Альбер САМЕН. Инфанта
Перевод с французского Владимира Эльснера
Моя душа, инфанта в дорогом наряде,
Томится пленницей чертогов Эскуриала.
Улыбка скорбная уста ее сковала,
Мерцает грусть всегда в ее спокойном взгляде.
В пустынных зеркалах таится отраженье
Инфанты с лилией в руках прозрачно-белой,
И кажется она забытой каравеллой -
У мертвой пристани, где воды без движенья.
В оковах рам глядят из глубины неясной
Ван-Дейка образы усталыми очами,
И солнце нежными недолгими лучами
Едва целует край одежды их атласной.
У ног инфанты спят две черные пантеры -
Рабыни верные причудливых желаний;
Когда угодно ей, в лесу Очарований
Они охотятся, как жадные химеры.
И так уходят дни - немые без волнений.
И очи смеживши, обняв чело руками,
Она живет мечтой с ушедшими веками:
Беседу с ней ведет их величавый гений.
Инфанты бледный паж, по имени «Когда-то»,
Читает тихо ей волшебные сказанья.
И взор ее следит Колхиды очертанья,
Куда неведом путь и чье руно не взято.
Порою лишь в часы, когда закат далекий
На плитах мраморных струит багрец и злато
И боевым огнем сверкают в нишах латы, -
Румянцем гордости ее алеют щеки.
Но длинных пышных зал темнеет анфилада...
В глазах инфанты вновь мерцает сожаленье;
И призраком плывет из пропасти забвенья -
Надежд несбыточных погибшая Армада.
Тенистый тихий сад открыт ее прогулкам:
Маслины там цветут, и в олеандров чаще
Поет фонтанов хор задумчиво журчащий,
А эхо прячется в зеленом гроте гулком.
И если стен массив перелетит случайно
Тревожной жизни гул, назойливый и грубый,
Невольно вздрогнув вся, сомкнет инфанта губы.
Ревнивее храня уединенья тайну.
Сб. «В саду инфанты», 1893
Поэзия французского символизма. Лотреамон. Песни Мальдорора. - М.: Изд. МГУ. - С. 151-152. - (Университетская б-ка).
Моя душа
Перевод с французского Ильи Эренбурга
Моя душа - инфанта в пышном облаченьи,
Ее унынье отражается устало
В пустынных пыльных зеркалах Эскуриала,
Как в тихой гавани галера без движенья.
Она сидит, у ног охотничья собака,
Которая в густых лесах очарованья
Охотится за странной и волшебной ланью,
Послушная инфанты роковому знаку.
Ее любимого пажа зовут Былое.
Он ей вполголоса стихи читает,
Их тайне умирающей внимает
С тюльпаном золотым в молчаньи и покое.
Она обречена, она покорна, зная,
Что больше удивляться ничему не надо,
Когда обманчиво встает пред ней Армада,
Она становится еще грустней, рыдая.
Она рыдает, темной гордостью объята,
Когда на темном золоте стены рядами
Вандиковы портреты с тонкими руками
Глядят в последний миг багрового заката.
И иногда мираж поблекший и старинный,
Какой-то тусклый отблеск пышного былого,
Ее как будто к жизни пробуждает снова
И зажигает скрытой гордости рубины.
Но, быстро отстраняя этот пыл случайный,
Она покою предается вскоре,
И жизнь доходит к ней издалека, как море,
И на уста ее ложится глубже тайна.
Водя ее очей как будто неживая,
Стоячая, подобная пустым каналам,
Она идет по темным и заглохшим залам,
Себя волшебными словами усыпляя.
Звенит вода дворцов задумчивым фонтаном,
В былого зеркала роняя отраженье.
Она мечтает грустно, с золотым тюльпаном,
Как в тихой гавани галера без движенья.
Моя душа - инфанта в пышном облаченьи.
Сб. «В саду инфанты», 1893
Тень деревьев: Стихи зарубежных поэтов в переводе Ильи Эренбурга. - М.: Прогресс, 1969. - С. 93-94. - (Мастера поэтического перевода. Вып. 10).
Вступление к книге «В саду инфанты»
Перевод с французского Георгия Иванова
Моя душа живет, инфанты горделивей,
И отражается в пустынных зеркалах
Ее изгнания неторопливый шаг,
Галерой, брошенной в неведомом заливе.
