Победитель не получает ничего
Мы привыкли считать, что в истории было всего две мировые войны (термин «world war» запустили англичане в 1915 г.) - одна в 1914-1918 и вторая в 1939-1945 гг. С эмоциональной точки зрения это понятно. В количественном измерении катаклизмы мировых войн 1939-1945 и 1914-1918 гг. действительно не имеют аналогов в прошлом. Однако если взглянуть на проблему с качественной системно-исторической точки зрения, то обе эти войны оказываются лишь наиболее мощными проявлениями феномена, впервые обозначившегося в XVII в. и возникшего вместе с капиталистической системой.
Андрей Фурсов "Россия в мировых войнах".
Капитализм - система мировая по определению, и, естественно, борьба за гегемонию в этой системе не может не быть мировой, а войны за эту гегемонию - мировыми.
Первой среди таких войн называют Тридцатилетнюю (1618-1648), в которой сошлись Габсбурги с их континентальными владениями и антигабсбургская коалиция, решающую роль в которой объективно играли интересы Голландии - морской державы. Итог войны известен: Габсбургам не удалось создать мировую империю, а Голландия стала гегемоном формирующейся мировой системы.
Пик экономической гегемонии Голландии пришелся на 1620-1672 гг., затем мощь ее идет на спад, и за «корону» нового гегемона начинают бороться сухопутная держава Франция и морская - Великобритания. Они выясняют отношения в двух раундах: Семилетняя война (1756-1763) и революционные и наполеоновские войны (1792-1815), то есть получается еще одна тридцатилетняя - на этот раз англо-французская - мировая война. Тридцатилетняя война реально была последней крупной общеевропейской войной и - потенциально - первой мировой.
Семилетняя и наполеоновские войны были мировыми уже совсем реально, в «физически»-пространственном смысле слова: велись на трех континентах и в четырех частях света - от форта Тикандероги в Северной Америке до Москвы и от Каира до Пондишери (Индия).
Период британского мирового господства приходится на 1815-1873 гг., и по его прошествии начался новый тур борьбы за гегемонию, на этот раз между континентальной Германией и морской державой США. В двух войнах (1914-1918 и 1939-1945 гг.) США взяли верх и стали новым гегемоном капиталистической системы; при этом многие историки склонны считать 1914-1945 гг. единым военным периодом, в который морская держава в очередной раз взяла верх над континентальной. Причем, как подчеркивают западные специалисты, в таких победах большую роль играл тот факт, что на стороне морской державы - претендента на гегемонию выступал старый гегемон, старый морской волк.
Миф о морских волках и континентальных кабанах
В схеме «морская держава побивает континентальную и становится новым гегемоном» есть одно очень уязвимое место: никогда никакая морская держава сама по себе не наносила поражения сухопутному, континентальному претенденту на гегемонию. Такие победы - иллюзия и вымысел. Разве англичане и голландцы нанесли поражение Наполеону? Разве англичане и американцы в 1941-1945 гг. разгромили Гитлера, съели его время своим пространством?
В схемах, о которых идет речь, «забыта» Россия. А ведь она не только участвовала во всех мировых войнах, но в четырех из пяти сыграла решающую роль. Именно Россия сломала хребет Гитлеру, перетерев своей людской массой и своим пространством вермахт.
Иными словами, в англо-французских и американо-германских «тридцатилетних войнах» морская держава побеждала не потому, что на ее стороне выступал прежний морской гегемон, а прежде всего потому, что ее союзником каждый раз была одна и та же континентальная держава - Россия/СССР, которую в западных геополитических схемах именуют континентальной. Более того, решающий театр военных действий в мировых войнах, начиная с наполеоновских, находился на территории России. Судьба этих войн решалась на русском пространстве и русской кровью. Участие России в войнах за гегемонию в капсистеме - это парадокс. К тому же тройной. Во-первых, со времени наполеоновских войн главным и решающим театром мировых войн было русское пространство; нерусской Европе как бы не хватало пространства для ведения этих войн. Во-вторых, победа морской (англосаксонской) державы над континентальной (романо-германской) определялась, по сути, тем, что на стороне первой всегда выступала Россия/СССР. В-третьих, не будучи элементом капсистемы, Россия играла решающую роль в определении того, кто будет гегемоном этой системы; не будучи частью североатлантического мира, евразийский «хартленд», занимаемый Россией/СССР, решал судьбы последнего; получается, капиталистические судьбы в конечном счете решались не капиталистическим или даже антикапиталистическим фактором.
Не в своих санях
Почему же Россия/СССР в мировых войнах за гегемонию в капиталистической системе постоянно оказывалась на стороне морских держав против континентального претендента, будь то Франция или Германия, на стороне англосаксов (англоамериканцев) против французов и немцев? А после мировых войн, внеся решающий вклад в их результат, сразу же вступала в длительный геостратегический конфликт с бывшим союзником - «моряком-англосаксом»: борьба с Англией с 1840-х гг. по 1900-е (некоторые даже говорят об англо-русской войне второй половины XIX - начала ХХ в.) и США (вторая половина ХХ в.).
Почему сухопутному претенденту, будь то французы Наполеона или немцы Гитлера, не объединиться с Россией в «континентальный блок» (мечта великого Карла Хаусхофера, который добавлял к этому блоку Японию)? Почему России/СССР было не объединиться с европейскими «континенталами» (или им с нею) и не всыпать англосаксам «по первое число», раз и навсегда устранив морскую угрозу? И ведь делались попытки с обеих «концов»: французского и немецкого, с одной стороны, и русского - с другой. Я имею в виду сближение Наполеона и Павла I, планировавших совместные действия против Англии (не получилось из-за смерти Павла, в заговоре против которого активную роль играли англичане); русско-французский союз Наполеона и Александра I с присоединением России к континентальной блокаде; контакты советских и германских высокопоставленных военных в конце 1930-х гг. (окончились «стенкой» для первых и отставкой - для вторых); наконец, почти двухлетний (август 1939 г. - июнь 1941 г.) союз Сталина и Гитлера, когда СССР косвенно участвовал в войне Третьего рейха против Англии и Франции.
И тем не менее счастливый геополитический брак оказывался коротким, и континентальная европейская держава начинала войну против России, открывая тем самым второй фронт, терпела поражение на российских просторах и - автоматически - в войне. В результате англосакс, будь то Англия или США, становился хозяином капиталистической системы.
На первый взгляд, объяснение лежит на поверхности. Будучи континентальной державой, а потому завися от торговли с державой морской, Россия экономически должна была разворачиваться в морскую сторону. Не претендуя на гегемонию в капиталистической системе, Россия, как правило, не имела особо острых военных противоречий с морскими державами на мировом уровне (локальные противоречия были, достаточно вспомнить русско-английское соперничество в Средней Азии во второй половине XIX в.). Напротив, будучи континентальной державой, на региональном и мировом уровне Россия почти автоматически вступала в противоречия с другими континентальными державами, особенно если те были соседями (Германия) или оказывались соседями в ходе экспансии (Франция).
