Татьяна Миронова. Кто был автором книги "Убийство Царской семьи" Н. А. Соколова
Кто был автором книги "убийство царской семьи" н. А. Соколова
(Окончание. Начало см. пред. сообщение)
Опубликовано в газете "Русский Вестник" 25.12.2003: http://www.rv.ru/content.php3?id=1439
А вот перед нами выводы всех троих участников следствия при анализе перифраза из Гейне, найденного на стене подвала, где совершено убийство и, без сомнения, понимаемого всеми как приговор Государю, сделанный мстительной зловещей рукой цареубийцы.
Вильтон: ''Еврей с черной, как смоль, бородой, прибывший, по-видимому, из Москвы с собственной охраной к моменту убийства в обстановке крайней таинственности, - вот вероятный автор надписи, сделанной после убийства и ухода ''латышей'', занимавших полуподвальное помещение, последние были на это по своему низкому умственному развитию совершенно неспособны. Во всяком случае, тот, кто сделал эту надпись, хорошо владел пером (или, точнее, карандашом). Он позволил себе каламбур с именем Царя (Balsatzar вместо Balthazar), монарх этот расположением евреев не пользовался, хотя зла пленным евреям не причинял. Понятен намек на Библию. Николай тоже зла евреям не сделал, их было много среди подданных, но он их не любил: то был в глазах Израиля грех смертный. И ему устроили самую тяжкую смерть - быть убитым своими'' (7, с.92). Этой последней фразой Вильтон ясно указывает на заведомый подлог: евреи устроили так, чтобы цареубийство выглядело как дело русских рук.
Дитерихс: ''Валтасар был в эту ночь убит своими подданными'', - говорила надпись, начертанная на стене комнаты расстрела и проливавшая свет на духовное явление происшедшей в ночь с 16 на 17 июля исторической трагедии. Как смерть Халдейского царя определила собой одну из крупнейших эр истории - переход политического господства в Передней Азии из рук семитов в руки арийцев, так смерть бывшего Российского Царя намечает другую грозную историческую эру _ переход духовного господства в Великой России из области духовных догматов Православной эры в область материализованных догматов социалистической секты'' (3, с.204-206). Дитерихс, цитируя строку из Гейне, еще более отчетливо, чем Вильтон, выразил мысль о еврейском замысле этого преступления, указав на его духовную сущность.
А теперь вчитаемся в неожиданно скупой комментарий этой надписи у Соколова: ''В этой комнате под цифрой 2 Сергеев обнаружил на южной стене надпись на немецком языке:
Balsatzar ward in selbiger Nacht Von seinen Knechten umgebracht
Это 21-я строфа известного произведения немецкого поэта Гейне ''Balthasar''. Она отличается от подлинной строфы у Гейне отсутствием очень маленького слова ''aber'', т. е. ''но все-таки''. Когда читаешь это произведение в подлиннике, становится ясным, почему выкинуто это слово. У Гейне 21-я строфа - противоположение предыдущей 20-й строфе. Следующая за ней и связана с предыдущим словом ''aber''.Здесь надпись выражает самостоятельную мысль. Слово ''абер'' здесь неуместно. Возможен только один вывод: тот, кто сделал эту надпись, знает произведение Гейне наизусть'' (5, с.216). И это весь комментарий зловещей надписи в книге Соколова, при том намеренно упущено еще одно отличие оригинала Гейне от надписи в подвале Ипатьевского Дома: у Гейне имя библейского царя передано как ''Balthasar'', а автор надписи изображает его так - ''Balsatzar'', то есть ''Белый Царь'', ясно давая понять, что это строки приговора Русскому Царю, именуемому в своем народе ''Белым Царем''. В чем причина такого поверхностного, с изъятиями важных подробностей вывода Соколова - автор-де надписи знал Гейне наизусть, и только? Может быть, в страхе иудейском? Но ведь он сам считал себя обреченным и в деле расследования шел до конца, как Вильтон и Дитерихс. Скорее всего, перед нами текст Соколова с изъятыми из него чужой рукой главными выводами следователя, близкими по сути тому, что было сказано прежде его соратниками.
Но помимо простых изъятий, а это еще позволяло бы считать текст книги заслуживающим некоторого доверия, в ''записках следователя'' существует масса лживых ''вставок'', которые уж наверняка не могут служить ''документом эпохи'', они должны быть выявлены и тщательно отделены от правды.
Вставки эти имеют разный объем - от кратких реплик до целых глав. Так, небольшие реминисценции направляют мысль читателя в нужное фальсификаторам русло. Сокрытие, к примеру, еврейского участия в цареубийстве, снятие темы ритуального убийства отчетливо проступает в следующих фразах:
''Из десяти человек пятеро были не русские и не умели говорить по-русски. Юровский, знавший немецкий язык, говорил с ними по-немецки... Из остальных пяти один был русский и носил фамилию Кабанов. Другие четверо говорили по-русски, но их национальности я не знаю'' (5, с.175).