У ног ее лежат в дремотности своей
С печальным взором две шотландские борзые,
Порой бегут в леса мечтанья голубые
И символических преследуют зверей.
Ее любимый паж по имени «Когда-то»
Читает ей стихи вполголоса, - она, -
С тюльпанами в руках безмолвствует, бледна,
Их тайны слушая в сиянии заката.
Кругом распахнут парк - очарованье глаз -
Бассейны, мраморы, перила, балюстрады,
И, строгая, она в дыхании прохлады
Переживает сны, сокрытые для нас.
Покорно нежная, не зная удивленья,
Бороться с роковым оставив навсегда,
Она чувствительна, как к ветерку вода,
К порывам нежности, хотя не без презренья.
Покроно нежная, она грустна порой,
Припомнив, как во сне, добычу океана,
Армаду, жертву лжи и гнусного обмана,
И целый мир надежд, уснувших под водой.
Тяжелым вечером пурпурным, полным страсти,
Ван Дейка облики, надменны и бледны -
И в черном бархате взирая со стены,
И видом царственным ей говорят о власти.
Вдруг траур озарят старинные мечты,
В виденьях, где тоска теряет власть отравы,
Пронзает душу ей - луч солнца или славы -
Рубины гордости вновь светом залиты.
Улыбкой грустною смирится лихорадка.
И чуждая толпе - опять верна тоске,
Шум жизни слушает, как море, вдалеке,
И снова на губах глубокая загадка.
Никто не возмутит покой ее очей,
Где Мертвых Городов спит Дух под покрывалом,
Бесшумно, по пустым она проходит залам
На зов таинственный в безмолвии ночей.
Фонтаны там внизу лепечут все ленивей.
С тюльпанами она садится у окна,
В старинных зеркалах едва отражена.
Галерой, брошенной в неведомом заливе,
Моя душа живет, инфанты горделивей.
Сб. «В саду инфанты», 1893
Семь веков французской поэзии в русских переводах. - СПб.: Евразия, 1999. - С. 451-452.
Инфанта
Перевод с французского Юрия Корнеева
Моя душа сходна с инфантою в брокате,
Навеки сосланною в некий Эскурьял,
Где и скорбит она средь выцветших зеркал,
Как позабытая галера на закате.
Меланхоличен взгляд простертых перед ней
Шотландских двух борзых, которых по желанью
В лес очарованный бесплодного мечтанья
Шлет символических она травить зверей.
Волшебные стихи вполголоса читает
Ей День минувший - так зовут ее пажа,
И слушает она, в руке тюльпан держа,
Как в ней без отклика их тайна отцветает.
Воззрясь на парк - там шум фонтанных струй стоит,
Там блещут статуи в тени листвы узорной,
Она пьянит себя надеждой иллюзорной,
Что дальний горизонт в себе для нас таит.
Покорствуя судьбе и зная, сколь напрасны
И пени, и мятеж, она всегда кротка,
Но, словно лоно вод к налету ветерка,
К призыву жалости порой не безучастна.
Она всегда кротка, и оттого вдвойне
Грустится горше ей в часы воспоминаний
О той бесчисленной армаде упований,
Что в океане лжи покоится на дне.
Чуть вечер пурпуром по дедовским портретам
Мазнет, и оживут Ван-Дейковы холсты -
Чернь бархатных плащей, точеные персты,
Как вновь мерещится ей власть над целым светом.
Рассеян в сердце мрак миражем золотым,
Виденья прошлого безмерно величавы,
И снова под лучом - светила или славы? -
В ней гордость, как рубин, горит огнем былым.
Но толп железный гул ее страшит - ей любо
Лишь издали внимать, как буйствуют моря,
И, лихорадку грез улыбкою смиря,
Еще упорнее она смыкает губы.
Дух мертвых городов в ее зрачках живет.
Они не дрогнут, в них не засверкает пламя,
И анфиладой зал с беззвучными дверями,
Шепча невнятные слова, она плывет.
Фонтаны в парке бьют, но шум сейчас некстати...
И, в пальцах сжав тюльпан, перед окном она
Глядится в зеркала старинные, одна,
Как позабытая галера на закате.
Моя душа сходна с инфантою в брокате.
Рог: Из французской лирики в переводах Ю. Корнеева. - Л.: Лениздат, 1989. - С. 175-177.