Все это правильно. Но правильно лишь отчасти и характеризует русскую сторону. Войны, однако, начинала не Россия, а европейские континентальные державы - Франция и Германия. Здесь-то мы и подходим к очень серьезной проблеме, а точнее, характеристике России, которую регулярно упускали из виду большинство геополитиков, рассуждавших о возможности или желательности антианглосаксонского союза континентальных держав. Да, это было бы возможно и, вероятно, неплохо, если бы Россия/СССР была континентальной державой, как Франция или Германия. Дело, однако, в том, что Россия таковой не является.
Порт всех морей
Россия - единственная в мире трансконтинентальная держава с выходом к трем океанам, и с этой точки зрения выход к четвертому, Индийскому, был бы вполне логичен, и именно этого всегда боялись англосаксы. Правда, выходы эти не очень удобные - через своеобразные природные «шлюзы», коридоры нескольких морей, но все же. Трансконтинентальное «количество» пространства превращалось в геоисторическое качество: ни одна континентальная держава не могла соперничать с трансконтинентальной Россией. Для европейских «континенталов», учитывая огромную разность пространственно-ресурсно-военно-демографических потенциалов, даже союз с Россией (не говоря о соперничестве) оказывался довольно опасным: при прочих равных огромная Россия могла раздавить, «проглотить» любого «соседа». Это хорошо понимали и Наполеон, и Гитлер. Последний в Mein Kampf, имея в виду Россию, прямо писал: «Никогда не миритесь с существованием двух континентальных держав в Европе! В любой попытке на границах Германии создать вторую военную державу или даже только государство, способное впоследствии стать крупной державой, вы должны видеть прямое нападение на Германию». Вот так. Ну а уж «сосед», занятый войной на западе, ослабленный, с оголенным тылом, и вовсе не мог, имея в тылу Россию, чувствовать себя спокойно и рано или поздно начинал войну.
Реально и в течение длительного времени противостоять России могли только морские (океанические - и в этом смысле тоже сверх-, а точнее, надконтинентальные) державы - Великобритания и США. Противостояние России и Англии во второй половине XIX - начале ХХ в., хотя Россия и потерпела в нем несколько ощутимых поражений (Крымская война, русско-японская война), в конечном счете окончилось в 1920-е гг. в пользу России (СССР), которая вышибла англичан из Закавказья и Средней Азии.
Если говорить о советско-американском противостоянии, то в 1975 г. (Вьетнам, Хельсинкские соглашения) СССР как система одержал победу над Соединенными Штатами как государством, и понадобилась совокупная мощь глобализирующегося Запада в целом, включая морские и континентальные (ФРГ, Франция) державы, а также Японию (плюс «китайская карта»), и превращение США в глобальную державу, чтобы сокрушить трансконтинентальный СССР.
Россия постоянно оказывается шире предлагаемых ей западными схемами рамок и категорий, будь то «континентальная держава» геополитиков или «полупериферия» мирсистемников. На практике же это проявляется во внешней алогичности участия России/СССР на стороне «моряков», англосаксов в «горячих» мировых войнах и в борьбе против англосаксов в «холодных» мировых войнах (вторая половина XIX и ХХ вв.). Если учесть, что Россия, ее история не вписываются ни в феодализм, ни в капитализм, то есть в рамки систем из «европейского набора» (у нас сначала было самодержавие, а после него - коммунизм), она оказывается очень неудобной, чужой для Запада страной как в научно-теоретическом, так и в практико-историческом плане, поскольку деформирует противостояние морских и сухопутных держав в борьбе за гегемонию.
После победы Запада над СССР и превращения последнего в РФ посредством деевразиации главный конкурент Запада «сместился» еще дальше на Восток - в Китай. Евразия перебрала всех конкурентов, которых последовательно «выставляла» против англосаксов, - от своего Дальнего Запада (Атлантика, Бискайский залив) до Дальнего Востока (Пацифика, Желтое море), сменив в самом конце не только культуру (европейскую) и систему (социализм), но и расу. Для того чтобы победить испанцев, англосаксам достаточно было своих сил; для победы над французами понадобились русские; победа над немцами потребовала вдобавок англо-американского (североатлантического) союза; для победы «Северной Атлантики» над СССР-Евразией понадобились ресурсы всего капиталистического мира.
Источник.
Великая война
90 лет назад началась война, вошедшая в историю как Первая мировая. В течение одной недели, между 28 июля и 6 августа 1914 г., заполыхала Европа, а затем и весь мир. Россия начала военные действия 4 августа. На Западе войну 1914-1918 гг. чаще именуют «Великой войной», несмотря на то, что по масштабу она уступает Второй мировой. Для людей цивилизации XIX в., которые воевали на этой войне, а затем расхлебывали по полной программе ее последствия, она означала разрыв с их цивилизацией. Она никак не укладывалась в прежний опыт. И этот прежний опыт не мог ни объяснить, ни вместить ее, что приводило в том числе и к психологическим потрясениям.
До сих пор Вторая мировая война закрывает от нас Первую. Психологически это понятно: лучше помнят, она была более масштабной и т.д. На самом деле Великая война стала началом крупного мирового поворота, в который Вторая мировая при всех ее ужасах вписывалась, если можно так сказать, органично. Впрочем, немало историков объединяют две мировые войны ХХ в. в одну - «тридцатилетнюю».
В любом случае Великая война стала поворотом в истории капиталистической системы (изменились отношения центра и периферии - разворот произойдет в самом конце ХХ в., отношения государства и буржуазии, буржуазии и рабочего класса), рухнули три империи, начался закат Европы, анонсированный Шпенглером, США стали лидером (хотя еще не гегемоном) капсистемы, а помимо последней на планете возникала новая - исторический коммунизм, со всей очевидностью выявилась роль того, что называют «мировой закулисой», причем не только ее сила, но и бессилие. О военных и технических новшествах (авиация, танки, подлодки) я уж и не говорю. Как и о том, что на наших глазах заканчивается эпоха, начавшаяся этой войной и русской революцией.
Случайная закономерность
Случайность, говорит известный историк Дж. Киган. Войны никто не хотел, поэтому она не была неизбежной, к ней привела цепь трагических случайностей, которых можно было избежать. С Киганом согласны и некоторые другие историки. Впрочем, несогласных больше. Да и свидетельства современников красноречивы. Вильгельм II в своих мемуарах пишет, что весной 1914 г. на вопрос своего гофмаршала о планах на лето Николай II ответил: «Я останусь в этом году дома, так как у нас будет война». Лидер эсеров В.М. Чернов вспоминает: в январе 1914 г. в Париже Пилсудский сделал доклад, в котором говорил, что в ближайшем будущем произойдет конфликт между Россией и Австро-Венгрией из-за Балкан; в результате возникнет общеевропейская война, в которой сначала потерпит поражение Россия, а затем - Германия и Австро-Венгрия от объединенных сил англосаксов и Франции. Аналогичные мысли высказывали некоторые банкиры по обе стороны Атлантики.
