в 2018. Наверняка грядет экранизация. В графе «перевод» значатся пять фамилий: видимо, раздали всем по кусочку и, что самое печальное, не удосужились эти куски как-то обработать и выровнять. В одной главе героиню зовут Лоис, в другой - Лойс. Сначала прозвище учителя - старина Мо, затем он превращается в старого Мо, а к финалу снова делается стариной. И сосо́к тоже надо бы унифицировать. Очень надеюсь, что ко второму изданию унифицируют хотя бы сосо́к, он играет важную роль в сюжете. Иной раз попадаются странно согласованные фразы вроде: «Разница в возрасте между сёстрами составляла всего шестнадцать месяцев, но Эллен была брюнеткой с непроницаемым лицом» - имеется в виду, что сёстры были несхожи? Так или иначе, ругать перевод нет желания, потому что есть такая вот замечательная редактура.
[Под спойлером об интриге, чтоб её, интригу, не испортить]Завязка у романа очень простая: в летнем лагере для одарённых детей встретились шестеро, не то, чтоб сдружились, но как-то совпали, сошлись - и назвали себя бандой Исключительных. Это если в переводе, а в оригинале попросту Интересных. Тонкий и музыкальный сын фолк-звезды, обаятельный раздолбай брат и надёжа-опора-краса-талант сестричка, вундеркинд-мультипликатор, танцовщица, у которой никогда не будет танцев, и хронистка, которая никогда не напишет свою хронику... И далее, в упоительно старомодной медлительной манере: как Исключительные росли, расставались, встречались, прославлялись, уходили в забвение, расставались с иллюзиями юности, наживали иллюзии зрелости. Как и чем дышали. Не всё повествование ровное, некоторые сюжетные ходы отдают Дюма-отцом. Судя по отзывам, многим показалась надуманной линия Джоны и его старшего, гхм, друга и наставника. С ответственностью заявляю, что ничего нереалистичного здесь нет, и это, если угодно, такая же острая проблема, как педофилия. Радует, что Вулицер об этом заговорила.
Впрочем, как водится, больше всего критики вылилось на голову главной героини, Джулс (вариант "Жюль" хочется отмести как несуразный) Хэндлер, единственной обычной среди исключительных. Собственно, и пишу я пост, потому что устала читать, какая она плохая подруга, злая жена, дурная мать, ведь она думает так-то, а чувствует этак-то. Это потрясает. Стоит образу женщины чуть отклониться от стереотипа самоотверженной и чуткой хозяюшки-лапушки, как её задним числом в гестапо запишут. Хорошо, допустим. Пусть Джулс меркантильна, снобистски настроена, маниакально завистлива, мелочна, поверхностна - она, бедолага, сама так о себе мыслит. Но где её поступки, доказывающие порочность натуры? Вот вы завидуете подруге. Завидуете черно, мучительно. У вас есть на подругу компромат. Нет! Компроматище, который сломает ей судьбу, разрушит карьеру и угробит отношения с мужем. Этот последний, замечу, в вас влюблён. А вы - завистница - молчите до гробовой доски. Где, где обрести таких «ужасных» друзей? Какому богу молиться? И - вот страшный вопрос - молчала бы я на её месте?
Наверное, правдивее всего об «Исключительных» - и банде, и книге, - сказала одна из второстепенных героинь, Гудрун, местная норна... то есть преподавательница ткачества, но на самом деле норна, персонификация рока.
- О чём именно ты спрашиваешь? - уточнила Гудрун. - Почему я считаю, что проблемы между мужчинами и женщинами мира таковы, каковы они есть? Хочешь знать, будут ли те проблемы, которые ощущаете вы-малолетки, сопровождать вас всю оставшуюся жизнь? Всегда ли будет болеть сердце? Ты об этом спрашиваешь?
Гудмен смутился.
- Вроде того, - сказал он.
- Да, - произнесла вожатая внезапно громким голосом, - Всегда будет больно. Хотела бы я ответить тебе как-то иначе, но это было бы неправдой. Мои разумные и добрые друзья, отныне всегда будет так.
Никто не мог вымолвить ни слова.
- Вот мы и вляпались, - изрекла наконец Жюль Хэндлер, и остальные восприняли это как типичное изречение Жюль Хэндлер, не такое уж умное, но вставленное в нужный момент...
