Американские стихи -- 7
То, что я писал в «американке», проходило цензуру. Обычную. Майор Бурьянков, который вел мои допросы и формировал мои тома уголовного дела, честно сказал как-то:
- Мы тут голову ломали поначалу, что Вы за комиксы такие в письмах рисуете. Не понимали. Думали, шифр какой-то…
- Никакого шифра. Просто у нас домашние прозвища. Маринку я зову Ёжиком, она меня - Барбосом. Вот я ёжиков и барбосов и рисовал.
- Ну, у них тут всякое бывало…
«У них» - потому что следователь приехал «на дело» из областного центра. Их согнали со всей Беларуси, так что к «американке» Бурьянков относился как к чему-то абстрактному. Сам он в своем регионе специализировался на делах по нелегальному транзиту наркотиков и мечтал о тех временах, когда его отпустят к милым сердцу и таким понятным ему наркоманам. Это не мешало, впрочем, майору относиться к порученному ему делу со всей ответственностью, на которую способен двадцатидевятилетний служака, понимающий, что и у него появился шанс сделать карьеру.
Таких было много. Согнанных и получивших шанс. Один из них - кажется, из Витебска (гродненцев ко мне старались не подпускать, от греха подальше) - даже попытался меня распропагандировать. Это было, кажется, минут через двадцать после того, как меня вывели из «газели», заменившей в эту ночь «воронка», и повели на этаж, где и располагалось следственное управление КГБ.
- Вы что думали - против народа пойдете и все вам с рук сойдет? - рычал на меня витеблянин. - Да кто вы такие? Откуда вы все взялись? Что вы все для народа сделали?
И тут я не выдержал и заорал сам:
- Мы откуда взялись? Это вы откуда взялись? Деду Санникова мемориальная доска на главной улице страны висит - он белорусский театр создавал! Песни деда Ирки Халип вся страна до сих пор поет! Про стихи Прокотыча я уже и не говорю: ваша же власть была вынуждена его наградами отмечать, потому как - лучший поэт! Лучший!
- Мы строим социальное государство, - оторопело процитировал он белорусское телевидение.
- Чего? Это в социальном государстве семидесятилетнему дважды герою труда Старовойтову срок впаяли? Это в социальном государстве на директора завода, где ни разу за время его руководства задержки с зарплатой не было, наручники надели? А на другой завод ворюгу, которого сами же и посадили, директором поставили? Да вы моей теще про социальное государство расскажите - она вам ответит, как у них в 1995 году баня работать перестала (в поселке на три тысячи человек!), и только перед референдумом 2004 года опять заработала!
- Агрогородки…
- Чего?!
Он замолчал. Пластинка вдруг в голове заела, или он сам понял, что порет ерунду, - не знаю. Молча сидели мы с ним, пока не пришел к нему сменщик. И того тоже понесло меня агитировать за постсоветскую «советскую власть» - и он тоже нарвался. Как сказал потом мне подполковник Кролевец:
- Занимался я своими коррупционерами. Милейшие люди! Чего не скажешь о вас…
Мне кажется, латинист Кролевец в этот момент был искренен.
На первый допрос к Бурьянкову меня повели уже из камеры. Поскольку подтяжки отобрали, чтобы я не повесился, а я никак не был готов к тому, что наручники застегнут у меня за спиной, то шел я, с трудом придерживая сзади сползавшие джинсы, чем вызывал дикий смех у конвоировавших меня контролеров.
И когда я вошел в кабинет, где сидел мой подтянутый, улыбчивый, круглоголовый майор, и с меня начали снимать наручники, джинсы просто свалились. На глазах у едва не заплакавшей от сочувствия адвокатессы.
Майор захохотал - и увидел мое лицо.
Вероятно, мой взгляд не сулил ему ничего хорошего. Или просто - ему стало стыдно. Такое ведь тоже могло случиться: все мы люди…
Но он перестал смеяться.
И когда меня повели назад, в камеру, после допроса, Бурьянков попросил контролеров застегнуть мне наручники спереди. Что и сделали - единственный раз нарушив инструкцию.
Впереди у нас было много допросов. Когда во время очной ставки со Сквозником мне стало плохо, майор метался, открывая окно, пытаясь найти лекарства. Не знаю, может быть, он и впрямь ко мне проникся какой-то симпатией - что не мешало ему люто орать на мою адвокатессу, когда та, по его мнению, начинала вмешиваться в ход допроса.
Когда у меня сломались очки, Бурьянков даже сделал то, на что не имел права. Он их починил - взял скрепку, разогнул ее и прикрепил дужку. По идее, я получил в камеру из рук следователя колющий предмет. И если бы захотел, то мог бы себя им поранить. Но это меня беспокоило мало: я не мог без очков ни читать, ни писать. А Маринка не получила бы уже привычных для нее комиксов с барбосами и ёжиками…
МЕМОРИАЛЬНОЕ
Дужку сломал я в очках… Обидно, досадно, но ладно!
Скрепкой ее прикрепил к оправе майор Бурьянков.
Буду я помнить всегда с благодарностью подвиг майора:
В сталинские времена
мог бы
вторую сломать!