С вопросом о «случайности - неизбежности» Великой войны тесно связан другой: кто виноват? Поскольку историю пишут победители, уже в 1918 г. в Версале главным виновником была объявлена Германия. Версальская версия, впрочем, была сразу же оспорена немцами. Речь идет о «письме профессоров» - замечаниях к докладу Комиссии союзников и ассоциированных стран по вопросу об ответственности за начало войны, написанных М. Вебером, Г. Дельбрюком, М.Г. Монжелой и А. Мендельсоном-Бартольди. Основную вину они возложили на Россию. Уже после Второй мировой войны появились работы, в которых говорилось о вине Великобритании и финансового интернационала. Для меня как в методологическом, так и в моральном плане важна позиция пионера изучения психологии масс Гюстава Ле Бона. Он заметил, что в 1914 г. именно Германия уронила в наполненную до краев чашу ту каплю, из-за которой все пролилось; но, продолжает Ле Бон, для объективного исследователя главный вопрос не в том, кто влил последнюю каплю, а в том, кто наполнил чашу до краев, сделав войну неизбежной.
Все против всех
В конце XIX в. начали обостряться почти все мыслимые противоречия между европейскими державами. На востоке - между Австро-Венгрией и Россией и между Германией и Россией. Еще более острыми были противоречия на западе - между Германией и Францией, а также между Германией и Великобританией. Они отодвинули на задний план англо-французские противоречия, тем более что поражением в войне с Пруссией в 1871 г. Бисмарк стер «ластиком Истории» французов из числа народов - исторических лидеров. Существовали серьезные противоречия между Великобританией и Россией в Средней Азии, на Дальнем Востоке.
Судьбы Европы должны были решиться в треугольнике отношений Германия - Великобритания - Россия. И средоточием противоречий была, конечно же, Германия, чьи противоречия с Великобританией были более острыми, чем таковые с Россией: Россия в отличие от Англии не была гегемоном капсистемы.
Эпоха соперничества
XIX в. был в целом веком английской гегемонии, пик которой приходится на 1815-1871/73 гг. Победа Пруссии над Францией надломила психологическую составляющую британской гегемонии (в 1871 г. в Лондоне был опубликован политико-фантастический рассказ полковника Чесни «Битва при Доркинге»; сюжет - высадка немецкой армии в Англии; это свидетельствовало об утрате гегемоном драйва), а война с бурами (1899-1902 гг.) подорвала ее окончательно. В 1873 г. начинается мировой экономический спад, во время которого Британия постепенно утрачивает свои экономические и стратегические позиции, а Германия и США набирают силу. Период гегемонии сменяется периодом соперничества, который завершится в 1945 г.
В конце XIX в. англичане об этом еще не знают, но уже опасаются. Наиболее дальновидные из них - Родс, Стэд, Милнер и другие - в 1890-е гг. заговорили о необходимости англо-американского союза перед лицом нарастающей германской угрозы. Обсуждался вопрос создания союза англоговорящих народов, и Родс даже готов был поместить его столицу в Вашингтоне - подальше от «сумрачного германского гения» с лицом Бисмарка, Шлиффена и Круппа.
Немцы наращивали свою морскую мощь, что весьма пугало англичан. «Первенство Германии на море не может быть совместимо с существованием Британской империи» - это слова одного из руководителей британского МИД. Показательно признание Ллойд-Джорджа: «Строительство германского флота в значительной степени вызвало мировую войну». Действительно, гонка морских вооружений (с 1889-го и особенно с 1906 г.) привела к тому, что германский военный флот стал самой серьезной угрозой Британии со времен Трафальгара. Пугала англичан и угроза господства Германии на континенте.
Война подтвердила эти опасения: Второй рейх смог превратить свою экономическую мощь в военную даже более успешно, чем Третий рейх. Так, к началу войны немцы имели 9388 орудий (из них тяжелых - 3260). Для сравнения: Россия - 7088 (из них тяжелых - 240); Австро-Венгрия - 4088 (из них тяжелых - 1000); Франция - 4300 (из них тяжелых - 200). Немецкая промышленность производила 250 тыс. снарядов в день, англичане - 10 тыс. снарядов в месяц. Поэтому, например, в боях на линии Дунаец-Горлице немцы всего за четыре часа выпустили по русской 3-й армии 700 тыс. снарядов (за всю франко-прусскую войну они выпустили 817 тыс. снарядов). Даже в 1918 г., после почти четырех лет войны на два фронта, уступая в численности вооруженным силам Антанты (10 млн человек в 331 дивизии против 20 млн в 425 дивизиях), Германия развернула мощное наступление на Сомме. В пятичасовой артподготовке было задействовано 6 тыс. тяжелых орудий и 3 тыс. мортир; при этом на 1 км фронта атаки приходилось 86-100 немецких орудий. Окончательный перелом в войне произошел только летом 1918 г., после вмешательства экономического сверхгиганта - США, перебросившего в Европу двухмиллионную армию.
Опасаясь Германии, англичане с французами в то же время считали, что она не сможет полностью реализовать свою экономическую мощь из-за финансовой слабости относительно Англии и Франции, за которыми к тому же стоял фининтерн. Считалось, что ввиду финансовой неподготовленности к войне и зажатости в кольцо двух фронтов Германия быстро обанкротится. Вышло иначе. «Ни один специалист по финансовым вопросам не предвидел, какую силу обнаружит Германия в финансовом отношении… - писал М. Павлович. - Никто не подозревал, что Германия, замкнутая железным кольцом враждебных армий <…> будет в состоянии выдержать четыре года войны, вооружить не только свои многомиллионные армии, но и армии ее союзников, сначала Австрии, затем Турции, наконец, Болгарии, что она будет в состоянии поставить в момент страшнейшей и невиданной во всемирной истории по напряжению и кровавым жертвам войны все народное хозяйство на рельсы и спасти страну от экономических и финансовых потрясений, которые могли бы парализовать работу ее образцового военного аппарата в первый же год кампании. Можно сказать без преувеличения, что эта неожиданно проявившаяся наружу германская мощь захватила врасплох господствующие классы почти всех европейских стран и явилась для них большей неожиданностью, чем пресловутые немецкие победы в войнах 1866 и 1872 гг.».