Позволю себе предположить, «Исключительные» навряд ли войдут в список must-read, в обязательное чтение, в программу. Слишком много там личного, частного в противовес социально значимому, и уж чересчур оно, это личное, бередит подчас. Меня умилила до слёз фраза в рецензии на Гудридз: что же, дескать, за безобразие, анус какой-нибудь Вулицер описывает два абзаца, а об одиннадцатом сентября всего две строки! Хочется ответить без малейшей иронии: «Да! Так и бывает, когда одиннадцатое сентября прошло стороной, и давно прошло, заметьте, а геморрой разыгрался здесь и сейчас». Тем не менее поклонницы и апологетки Большого Американского Романа найдут для себя в истории Интересных много, простите за тавтологию, интересного.
[Под спойлером об интриге, чтоб её, интригу, не испортить]Завязка у романа очень простая: в летнем лагере для одарённых детей встретились шестеро, не то, чтоб сдружились, но как-то совпали, сошлись - и назвали себя бандой Исключительных. Это если в переводе, а в оригинале попросту Интересных. Тонкий и музыкальный сын фолк-звезды, обаятельный раздолбай брат и надёжа-опора-краса-талант сестричка, вундеркинд-мультипликатор, танцовщица, у которой никогда не будет танцев, и хронистка, которая никогда не напишет свою хронику... И далее, в упоительно старомодной медлительной манере: как Исключительные росли, расставались, встречались, прославлялись, уходили в забвение, расставались с иллюзиями юности, наживали иллюзии зрелости. Как и чем дышали. Не всё повествование ровное, некоторые сюжетные ходы отдают Дюма-отцом. Судя по отзывам, многим показалась надуманной линия Джоны и его старшего, гхм, друга и наставника. С ответственностью заявляю, что ничего нереалистичного здесь нет, и это, если угодно, такая же острая проблема, как педофилия. Радует, что Вулицер об этом заговорила.
Впрочем, как водится, больше всего критики вылилось на голову главной героини, Джулс (вариант "Жюль" хочется отмести как несуразный) Хэндлер, единственной обычной среди исключительных. Собственно, и пишу я пост, потому что устала читать, какая она плохая подруга, злая жена, дурная мать, ведь она думает так-то, а чувствует этак-то. Это потрясает. Стоит образу женщины чуть отклониться от стереотипа самоотверженной и чуткой хозяюшки-лапушки, как её задним числом в гестапо запишут. Хорошо, допустим. Пусть Джулс меркантильна, снобистски настроена, маниакально завистлива, мелочна, поверхностна - она, бедолага, сама так о себе мыслит. Но где её поступки, доказывающие порочность натуры? Вот вы завидуете подруге. Завидуете черно, мучительно. У вас есть на подругу компромат. Нет! Компроматище, который сломает ей судьбу, разрушит карьеру и угробит отношения с мужем. Этот последний, замечу, в вас влюблён. А вы - завистница - молчите до гробовой доски. Где, где обрести таких «ужасных» друзей? Какому богу молиться? И - вот страшный вопрос - молчала бы я на её месте?
Наверное, правдивее всего об «Исключительных» - и банде, и книге, - сказала одна из второстепенных героинь, Гудрун, местная норна... то есть преподавательница ткачества, но на самом деле норна, персонификация рока.
- О чём именно ты спрашиваешь? - уточнила Гудрун. - Почему я считаю, что проблемы между мужчинами и женщинами мира таковы, каковы они есть? Хочешь знать, будут ли те проблемы, которые ощущаете вы-малолетки, сопровождать вас всю оставшуюся жизнь? Всегда ли будет болеть сердце? Ты об этом спрашиваешь?
Гудмен смутился.
- Вроде того, - сказал он.
- Да, - произнесла вожатая внезапно громким голосом, - Всегда будет больно. Хотела бы я ответить тебе как-то иначе, но это было бы неправдой. Мои разумные и добрые друзья, отныне всегда будет так.
Никто не мог вымолвить ни слова.
- Вот мы и вляпались, - изрекла наконец Жюль Хэндлер, и остальные восприняли это как типичное изречение Жюль Хэндлер, не такое уж умное, но вставленное в нужный момент...
Позволю себе предположить, «Исключительные» навряд ли войдут в список must-read, в обязательное чтение, в программу. Слишком много там личного, частного в противовес социально значимому, и уж чересчур оно, это личное, бередит подчас. Меня умилила до слёз фраза в рецензии на Гудридз: что же, дескать, за безобразие, анус какой-нибудь Вулицер описывает два абзаца, а об одиннадцатом сентября всего две строки! Хочется ответить без малейшей иронии: «Да! Так и бывает, когда одиннадцатое сентября прошло стороной, и давно прошло, заметьте, а геморрой разыгрался здесь и сейчас». Тем не менее поклонницы и апологетки Большого Американского Романа найдут для себя в истории Интересных много, простите за тавтологию, интересного.