Моя душа, инфанта в дорогом наряде,
Томится пленницей чертогов Эскуриала.
Улыбка скорбная уста ее сковала,
Мерцает грусть всегда в ее спокойном взгляде.
В пустынных зеркалах таится отраженье
Инфанты с лилией в руках прозрачно-белой,
И кажется она забытой каравеллой -
У мертвой пристани, где воды без движенья.
В оковах рам глядят из глубины неясной
Ван-Дейка образы усталыми очами,
И солнце нежными недолгими лучами
Едва целует край одежды их атласной.
У ног инфанты спят две черные пантеры -
Рабыни верные причудливых желаний;
Когда угодно ей, в лесу Очарований
Они охотятся, как жадные химеры.
И так уходят дни - немые без волнений.
И очи смеживши, обняв чело руками,
Она живет мечтой с ушедшими веками:
Беседу с ней ведет их величавый гений.
Инфанты бледный паж, по имени «Когда-то»,
Читает тихо ей волшебные сказанья.
И взор ее следит Колхиды очертанья,
Куда неведом путь и чье руно не взято.
Порою лишь в часы, когда закат далекий
На плитах мраморных струит багрец и злато
И боевым огнем сверкают в нишах латы, -
Румянцем гордости ее алеют щеки.
Но длинных пышных зал темнеет анфилада...
В глазах инфанты вновь мерцает сожаленье;
И призраком плывет из пропасти забвенья -
Надежд несбыточных погибшая Армада.
Тенистый тихий сад открыт ее прогулкам:
Маслины там цветут, и в олеандров чаще
Поет фонтанов хор задумчиво журчащий,
А эхо прячется в зеленом гроте гулком.
И если стен массив перелетит случайно
Тревожной жизни гул, назойливый и грубый,
Невольно вздрогнув вся, сомкнет инфанта губы.
Ревнивее храня уединенья тайну.
Сб. «В саду инфанты», 1893
Поэзия французского символизма. Лотреамон. Песни Мальдорора. - М.: Изд. МГУ. - С. 151-152. - (Университетская б-ка).
Моя душа
Перевод с французского Ильи Эренбурга
Моя душа - инфанта в пышном облаченьи,
Ее унынье отражается устало
В пустынных пыльных зеркалах Эскуриала,
Как в тихой гавани галера без движенья.
Она сидит, у ног охотничья собака,
Которая в густых лесах очарованья
Охотится за странной и волшебной ланью,
Послушная инфанты роковому знаку.
Ее любимого пажа зовут Былое.
Он ей вполголоса стихи читает,
Их тайне умирающей внимает
С тюльпаном золотым в молчаньи и покое.
Она обречена, она покорна, зная,
Что больше удивляться ничему не надо,
Когда обманчиво встает пред ней Армада,
Она становится еще грустней, рыдая.
Она рыдает, темной гордостью объята,
Когда на темном золоте стены рядами
Вандиковы портреты с тонкими руками
Глядят в последний миг багрового заката.
И иногда мираж поблекший и старинный,
Какой-то тусклый отблеск пышного былого,
Ее как будто к жизни пробуждает снова
И зажигает скрытой гордости рубины.
Но, быстро отстраняя этот пыл случайный,
Она покою предается вскоре,
И жизнь доходит к ней издалека, как море,
И на уста ее ложится глубже тайна.
Водя ее очей как будто неживая,
Стоячая, подобная пустым каналам,
Она идет по темным и заглохшим залам,
Себя волшебными словами усыпляя.
Звенит вода дворцов задумчивым фонтаном,
В былого зеркала роняя отраженье.
Она мечтает грустно, с золотым тюльпаном,
Как в тихой гавани галера без движенья.
Моя душа - инфанта в пышном облаченьи.
Сб. «В саду инфанты», 1893
Тень деревьев: Стихи зарубежных поэтов в переводе Ильи Эренбурга. - М.: Прогресс, 1969. - С. 93-94. - (Мастера поэтического перевода. Вып. 10).
Вступление к книге «В саду инфанты»
Перевод с французского Георгия Иванова
Моя душа живет, инфанты горделивей,
И отражается в пустынных зеркалах
Ее изгнания неторопливый шаг,
Галерой, брошенной в неведомом заливе.