Что же касается «кольца», то немцы прекрасно понимали, что оно непрочно и его можно прорвать. Так оно и вышло - с помощью гешефтмахеров вроде Парвуса и революционеров. Иными словами, в предстоящей европейской схватке Германии было что бросить на геоисторические весы. И было за что бросить.
Бурное экономическое развитие «длинных пятидесятых» (1848-1867 гг.) потребовало резкого увеличения капитала и расширения рынков сбыта. Начался новый, последний раунд колониальной экспансии, финальный раздел мира. За последние 20 лет XIX в. Великобритания увеличила свои колонии до 9,3 млн кв. миль с населением 309 млн человек; Франция - до 3,7 млн кв. миль с населением 54 млн, а вот Германия приобрела лишь 1 млн кв. миль колоний с населением 14,7 млн человек. К началу ХХ в. раздел мира завершился. На вопрос адмирала Тирпица, не опоздала ли Германия принять участие в заканчивающемся разделе мира, можно ответить утвердительно. Немцы могли рассчитывать только на передел, и их военно-экономический потенциал позволял им надеяться на успех. Но была одна закавыка - Россия.
Смертельные друзья
Если Великобритания опасалась Германии, то Германия опасалась России. 7 июля 1914 г. немецкая правительственная комиссия, посетившая Россию во время столыпинских реформ, пришла к выводу: после их окончания, через десяток лет, война с Россией будет непосильна, а еще через десяток лет по промышленному и демографическому потенциалу Россия обойдет все крупнейшие европейские державы, вместе взятые.
Я полагаю, что это завышенная и слишком оптимистичная оценка как сама по себе, так и по абстрагированию экономики и демографии от социальной и политической структур. Последние в России начала ХХ в. имели мало шансов (а с учетом международной ситуации не имели вообще) эволюционно выдержать то давление, рост которого предсказывали в Европе. Однако в любом случае в Европе, и особенно в Германии, нарастал страх перед Россией. Там в начале 1910-х гг. понимали: если воевать с Россией, то сейчас, ибо с каждым годом она становится сильнее и через 5-10 лет с этим колоссом не поспоришь. (Правда, это вовсе не означало неизбежности немецкого нападения на Россию.) Кроме того, Германия нуждалась в России как рынке сбыта, источнике сырья и пространстве.
Те, кто считает, что Россию и Германию в 1914 г. стравили, во многом правы. Однако не надо забывать, что между странами, где правили «Вилли» и «Ники», существовали острейшие экономические и (опосредованно) политические противоречия, сводившие на нет, казалось бы, естественный союз двух континентальных монархий против англосаксов и фининтерна. Даже если бы Россия и Германия оказались в союзе, рано или поздно между ними вспыхнула бы борьба, как это произошло в 1941 г., после почти двух лет «дружбы». Континентальной и трансконтинентальной державам договориться невозможно, мечта Хаусхофера о «континентальном блоке» - увы! - неосуществима. По крайней мере, до сегодняшнего дня. К 1914 г. стратегические и политические позиции России максимально приблизились к таковым Франции, чей финансовый капитал к тому же занимал прочные позиции в России.
Финансовая связь России с Францией сводила на нет германско-русский оборонительный союз 1910 г., а тесная связь Германии с Австро-Венгрией не оставляла ему никаких шансов. Россия оказывалась в лагере противников Германии, причем именно ей отводилась ими главная «военно-смертельная» роль, намного превышавшая ее мобилизационные возможности (результат - февраль 1917 г. и Октябрьская революция).
Старый порядок и демографический кризис
Чтобы воевать, нужны не только причины и поводы. Нужна людская масса, которую можно выложить на геостратегический прилавок в виде пушечного мяса. И когда этой массы становится много, сам этот факт превращается в необходимую (хотя и недостаточную) причину войны, особенно если социально-политические структуры и институты не способны с этой массой справиться, обезопасить ее. Так оно и произошло в Центральной и Восточной Европе на рубеже XIX-ХХ вв.
Как заметил У. Макнил, Первая мировая война стала жестоким средством решения проблемы сельской перенаселенности Европы (а Вторая, добавлю я, - средством решения проблем уже не только сельской, но и городской перенаселенности): «военные конвульсии ХХ в. можно рассматривать<…> как ответы на коллизии между ростом населения и теми ограничениями, которые налагали на него традиционные формы сельской жизни, особенно в Восточной и Центральной Европе». В конце XIX в. европейское население оказалось разбалансировано. Две мировые войны решили эту проблему в Европе в первой половине ХХ в. (так же, как французская революция и наполеоновские войны на рубеже XVIII-XIX вв.).
Причем если Великобритания и Россия могли частично снимать социодемографическое напряжение посредством миграции (мировой - заморской, евразийской - сибирской), то зажатая между Францией и Россией Германия была лишена этой возможности. У нее не было ни лишнего пространства, ни обширных колоний, а среднегодовое превышение рождаемости над смертностью в 1900-1910 гг. составляло 866 тыс. человек. Тут поневоле можно не то что зациклиться, а свихнуться на «жизненном пространстве», расизме и национализме.
Итак, в «водораздельную эпоху» в тугой узел, а точнее, в несколько взаимосвязанных узлов сплелись разнообразные и многоуровневые проблемы. Война разрубала эти узлы одним ударом. И наступило 1 августа 1914 г. Бисмарк, бросивший когда-то фразу о том, что какая-нибудь проклятая глупость на Балканах спровоцирует новую войну, оказался провидцем. Правда, «глупость» была хорошо подготовлена и исполнена. n
СТАТИСТИКА
В 1900 г. англичане произвели 5 млн т стали, немцы - 6,3 млн; в 1913 г. англичане - 7,7 млн, немцы - 17,6 млн (правда, США произвели соответственно 10,3 млн т и 31,8 млн т, а Россия - 2,2 млн т и 4,8 млн т). Потребление энергии в 1890 г.: Британия - 145 млн метрических тонн угольного эквивалента, Германия - 7,1 млн; 1913 г. - 195 млн и 187 млн (США - 147 млн и 541 млн, Россия - 10,9 млн и 54 млн). Еще более впечатляют в англо-германской дуэли цифры совокупного промышленного потенциала (за 100% взят уровень Великобритании 1900 г.): 1880 г. - 73,3 у Великобритании и 27,4 у Германии; 1913 г. - 127,2 и 137,7 соответственно (у США - 46,9 и 298,1; у России - 24,5 и 76,6). Доля в мировом промышленном производстве в 1900 г.: Британия - 18,5%, Германия - 13,2%; 1913 г.: Британия - 13,6%, Германия - 14,8% (США - 23,6% и 32%, Россия - 7,6% и 8,2%). Темпы роста промышленного производства в 1870-1913 гг.: у Германии - 4,5%, у Великобритании - 2,1%; экспорта - 4,1% и 2,8% соответственно; при этом население Германии росло почти в два раза быстрее, чем Великобритании.