Семью ''убили чекисты под руководством Юровского'' (5, с.321), но его деятельность носила характер ''черной'' работы... какие-то иные люди, решив судьбу Царской Семьи, пробудили преступную деятельность Юровского'' (5, с.327). Среди каких-то иных людей в книге названы те, кого уже нельзя не упомянуть, иначе будет очевидна грубая фальсификация документа - Голощекин и Свердлов, и указано, что ''судьба Царской Семьи была решена не в Екатеринбурге, а в Москве'' (5, с.328). Но дальнейшие ''концы'', о которых мы знаем из других источников и о которых неопровержимо знал Соколов, тщательно спрятаны фальсификаторами: ''Были и другие лица, решавшие вместе с Свердловым и Голощекиным в Москве судьбу Царской Семьи. Я их не знаю'' (5, с.341).
Наконец само убийство, описание которого поражает в ''записках'' своим бесстрастием, имеет удивительный для осведомленного во всем следователя комментарий: ''Наш старый закон называл такие убийства ''подлыми'' (5, с.239). И только! В подаче следственного материала об убийстве в книге Соколова вообще бросается в глаза телеграфная краткость и голая фактологичность. Поразительное бесстрастие автора было бы оправдано именно жанром строгого судебного расследования и особенностями стиля неискушенного в литературном творчестве следователя, если бы не явное, лезущее в глаза, назойливое пристрастие и эмоциональность, словоохотливость и многоречивость в тех главах записок, которые посвящены оценке личности Государя, характера Императрицы, роли в их жизни Григория Распутина. Главы эти, прошу заметить, к делу расследования убийства Царской Семьи абсолютно не относятся и уже поэтому подпадают под подозрение как ''вставные'', то есть принадлежащие не самому Соколову, а фальсификаторам его ''записок''.
Обращение к анализу характеров членов Царской Семьи объясняется надуманным предлогом: ''Увоз Царя из Тобольска поставил передо мною вопрос, действительно ли Государь Император, обладая слабой личной волей и будучи всецело подавлен волею Государыни Императрицы Александры Федоровны,... шел к измене России и союзникам, готовясь к заключению сепаратного мира с Германией?'' (5, с.76). Но на этот вопрос уже был дан однозначно отрицательный ответ Чрезвычайной следственной Комиссией Временного Правительства в 1917-м году при допросе множества свидетелей, при анализе всех причастных к делу документов. Ответ этот засвидетельствован знаменитой запиской следователя В. Руднева (8). Соколов, разумеется, знал это и никогда не задавался таким вопросом, как не задавались им Вильтон и Дитерихс. Но фальсификаторы ввели этот фальшивый вопрос как повод вновь поведать миру о том, что Государь был слабым царем и слабовольным человеком (''по своему душевному складу он был живым отрицанием идеи самодержавия'' (5, с.76)), что он всецело подчинялся своей жене (''Я думаю, по типу своей натуры он мог любить женщину, не властвуя над ней, а только покоряясь ей'' (5, с.80)), что после отречения он пережил ''надлом своей души'' (5, с.138). Таких вот высокомерно-снисходительных суждений о Царе, совершенно не связанных со следствием, не позволяли себе ни верноподданный М.К. Дитерихс, ни подданный другого государства Р. Вильтон. Очевидно, и монархист Н.А. Соколов, безраздельно отдавший жизнь памяти убиенного Государя, восстановлению правды о его гибели, не решился бы выносить подобные приговоры Императору, которого он лично не знал, личных писем и дневников Его в руках не держал, а что еще объективно может свидетельствовать о названных в ''записках'' слабоволии, покорстве жене, надломе души? Не может принадлежать верному монархисту и честному человеку, профессионалу своего дела, и оглушающее своей безаппеляционностью заявление о неизбежности смерти Государя Императора: ''В общем ходе мировых событий смерть Царя, как прямое последствие лишения его свободы, была неизбежной, и в июле месяце 1918 года уже не было силы, которая могла бы предотвратить ее'' (с.5, с.361). Но зато каким бальзамом были эти слова для многих бывших царских подданных, тех неверных, кто сознавал, что последующие поколения предъявят им счет, бросят им в лицо горький упрек в нарушении клятвы верности Царю и разрушении Самодержавия. Такая вот неверная, предательская рука не дрогнула вписать эти лживые слова в книгу, может быть, одного из самых верных Государевых слуг, воина по духу!
