Филипп Отто РУНГЕ
Перевод с немецкого Сергея Аверинцева
* * *
Были дни мои унылы,
В безнадежной думе дух коснел,
У души не оставалось силы,
И никто расслышать не хотел,
Как темно и томно сердце трепетало,
Как оно в тоске последней застывало,
Как, удручено,
Чуяло оно
Для всего живого нестерпимый зрак:
Морок преисподней, тлен, распад и мрак.
Но выстояла воля; в самой бездне бед
На боль мою пролился благодатный свет.
В час, когда надежд крушенье
Стынущую леденило кровь,
Милый образ был мне в утешенье;
Нелюбим, я все хранил любовь, -
Вплоть до той поры, когда в душе унылой
В мутный, мертвый хаос канул образ милый
И недужный дух
Стал и.нем и глух;
Бездонный зев разверзся; пустота окрест:
В крови моей - ни искры, нет для ока звезд.
И сколько сердце свет и небо ни молило,
Участия себе оно не находило!
Точка роста, завязь всех цветений,
Огнь чистейший, радость бытия!
Приоткрыта для предвосхищений,
Будущность являлась мне моя.
Но живое пламя очага остыло,
Холодеет пепел, все окрест немило,
И. разверстый зев
Пустоты узрев,
Я спросил себя: на то ли я рожден,
На такой ли жребий в свете осужден?
Боже, нет мне мира, нет мне утоленья;
Сократи же сроки моего томленья!
Или вправду я оставлен богом,
Я, роптать дерзавший и пенять,
Не возмогший в приговоре строгом
Благо непостижное принять?
Не сумел святить я каждый миг блаженства1
Не затем ли отнят образ совершенства,
Милый образ мой
Больше не со мной?
Отними же с ним сужденное мне время,
Вечность отними; душе несносно бремя.
Словом ты меня из хаоса воззвал,
Все ты дал, и все, и все ты взял!
Нет! Любовь без меры и предела,
Боже, вправду ль мой услышан стон?
Вправду ль слепота моя прозрела:
Все отдав, я встану ль исцелен?
То, о чем молил я, мне ль дано изведать?
Милости твои, Благой, хочу поведать.
Дал ты духу свет,
Дал ты оку цвет!
В злые дни, когда стесняла ум тоска,
Темен стал ему прозрачный смысл цветка,
Но теперь я вижу: преломляясь в краске,
Явлен луч и вещи в божьей тонут ласке.
Чернота ли сердце омрачала
И страшила, как виденье зла?
Предо мной возлюбленная стала,
И душа в очах ее жила.
В час, когда небесный луч мне открывался,
С полнотой земного дух мой сочетался.
Всё едино: дар
Горний, дольний жар.
Тот, кому неведом высшей жизни свет,
Для того и в этой жизни смысла нет.
Темны твои очи: почерпая влагу
Кладезей, впиваю силу и отвагу.
Мир, лучами тайными живимый,
Весь в цвету передо мной лежит.
Вижу взор огнистый, взор любимый,
И нежнейший жар твоих ланит,
Кровь быстрей струится, оживают жилы,
Весь состав телесный вмиг исполнен силы!
Ока твоего
Крепко волшебство;
Руку ли пожмешь - журчит живой родник,
В тайну вечности воспринят беглый миг.
Так за то, что вере верен был без веры,
Я любовью днесь любим без меры.
Поэзия немецких романтиков / Сост., предисл. и коммент. А. В. Михайлова. - М.: Худож. лит., 1985. - С. 247-249.
Комментарий А. В. Михалова:
«ФИЛИПП ОТТО РУНГЕ
Замечательный северонемецкий художник Филипп Отто Рун-то (1777-1810) родился в городе Вольгасте в Померании, в те времена шведской территории. Его учителем был Г.-Л.-Т. Козегартен, поэт-сентименталист и «оссианист», имевший сильное влияние и на Каспара Давида Фридриха. Знакомство с Тиком оказало впоследствии некоторое воздействие на умонастроение Рунге, однако еще раньше художник, учившийся живописи в Гамбурге и в Копенгагене, настолько проникся романтическими, как бы носившимися в воздухе настроениями и так своеобразно преломил их, что Тик при встрече был поражен его рисунками, стремившимися к графической лаконичности и иероглифичности в передаче самых отвлеченных романтических фантазий. Графический цикл «Времена дня» был разобран Гёрресом во вдохновенной рецензии (1808), ничуть не напоминающей обычные образцы этого жанра; исследования Рунге в области теории цвета были одобрены и высоко оценены Гете, искрение симпатизировавшим Рунге и тепло отзывавшимся о нем. Перед самой смертью скончавшегося от туберкулеза художника ему написал длинное, проникновенное письмо Брентано, которого также занимала проблема графически-скупого и глубокого по смыслу образа, - почти и те же дни художник сам написал письмо Брентано, их письма встретились в пути, однако письмо поэта уже не застало Рунге в живых. Рунге постоянно влекла потребность высказаться и в слове, разъяснить в нем суть своих образов, и он но без успеха проявил себя в литературном творчестве. Одна из его (написанных на нижненемецком диалекте) сказок - «О миндалевом Дереве» - появилась в «Газете для отшельников» Арнима, вместе с другой - «О рыбаке и его жене» - она вошла в состав «Сказок» братьев Гримм. Обе остались в памяти немецких читателей Вторая из сказок - источник пушкинской «Сказки о рыбаке и рыбке». Рунге написал много стихов, но не стремился их печатать. Они вошли в капитальное издание его писем и литературных сочинений, изданных его братом Даниэлем в 1840-1841 годах» (с. 476).