Всего в войне (1914-1918 гг.) приняли участие 33 страны. Было мобилизовано 73,5 млн человек (из них 10 млн погибли); прямые военные расходы составили 208 млрд долл. (в 10 раз больше, чем стоили все войны с 1793 по 1907 г., вместе взятые).
Источник.
Андрей Фурсов "Россия в мировых войнах".
Капитализм - система мировая по определению, и, естественно, борьба за гегемонию в этой системе не может не быть мировой, а войны за эту гегемонию - мировыми.
Первой среди таких войн называют Тридцатилетнюю (1618-1648), в которой сошлись Габсбурги с их континентальными владениями и антигабсбургская коалиция, решающую роль в которой объективно играли интересы Голландии - морской державы. Итог войны известен: Габсбургам не удалось создать мировую империю, а Голландия стала гегемоном формирующейся мировой системы.
Пик экономической гегемонии Голландии пришелся на 1620-1672 гг., затем мощь ее идет на спад, и за «корону» нового гегемона начинают бороться сухопутная держава Франция и морская - Великобритания. Они выясняют отношения в двух раундах: Семилетняя война (1756-1763) и революционные и наполеоновские войны (1792-1815), то есть получается еще одна тридцатилетняя - на этот раз англо-французская - мировая война. Тридцатилетняя война реально была последней крупной общеевропейской войной и - потенциально - первой мировой.
Семилетняя и наполеоновские войны были мировыми уже совсем реально, в «физически»-пространственном смысле слова: велись на трех континентах и в четырех частях света - от форта Тикандероги в Северной Америке до Москвы и от Каира до Пондишери (Индия).
Период британского мирового господства приходится на 1815-1873 гг., и по его прошествии начался новый тур борьбы за гегемонию, на этот раз между континентальной Германией и морской державой США. В двух войнах (1914-1918 и 1939-1945 гг.) США взяли верх и стали новым гегемоном капиталистической системы; при этом многие историки склонны считать 1914-1945 гг. единым военным периодом, в который морская держава в очередной раз взяла верх над континентальной. Причем, как подчеркивают западные специалисты, в таких победах большую роль играл тот факт, что на стороне морской державы - претендента на гегемонию выступал старый гегемон, старый морской волк.
Миф о морских волках и континентальных кабанах
В схеме «морская держава побивает континентальную и становится новым гегемоном» есть одно очень уязвимое место: никогда никакая морская держава сама по себе не наносила поражения сухопутному, континентальному претенденту на гегемонию. Такие победы - иллюзия и вымысел. Разве англичане и голландцы нанесли поражение Наполеону? Разве англичане и американцы в 1941-1945 гг. разгромили Гитлера, съели его время своим пространством?
В схемах, о которых идет речь, «забыта» Россия. А ведь она не только участвовала во всех мировых войнах, но в четырех из пяти сыграла решающую роль. Именно Россия сломала хребет Гитлеру, перетерев своей людской массой и своим пространством вермахт.
Иными словами, в англо-французских и американо-германских «тридцатилетних войнах» морская держава побеждала не потому, что на ее стороне выступал прежний морской гегемон, а прежде всего потому, что ее союзником каждый раз была одна и та же континентальная держава - Россия/СССР, которую в западных геополитических схемах именуют континентальной. Более того, решающий театр военных действий в мировых войнах, начиная с наполеоновских, находился на территории России. Судьба этих войн решалась на русском пространстве и русской кровью. Участие России в войнах за гегемонию в капсистеме - это парадокс. К тому же тройной. Во-первых, со времени наполеоновских войн главным и решающим театром мировых войн было русское пространство; нерусской Европе как бы не хватало пространства для ведения этих войн. Во-вторых, победа морской (англосаксонской) державы над континентальной (романо-германской) определялась, по сути, тем, что на стороне первой всегда выступала Россия/СССР. В-третьих, не будучи элементом капсистемы, Россия играла решающую роль в определении того, кто будет гегемоном этой системы; не будучи частью североатлантического мира, евразийский «хартленд», занимаемый Россией/СССР, решал судьбы последнего; получается, капиталистические судьбы в конечном счете решались не капиталистическим или даже антикапиталистическим фактором.
Не в своих санях
Почему же Россия/СССР в мировых войнах за гегемонию в капиталистической системе постоянно оказывалась на стороне морских держав против континентального претендента, будь то Франция или Германия, на стороне англосаксов (англоамериканцев) против французов и немцев? А после мировых войн, внеся решающий вклад в их результат, сразу же вступала в длительный геостратегический конфликт с бывшим союзником - «моряком-англосаксом»: борьба с Англией с 1840-х гг. по 1900-е (некоторые даже говорят об англо-русской войне второй половины XIX - начала ХХ в.) и США (вторая половина ХХ в.).
Почему сухопутному претенденту, будь то французы Наполеона или немцы Гитлера, не объединиться с Россией в «континентальный блок» (мечта великого Карла Хаусхофера, который добавлял к этому блоку Японию)? Почему России/СССР было не объединиться с европейскими «континенталами» (или им с нею) и не всыпать англосаксам «по первое число», раз и навсегда устранив морскую угрозу? И ведь делались попытки с обеих «концов»: французского и немецкого, с одной стороны, и русского - с другой. Я имею в виду сближение Наполеона и Павла I, планировавших совместные действия против Англии (не получилось из-за смерти Павла, в заговоре против которого активную роль играли англичане); русско-французский союз Наполеона и Александра I с присоединением России к континентальной блокаде; контакты советских и германских высокопоставленных военных в конце 1930-х гг. (окончились «стенкой» для первых и отставкой - для вторых); наконец, почти двухлетний (август 1939 г. - июнь 1941 г.) союз Сталина и Гитлера, когда СССР косвенно участвовал в войне Третьего рейха против Англии и Франции.
И тем не менее счастливый геополитический брак оказывался коротким, и континентальная европейская держава начинала войну против России, открывая тем самым второй фронт, терпела поражение на российских просторах и - автоматически - в войне. В результате англосакс, будь то Англия или США, становился хозяином капиталистической системы.
На первый взгляд, объяснение лежит на поверхности. Будучи континентальной державой, а потому завися от торговли с державой морской, Россия экономически должна была разворачиваться в морскую сторону. Не претендуя на гегемонию в капиталистической системе, Россия, как правило, не имела особо острых военных противоречий с морскими державами на мировом уровне (локальные противоречия были, достаточно вспомнить русско-английское соперничество в Средней Азии во второй половине XIX в.). Напротив, будучи континентальной державой, на региональном и мировом уровне Россия почти автоматически вступала в противоречия с другими континентальными державами, особенно если те были соседями (Германия) или оказывались соседями в ходе экспансии (Франция).