Но если клеветнически выставленные ''отрицательные качества'' Государя Императора в фальсифицированных главах кое-как ''припудрены'' похвалами его доброте, мягкости, ''очаровании'' (о чем Соколов тоже объективно судить не мог!), то уж погибшую в Ипатьевском застенке Государыню Александру Федоровну ''записки следователя'' бесстыдно чернят, приписывая ей самые неблаговидные черты характера. Вот где рука злобного фальсификатора выплескивает на страницы ''записок'' неприкрытую мстительную ненависть к Александре Федоровне, совершенно не присущую самому Соколову. Ведь в начале книги следователь признается (и мы верим, что это его собственные слова), что он ''не знал жизни, психологии той среды, к которой принадлежали потерпевшие от преступления'' (5, с.73), тем более он не знал погибших лично и потому никак не мог самодовольно заявить: ''Я признал преобладание воли Императрицы над волей Императора. Это существовало с самого начала совместной жизни и коренилось в их натурах. В последние годы ее воля подавляла его волю'' (5, с.83).
Государыня объявляется в книге истеричкой: ''Может ли быть признана здоровой женщина, дающая жизнь гемофилику? ... После его рождения ее истерия стала выпуклым фактом'' (5, с.84). Лютым мщением, а отнюдь не следовательским бесстрастием (как это почему-то было в главах, описывающих зверское убийство) дышат слова книги, не подкрепленные ни единым фактом: ''Аномальное сознание своего ''я'', навязчивость идей, чрезмерное волевое напряжение, раздражительность, частая смена настроений, нетерпимость к чужому мнению - все это было налицо'' (5, с.84). Фальсификатора выдает и предвзятая атеистическая оценка религиозности Александры Федоровны, во-первых, ложное утверждение, что ''к религии обратилась она, когда поняла, что жизнь ее надломлена, что ее сын гемофилик'' (5, с.87). Это заведомо неверно, ибо Государыня с детства была искренне верующей, и вопросы Веры для Нее стояли выше любви и брака. Во-вторых, сама Веры Императрицы с масонской издевкой названа ''экзальтированной'' (5, с.87), автор настойчиво проводит мысль, что ''этими настроениями она заражала других..., их не избежал и сам Государь'' (5, с.86). Но все же главное обвинение, на которое опять-таки честный следователь Соколов не имел никакого права, да и вряд ли решился бы его предъявить зверски убитой, замученной Императрице, - это то, что ''Императрица в последнее время стала вмешиваться в дела управления'' (5, с.94). Открыто выдвинутое обвинение, которое автор книги вкладывает в уста камер-юнгферы Занотти (уж кому как ни горничной судить о вмешательстве Императрицы в политику!), звучит, по крайней мере, странно и нелепо, и оно является для фальсификаторов важной ''зацепкой'' для введения в ''записки'' вопроса о Григории Распутине.Этот вопрос также совсем не связан с темой книги, но его настойчиво продвигают на многих ее страницах. Отдельный параграф так и называется ''Распутин'', и в нем основные обвинения выведены в виде так называемых ''свидетельских показаний''. В числе свидетелей выступают П. Жильяр, Занотти, дочь Григория Распутина Варвара, князь Юсупов, а также некие анонимные свидетели _ ''одна женщина'', ''одно лицо военно-судебного ведомства'', один из членов некоего ''Центра Государственного Совета'', ''женщина, жившая в его квартире и наблюдавшая его'' (т.е. Распутина - Т.М.). Причем анонимные свидетели проходят только в рамках распутинской темы, в других главах подобных шатких оснований для выводов не приводится! Но и свидетели, чьи имена известны, не вызывают доверия трезвого читателя. Ценность показаний о Распутине Жильяра, учителя цесаревича Алексея, что Распутин-де ''имел влияние на управление страной'' (5, с.93), сведена к нулю его же признанием в собственных мемуарах, что с Распутиным он был не знаком, а видел его лишь однажды в передней Александровского дворца. Показания горничной Занотти о пресловутом ''соблазнении'' Распутиным Няни цесаревича Марии Вишняковой, или о том, что Государыня ''мало-помалу из религиозной превратилась в фанатичку'' (5, с.88), или о том, что ''Государыня была ...больна истерией'' (5, с.85), или что ''вместе с Вырубовой и Распутиным они обсуждали дела управления'' (5, с.94), эти показания женщины, в обязанности которой входила уборка комнат и заведывание гардеробом Императрицы, также являются либо откровенным подлогом, разоблачить который публично бедная женщина вряд ли имела возможность, либо это откровения злобной завистницы-служанки, решившейся после гибели своей Хозяйки выместить всю свою ненависть к святой Семье в самой непристойной клевете. Трудно поверить в последнее, ведь Занотти была среди тех, кто последовал за Государыней в Тобольскую ссылку.