У ног ее лежат в дремотности своей
С печальным взором две шотландские борзые,
Порой бегут в леса мечтанья голубые
И символических преследуют зверей.
Ее любимый паж по имени «Когда-то»
Читает ей стихи вполголоса, - она, -
С тюльпанами в руках безмолвствует, бледна,
Их тайны слушая в сиянии заката.
Кругом распахнут парк - очарованье глаз -
Бассейны, мраморы, перила, балюстрады,
И, строгая, она в дыхании прохлады
Переживает сны, сокрытые для нас.
Покорно нежная, не зная удивленья,
Бороться с роковым оставив навсегда,
Она чувствительна, как к ветерку вода,
К порывам нежности, хотя не без презренья.
Покроно нежная, она грустна порой,
Припомнив, как во сне, добычу океана,
Армаду, жертву лжи и гнусного обмана,
И целый мир надежд, уснувших под водой.
Тяжелым вечером пурпурным, полным страсти,
Ван Дейка облики, надменны и бледны -
И в черном бархате взирая со стены,
И видом царственным ей говорят о власти.
Вдруг траур озарят старинные мечты,
В виденьях, где тоска теряет власть отравы,
Пронзает душу ей - луч солнца или славы -
Рубины гордости вновь светом залиты.
Улыбкой грустною смирится лихорадка.
И чуждая толпе - опять верна тоске,
Шум жизни слушает, как море, вдалеке,
И снова на губах глубокая загадка.
Никто не возмутит покой ее очей,
Где Мертвых Городов спит Дух под покрывалом,
Бесшумно, по пустым она проходит залам
На зов таинственный в безмолвии ночей.
Фонтаны там внизу лепечут все ленивей.
С тюльпанами она садится у окна,
В старинных зеркалах едва отражена.
Галерой, брошенной в неведомом заливе,
Моя душа живет, инфанты горделивей.
Сб. «В саду инфанты», 1893
Семь веков французской поэзии в русских переводах. - СПб.: Евразия, 1999. - С. 451-452.
Инфанта
Перевод с французского Юрия Корнеева
Моя душа сходна с инфантою в брокате,
Навеки сосланною в некий Эскурьял,
Где и скорбит она средь выцветших зеркал,
Как позабытая галера на закате.
Меланхоличен взгляд простертых перед ней
Шотландских двух борзых, которых по желанью
В лес очарованный бесплодного мечтанья
Шлет символических она травить зверей.
Волшебные стихи вполголоса читает
Ей День минувший - так зовут ее пажа,
И слушает она, в руке тюльпан держа,
Как в ней без отклика их тайна отцветает.
Воззрясь на парк - там шум фонтанных струй стоит,
Там блещут статуи в тени листвы узорной,
Она пьянит себя надеждой иллюзорной,
Что дальний горизонт в себе для нас таит.
Покорствуя судьбе и зная, сколь напрасны
И пени, и мятеж, она всегда кротка,
Но, словно лоно вод к налету ветерка,
К призыву жалости порой не безучастна.
Она всегда кротка, и оттого вдвойне
Грустится горше ей в часы воспоминаний
О той бесчисленной армаде упований,
Что в океане лжи покоится на дне.
Чуть вечер пурпуром по дедовским портретам
Мазнет, и оживут Ван-Дейковы холсты -
Чернь бархатных плащей, точеные персты,
Как вновь мерещится ей власть над целым светом.
Рассеян в сердце мрак миражем золотым,
Виденья прошлого безмерно величавы,
И снова под лучом - светила или славы? -
В ней гордость, как рубин, горит огнем былым.
Но толп железный гул ее страшит - ей любо
Лишь издали внимать, как буйствуют моря,
И, лихорадку грез улыбкою смиря,
Еще упорнее она смыкает губы.
Дух мертвых городов в ее зрачках живет.
Они не дрогнут, в них не засверкает пламя,
И анфиладой зал с беззвучными дверями,
Шепча невнятные слова, она плывет.
Фонтаны в парке бьют, но шум сейчас некстати...
И, в пальцах сжав тюльпан, перед окном она
Глядится в зеркала старинные, одна,
Как позабытая галера на закате.
Моя душа сходна с инфантою в брокате.
Рог: Из французской лирики в переводах Ю. Корнеева. - Л.: Лениздат, 1989. - С. 175-177.