Все это правильно. Но правильно лишь отчасти и характеризует русскую сторону. Войны, однако, начинала не Россия, а европейские континентальные державы - Франция и Германия. Здесь-то мы и подходим к очень серьезной проблеме, а точнее, характеристике России, которую регулярно упускали из виду большинство геополитиков, рассуждавших о возможности или желательности антианглосаксонского союза континентальных держав. Да, это было бы возможно и, вероятно, неплохо, если бы Россия/СССР была континентальной державой, как Франция или Германия. Дело, однако, в том, что Россия таковой не является.
Порт всех морей
Россия - единственная в мире трансконтинентальная держава с выходом к трем океанам, и с этой точки зрения выход к четвертому, Индийскому, был бы вполне логичен, и именно этого всегда боялись англосаксы. Правда, выходы эти не очень удобные - через своеобразные природные «шлюзы», коридоры нескольких морей, но все же. Трансконтинентальное «количество» пространства превращалось в геоисторическое качество: ни одна континентальная держава не могла соперничать с трансконтинентальной Россией. Для европейских «континенталов», учитывая огромную разность пространственно-ресурсно-военно-демографических потенциалов, даже союз с Россией (не говоря о соперничестве) оказывался довольно опасным: при прочих равных огромная Россия могла раздавить, «проглотить» любого «соседа». Это хорошо понимали и Наполеон, и Гитлер. Последний в Mein Kampf, имея в виду Россию, прямо писал: «Никогда не миритесь с существованием двух континентальных держав в Европе! В любой попытке на границах Германии создать вторую военную державу или даже только государство, способное впоследствии стать крупной державой, вы должны видеть прямое нападение на Германию». Вот так. Ну а уж «сосед», занятый войной на западе, ослабленный, с оголенным тылом, и вовсе не мог, имея в тылу Россию, чувствовать себя спокойно и рано или поздно начинал войну.
Реально и в течение длительного времени противостоять России могли только морские (океанические - и в этом смысле тоже сверх-, а точнее, надконтинентальные) державы - Великобритания и США. Противостояние России и Англии во второй половине XIX - начале ХХ в., хотя Россия и потерпела в нем несколько ощутимых поражений (Крымская война, русско-японская война), в конечном счете окончилось в 1920-е гг. в пользу России (СССР), которая вышибла англичан из Закавказья и Средней Азии.
Если говорить о советско-американском противостоянии, то в 1975 г. (Вьетнам, Хельсинкские соглашения) СССР как система одержал победу над Соединенными Штатами как государством, и понадобилась совокупная мощь глобализирующегося Запада в целом, включая морские и континентальные (ФРГ, Франция) державы, а также Японию (плюс «китайская карта»), и превращение США в глобальную державу, чтобы сокрушить трансконтинентальный СССР.
Россия постоянно оказывается шире предлагаемых ей западными схемами рамок и категорий, будь то «континентальная держава» геополитиков или «полупериферия» мирсистемников. На практике же это проявляется во внешней алогичности участия России/СССР на стороне «моряков», англосаксов в «горячих» мировых войнах и в борьбе против англосаксов в «холодных» мировых войнах (вторая половина XIX и ХХ вв.). Если учесть, что Россия, ее история не вписываются ни в феодализм, ни в капитализм, то есть в рамки систем из «европейского набора» (у нас сначала было самодержавие, а после него - коммунизм), она оказывается очень неудобной, чужой для Запада страной как в научно-теоретическом, так и в практико-историческом плане, поскольку деформирует противостояние морских и сухопутных держав в борьбе за гегемонию.
После победы Запада над СССР и превращения последнего в РФ посредством деевразиации главный конкурент Запада «сместился» еще дальше на Восток - в Китай. Евразия перебрала всех конкурентов, которых последовательно «выставляла» против англосаксов, - от своего Дальнего Запада (Атлантика, Бискайский залив) до Дальнего Востока (Пацифика, Желтое море), сменив в самом конце не только культуру (европейскую) и систему (социализм), но и расу. Для того чтобы победить испанцев, англосаксам достаточно было своих сил; для победы над французами понадобились русские; победа над немцами потребовала вдобавок англо-американского (североатлантического) союза; для победы «Северной Атлантики» над СССР-Евразией понадобились ресурсы всего капиталистического мира.
Источник.
Великая война
90 лет назад началась война, вошедшая в историю как Первая мировая. В течение одной недели, между 28 июля и 6 августа 1914 г., заполыхала Европа, а затем и весь мир. Россия начала военные действия 4 августа. На Западе войну 1914-1918 гг. чаще именуют «Великой войной», несмотря на то, что по масштабу она уступает Второй мировой. Для людей цивилизации XIX в., которые воевали на этой войне, а затем расхлебывали по полной программе ее последствия, она означала разрыв с их цивилизацией. Она никак не укладывалась в прежний опыт. И этот прежний опыт не мог ни объяснить, ни вместить ее, что приводило в том числе и к психологическим потрясениям.
До сих пор Вторая мировая война закрывает от нас Первую. Психологически это понятно: лучше помнят, она была более масштабной и т.д. На самом деле Великая война стала началом крупного мирового поворота, в который Вторая мировая при всех ее ужасах вписывалась, если можно так сказать, органично. Впрочем, немало историков объединяют две мировые войны ХХ в. в одну - «тридцатилетнюю».
В любом случае Великая война стала поворотом в истории капиталистической системы (изменились отношения центра и периферии - разворот произойдет в самом конце ХХ в., отношения государства и буржуазии, буржуазии и рабочего класса), рухнули три империи, начался закат Европы, анонсированный Шпенглером, США стали лидером (хотя еще не гегемоном) капсистемы, а помимо последней на планете возникала новая - исторический коммунизм, со всей очевидностью выявилась роль того, что называют «мировой закулисой», причем не только ее сила, но и бессилие. О военных и технических новшествах (авиация, танки, подлодки) я уж и не говорю. Как и о том, что на наших глазах заканчивается эпоха, начавшаяся этой войной и русской революцией.
Случайная закономерность
Случайность, говорит известный историк Дж. Киган. Войны никто не хотел, поэтому она не была неизбежной, к ней привела цепь трагических случайностей, которых можно было избежать. С Киганом согласны и некоторые другие историки. Впрочем, несогласных больше. Да и свидетельства современников красноречивы. Вильгельм II в своих мемуарах пишет, что весной 1914 г. на вопрос своего гофмаршала о планах на лето Николай II ответил: «Я останусь в этом году дома, так как у нас будет война». Лидер эсеров В.М. Чернов вспоминает: в январе 1914 г. в Париже Пилсудский сделал доклад, в котором говорил, что в ближайшем будущем произойдет конфликт между Россией и Австро-Венгрией из-за Балкан; в результате возникнет общеевропейская война, в которой сначала потерпит поражение Россия, а затем - Германия и Австро-Венгрия от объединенных сил англосаксов и Франции. Аналогичные мысли высказывали некоторые банкиры по обе стороны Атлантики.