Измышлениям о Распутине, приписываемым в книге Юсупову, который, по свидетельству очевидцев, был у Григория Ефимовича не более двух-трех раз, вообще нельзя доверять. Чего стоят якобы ''выболтанные'' Распутиным сведения о ''чудесных травках, которыми можно было вызывать атрофию психической жизни и останавливать кровотечения'' (5, с.94).
И вовсе ничем не обоснованной клеветой звучат заявления, сделанные от имени Соколова о несметном богатстве Григория Ефимовича, не имеющие никакого документального подтверждения в следственном деле и до этого не подтвержденные Чрезвычайной Следственной Комиссией Временного правительства: ''Руднев считал Распутина бедняком, бессребреником. Не знаю, на чем он основывается. Мною установлено, что только в Тюменском Отделении Государственного Банка после его смерти оказалось 150 000 рублей'' (5, с.101).
Для чего фальсификаторам требовалось непременно разоблачить именно Григория Распутина, хотя тема книги _ убийство Царской Семьи? Для того, чтобы показать, что Распутин и увлеченность им Государя и Государыни были духовной причиной разрушения Самодержавия, а ''преемник Распутина (Соловьев - Т.М.), порожденный той же самой средой, существовал и в Тобольске и обусловил их гибель'' (5, с.108). Вот так - просто и ясно: не предательство Армии и Церкви, не масонское Временное правительство, сославшее Царскую Семью в Сибирь, не еврейская большевистская клика, ритуально убившая Царственных мучеников, а Распутин с Соловьевым - обусловили гибель Государя, Его Жены и Детей! И вложить это кощунственное обвинение в уста следователя, годы потратившего на то, чтобы установить истину в деле о цареубийстве! А нам после этого верить, что книга Соколова - подлинный документ эпохи! Вот уж действительно как слепота и глухота напали на верных русских людей, что ни глаза их не видели, ни уши не слышали нелепицы и лжи в фальсифицированных ''записках следователя''. Ведь если подытожить все сказанное в книге от имени Соколова о Государе, о Государыне, о Распутине, то окажется, что все это повторение избитых басен старых дворцовых масонов-#интриганов В.Н. Орлова и в. кн. Николая Николаевича, вынутых на свет из зловонных, затхлых сундуков их мстительной памяти и выплеснутых на бумажные листы под видом ''записок'' стороннего Царской Семье, но глубоко преданного Ей человека - следователя Николая Александровича Соколова.
У нас нет сомнений, что неоконченная книга Соколова была ''закончена'' заинтересованными в сокрытии истины людьми. При внесении изменений в этот документ фальсификаторами был снят вопрос о ритуальном убийстве, показано, что главными виновниками гибели Царской Семьи были русские люди, вина за гибель России и Самодержавия возложена на Императора и Императрицу, а их убийство представлено как неизбежное следствие тесного общения с Григорием Распутиным. Фальсификация записок Соколова была проведена несколькими способами. Фальсификаторы, во-первых, вычеркивали невыгодные им куски текста, так был обрезан фрагмент ''записок'' с комментарием цитаты из Гейне в Ипатьевском застенке. Во-вторых, они вписывали оценочные фразы и выводы в текст Соколова. Так, не соответствует известным следователю фактам фраза о незнании им истинных заказчиков цареубийства. И, наконец, фальсификаторы имели наглость вписать в текст Соколова откровенно клеветнические главы и параграфы, что делает эту книгу лживым документом, которому при всей нашей благодарности к памяти честного следователя Николая Александровича Соколова не следует всецело доверять.
Источники:
1. Вильтон Р. Последние дни Романовых. - Берлин. _ 1923.
2. Быков П.М. Последние дни последнего царя // П.М. Быков, А.Г. Нечепуркин Рабочая революция на Урале. Эпизоды и факты. - Екатеринбург. - 1921.
3. Дитерихс М.К. Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале. - Владивосток. - 1922.
4. Платонов О.А. Терновый венец России. История цареубийства. - М. - 2001.
5. Соколов Н.А. Убийство Царской Семьи. Из записок судебного следователя Н.А. Соколова. - М. - 1998.
6. Шавельский о. Георгий ''Из воспоминаний последнего протопресвитера русской армии и флота'' // Государственные деятели России глазами современников. Николай 2. Воспоминания. Дневники. - Спб. - 1994.
7. Вильтон Р. Последние дни Романовых. - М.- 1999.
8. Руднев В. Правда о Царской Семье и ''темных силах''. _ Двуглавый Орел. - 1920.
Татьяна МИРОНОВА