С вопросом о «случайности - неизбежности» Великой войны тесно связан другой: кто виноват? Поскольку историю пишут победители, уже в 1918 г. в Версале главным виновником была объявлена Германия. Версальская версия, впрочем, была сразу же оспорена немцами. Речь идет о «письме профессоров» - замечаниях к докладу Комиссии союзников и ассоциированных стран по вопросу об ответственности за начало войны, написанных М. Вебером, Г. Дельбрюком, М.Г. Монжелой и А. Мендельсоном-Бартольди. Основную вину они возложили на Россию. Уже после Второй мировой войны появились работы, в которых говорилось о вине Великобритании и финансового интернационала. Для меня как в методологическом, так и в моральном плане важна позиция пионера изучения психологии масс Гюстава Ле Бона. Он заметил, что в 1914 г. именно Германия уронила в наполненную до краев чашу ту каплю, из-за которой все пролилось; но, продолжает Ле Бон, для объективного исследователя главный вопрос не в том, кто влил последнюю каплю, а в том, кто наполнил чашу до краев, сделав войну неизбежной.
Все против всех
В конце XIX в. начали обостряться почти все мыслимые противоречия между европейскими державами. На востоке - между Австро-Венгрией и Россией и между Германией и Россией. Еще более острыми были противоречия на западе - между Германией и Францией, а также между Германией и Великобританией. Они отодвинули на задний план англо-французские противоречия, тем более что поражением в войне с Пруссией в 1871 г. Бисмарк стер «ластиком Истории» французов из числа народов - исторических лидеров. Существовали серьезные противоречия между Великобританией и Россией в Средней Азии, на Дальнем Востоке.
Судьбы Европы должны были решиться в треугольнике отношений Германия - Великобритания - Россия. И средоточием противоречий была, конечно же, Германия, чьи противоречия с Великобританией были более острыми, чем таковые с Россией: Россия в отличие от Англии не была гегемоном капсистемы.
Эпоха соперничества
XIX в. был в целом веком английской гегемонии, пик которой приходится на 1815-1871/73 гг. Победа Пруссии над Францией надломила психологическую составляющую британской гегемонии (в 1871 г. в Лондоне был опубликован политико-фантастический рассказ полковника Чесни «Битва при Доркинге»; сюжет - высадка немецкой армии в Англии; это свидетельствовало об утрате гегемоном драйва), а война с бурами (1899-1902 гг.) подорвала ее окончательно. В 1873 г. начинается мировой экономический спад, во время которого Британия постепенно утрачивает свои экономические и стратегические позиции, а Германия и США набирают силу. Период гегемонии сменяется периодом соперничества, который завершится в 1945 г.
В конце XIX в. англичане об этом еще не знают, но уже опасаются. Наиболее дальновидные из них - Родс, Стэд, Милнер и другие - в 1890-е гг. заговорили о необходимости англо-американского союза перед лицом нарастающей германской угрозы. Обсуждался вопрос создания союза англоговорящих народов, и Родс даже готов был поместить его столицу в Вашингтоне - подальше от «сумрачного германского гения» с лицом Бисмарка, Шлиффена и Круппа.
Немцы наращивали свою морскую мощь, что весьма пугало англичан. «Первенство Германии на море не может быть совместимо с существованием Британской империи» - это слова одного из руководителей британского МИД. Показательно признание Ллойд-Джорджа: «Строительство германского флота в значительной степени вызвало мировую войну». Действительно, гонка морских вооружений (с 1889-го и особенно с 1906 г.) привела к тому, что германский военный флот стал самой серьезной угрозой Британии со времен Трафальгара. Пугала англичан и угроза господства Германии на континенте.
Война подтвердила эти опасения: Второй рейх смог превратить свою экономическую мощь в военную даже более успешно, чем Третий рейх. Так, к началу войны немцы имели 9388 орудий (из них тяжелых - 3260). Для сравнения: Россия - 7088 (из них тяжелых - 240); Австро-Венгрия - 4088 (из них тяжелых - 1000); Франция - 4300 (из них тяжелых - 200). Немецкая промышленность производила 250 тыс. снарядов в день, англичане - 10 тыс. снарядов в месяц. Поэтому, например, в боях на линии Дунаец-Горлице немцы всего за четыре часа выпустили по русской 3-й армии 700 тыс. снарядов (за всю франко-прусскую войну они выпустили 817 тыс. снарядов). Даже в 1918 г., после почти четырех лет войны на два фронта, уступая в численности вооруженным силам Антанты (10 млн человек в 331 дивизии против 20 млн в 425 дивизиях), Германия развернула мощное наступление на Сомме. В пятичасовой артподготовке было задействовано 6 тыс. тяжелых орудий и 3 тыс. мортир; при этом на 1 км фронта атаки приходилось 86-100 немецких орудий. Окончательный перелом в войне произошел только летом 1918 г., после вмешательства экономического сверхгиганта - США, перебросившего в Европу двухмиллионную армию.
Опасаясь Германии, англичане с французами в то же время считали, что она не сможет полностью реализовать свою экономическую мощь из-за финансовой слабости относительно Англии и Франции, за которыми к тому же стоял фининтерн. Считалось, что ввиду финансовой неподготовленности к войне и зажатости в кольцо двух фронтов Германия быстро обанкротится. Вышло иначе. «Ни один специалист по финансовым вопросам не предвидел, какую силу обнаружит Германия в финансовом отношении… - писал М. Павлович. - Никто не подозревал, что Германия, замкнутая железным кольцом враждебных армий <…> будет в состоянии выдержать четыре года войны, вооружить не только свои многомиллионные армии, но и армии ее союзников, сначала Австрии, затем Турции, наконец, Болгарии, что она будет в состоянии поставить в момент страшнейшей и невиданной во всемирной истории по напряжению и кровавым жертвам войны все народное хозяйство на рельсы и спасти страну от экономических и финансовых потрясений, которые могли бы парализовать работу ее образцового военного аппарата в первый же год кампании. Можно сказать без преувеличения, что эта неожиданно проявившаяся наружу германская мощь захватила врасплох господствующие классы почти всех европейских стран и явилась для них большей неожиданностью, чем пресловутые немецкие победы в войнах 1866 и 1872 гг.».
Что же касается «кольца», то немцы прекрасно понимали, что оно непрочно и его можно прорвать. Так оно и вышло - с помощью гешефтмахеров вроде Парвуса и революционеров. Иными словами, в предстоящей европейской схватке Германии было что бросить на геоисторические весы. И было за что бросить.
Бурное экономическое развитие «длинных пятидесятых» (1848-1867 гг.) потребовало резкого увеличения капитала и расширения рынков сбыта. Начался новый, последний раунд колониальной экспансии, финальный раздел мира. За последние 20 лет XIX в. Великобритания увеличила свои колонии до 9,3 млн кв. миль с населением 309 млн человек; Франция - до 3,7 млн кв. миль с населением 54 млн, а вот Германия приобрела лишь 1 млн кв. миль колоний с населением 14,7 млн человек. К началу ХХ в. раздел мира завершился. На вопрос адмирала Тирпица, не опоздала ли Германия принять участие в заканчивающемся разделе мира, можно ответить утвердительно. Немцы могли рассчитывать только на передел, и их военно-экономический потенциал позволял им надеяться на успех. Но была одна закавыка - Россия.
Смертельные друзья
Если Великобритания опасалась Германии, то Германия опасалась России. 7 июля 1914 г. немецкая правительственная комиссия, посетившая Россию во время столыпинских реформ, пришла к выводу: после их окончания, через десяток лет, война с Россией будет непосильна, а еще через десяток лет по промышленному и демографическому потенциалу Россия обойдет все крупнейшие европейские державы, вместе взятые.
Я полагаю, что это завышенная и слишком оптимистичная оценка как сама по себе, так и по абстрагированию экономики и демографии от социальной и политической структур. Последние в России начала ХХ в. имели мало шансов (а с учетом международной ситуации не имели вообще) эволюционно выдержать то давление, рост которого предсказывали в Европе. Однако в любом случае в Европе, и особенно в Германии, нарастал страх перед Россией. Там в начале 1910-х гг. понимали: если воевать с Россией, то сейчас, ибо с каждым годом она становится сильнее и через 5-10 лет с этим колоссом не поспоришь. (Правда, это вовсе не означало неизбежности немецкого нападения на Россию.) Кроме того, Германия нуждалась в России как рынке сбыта, источнике сырья и пространстве.
Те, кто считает, что Россию и Германию в 1914 г. стравили, во многом правы. Однако не надо забывать, что между странами, где правили «Вилли» и «Ники», существовали острейшие экономические и (опосредованно) политические противоречия, сводившие на нет, казалось бы, естественный союз двух континентальных монархий против англосаксов и фининтерна. Даже если бы Россия и Германия оказались в союзе, рано или поздно между ними вспыхнула бы борьба, как это произошло в 1941 г., после почти двух лет «дружбы». Континентальной и трансконтинентальной державам договориться невозможно, мечта Хаусхофера о «континентальном блоке» - увы! - неосуществима. По крайней мере, до сегодняшнего дня. К 1914 г. стратегические и политические позиции России максимально приблизились к таковым Франции, чей финансовый капитал к тому же занимал прочные позиции в России.
Финансовая связь России с Францией сводила на нет германско-русский оборонительный союз 1910 г., а тесная связь Германии с Австро-Венгрией не оставляла ему никаких шансов. Россия оказывалась в лагере противников Германии, причем именно ей отводилась ими главная «военно-смертельная» роль, намного превышавшая ее мобилизационные возможности (результат - февраль 1917 г. и Октябрьская революция).
Старый порядок и демографический кризис
Чтобы воевать, нужны не только причины и поводы. Нужна людская масса, которую можно выложить на геостратегический прилавок в виде пушечного мяса. И когда этой массы становится много, сам этот факт превращается в необходимую (хотя и недостаточную) причину войны, особенно если социально-политические структуры и институты не способны с этой массой справиться, обезопасить ее. Так оно и произошло в Центральной и Восточной Европе на рубеже XIX-ХХ вв.
Как заметил У. Макнил, Первая мировая война стала жестоким средством решения проблемы сельской перенаселенности Европы (а Вторая, добавлю я, - средством решения проблем уже не только сельской, но и городской перенаселенности): «военные конвульсии ХХ в. можно рассматривать<…> как ответы на коллизии между ростом населения и теми ограничениями, которые налагали на него традиционные формы сельской жизни, особенно в Восточной и Центральной Европе». В конце XIX в. европейское население оказалось разбалансировано. Две мировые войны решили эту проблему в Европе в первой половине ХХ в. (так же, как французская революция и наполеоновские войны на рубеже XVIII-XIX вв.).
Причем если Великобритания и Россия могли частично снимать социодемографическое напряжение посредством миграции (мировой - заморской, евразийской - сибирской), то зажатая между Францией и Россией Германия была лишена этой возможности. У нее не было ни лишнего пространства, ни обширных колоний, а среднегодовое превышение рождаемости над смертностью в 1900-1910 гг. составляло 866 тыс. человек. Тут поневоле можно не то что зациклиться, а свихнуться на «жизненном пространстве», расизме и национализме.
Итак, в «водораздельную эпоху» в тугой узел, а точнее, в несколько взаимосвязанных узлов сплелись разнообразные и многоуровневые проблемы. Война разрубала эти узлы одним ударом. И наступило 1 августа 1914 г. Бисмарк, бросивший когда-то фразу о том, что какая-нибудь проклятая глупость на Балканах спровоцирует новую войну, оказался провидцем. Правда, «глупость» была хорошо подготовлена и исполнена. n
СТАТИСТИКА
В 1900 г. англичане произвели 5 млн т стали, немцы - 6,3 млн; в 1913 г. англичане - 7,7 млн, немцы - 17,6 млн (правда, США произвели соответственно 10,3 млн т и 31,8 млн т, а Россия - 2,2 млн т и 4,8 млн т). Потребление энергии в 1890 г.: Британия - 145 млн метрических тонн угольного эквивалента, Германия - 7,1 млн; 1913 г. - 195 млн и 187 млн (США - 147 млн и 541 млн, Россия - 10,9 млн и 54 млн). Еще более впечатляют в англо-германской дуэли цифры совокупного промышленного потенциала (за 100% взят уровень Великобритании 1900 г.): 1880 г. - 73,3 у Великобритании и 27,4 у Германии; 1913 г. - 127,2 и 137,7 соответственно (у США - 46,9 и 298,1; у России - 24,5 и 76,6). Доля в мировом промышленном производстве в 1900 г.: Британия - 18,5%, Германия - 13,2%; 1913 г.: Британия - 13,6%, Германия - 14,8% (США - 23,6% и 32%, Россия - 7,6% и 8,2%). Темпы роста промышленного производства в 1870-1913 гг.: у Германии - 4,5%, у Великобритании - 2,1%; экспорта - 4,1% и 2,8% соответственно; при этом население Германии росло почти в два раза быстрее, чем Великобритании.
Всего в войне (1914-1918 гг.) приняли участие 33 страны. Было мобилизовано 73,5 млн человек (из них 10 млн погибли); прямые военные расходы составили 208 млрд долл. (в 10 раз больше, чем стоили все войны с 1793 по 1907 г., вместе взятые).
Источник.