* * *
Были дни мои унылы,
В безнадежной думе дух коснел,
У души не оставалось силы,
И никто расслышать не хотел,
Как темно и томно сердце трепетало,
Как оно в тоске последней застывало,
Как, удручено,
Чуяло оно
Для всего живого нестерпимый зрак:
Морок преисподней, тлен, распад и мрак.
Но выстояла воля; в самой бездне бед
На боль мою пролился благодатный свет.
В час, когда надежд крушенье
Стынущую леденило кровь,
Милый образ был мне в утешенье;
Нелюбим, я все хранил любовь, -
Вплоть до той поры, когда в душе унылой
В мутный, мертвый хаос канул образ милый
И недужный дух
Стал и.нем и глух;
Бездонный зев разверзся; пустота окрест:
В крови моей - ни искры, нет для ока звезд.
И сколько сердце свет и небо ни молило,
Участия себе оно не находило!
Точка роста, завязь всех цветений,
Огнь чистейший, радость бытия!
Приоткрыта для предвосхищений,
Будущность являлась мне моя.
Но живое пламя очага остыло,
Холодеет пепел, все окрест немило,
И. разверстый зев
Пустоты узрев,
Я спросил себя: на то ли я рожден,
На такой ли жребий в свете осужден?
Боже, нет мне мира, нет мне утоленья;
Сократи же сроки моего томленья!
Или вправду я оставлен богом,
Я, роптать дерзавший и пенять,
Не возмогший в приговоре строгом
Благо непостижное принять?
Не сумел святить я каждый миг блаженства1
Не затем ли отнят образ совершенства,
Милый образ мой
Больше не со мной?
Отними же с ним сужденное мне время,
Вечность отними; душе несносно бремя.
Словом ты меня из хаоса воззвал,
Все ты дал, и все, и все ты взял!
Нет! Любовь без меры и предела,
Боже, вправду ль мой услышан стон?
Вправду ль слепота моя прозрела:
Все отдав, я встану ль исцелен?
То, о чем молил я, мне ль дано изведать?
Милости твои, Благой, хочу поведать.
Дал ты духу свет,
Дал ты оку цвет!
В злые дни, когда стесняла ум тоска,
Темен стал ему прозрачный смысл цветка,
Но теперь я вижу: преломляясь в краске,
Явлен луч и вещи в божьей тонут ласке.
Чернота ли сердце омрачала
И страшила, как виденье зла?
Предо мной возлюбленная стала,
И душа в очах ее жила.
В час, когда небесный луч мне открывался,
С полнотой земного дух мой сочетался.
Всё едино: дар
Горний, дольний жар.
Тот, кому неведом высшей жизни свет,
Для того и в этой жизни смысла нет.
Темны твои очи: почерпая влагу
Кладезей, впиваю силу и отвагу.
Мир, лучами тайными живимый,
Весь в цвету передо мной лежит.
Вижу взор огнистый, взор любимый,
И нежнейший жар твоих ланит,
Кровь быстрей струится, оживают жилы,
Весь состав телесный вмиг исполнен силы!
Ока твоего
Крепко волшебство;
Руку ли пожмешь - журчит живой родник,
В тайну вечности воспринят беглый миг.
Так за то, что вере верен был без веры,
Я любовью днесь любим без меры.
Поэзия немецких романтиков / Сост., предисл. и коммент. А. В. Михайлова. - М.: Худож. лит., 1985. - С. 247-249.
Комментарий А. В. Михалова:
«ФИЛИПП ОТТО РУНГЕ
Замечательный северонемецкий художник Филипп Отто Рун-то (1777-1810) родился в городе Вольгасте в Померании, в те времена шведской территории. Его учителем был Г.-Л.-Т. Козегартен, поэт-сентименталист и «оссианист», имевший сильное влияние и на Каспара Давида Фридриха. Знакомство с Тиком оказало впоследствии некоторое воздействие на умонастроение Рунге, однако еще раньше художник, учившийся живописи в Гамбурге и в Копенгагене, настолько проникся романтическими, как бы носившимися в воздухе настроениями и так своеобразно преломил их, что Тик при встрече был поражен его рисунками, стремившимися к графической лаконичности и иероглифичности в передаче самых отвлеченных романтических фантазий. Графический цикл «Времена дня» был разобран Гёрресом во вдохновенной рецензии (1808), ничуть не напоминающей обычные образцы этого жанра; исследования Рунге в области теории цвета были одобрены и высоко оценены Гете, искрение симпатизировавшим Рунге и тепло отзывавшимся о нем. Перед самой смертью скончавшегося от туберкулеза художника ему написал длинное, проникновенное письмо Брентано, которого также занимала проблема графически-скупого и глубокого по смыслу образа, - почти и те же дни художник сам написал письмо Брентано, их письма встретились в пути, однако письмо поэта уже не застало Рунге в живых. Рунге постоянно влекла потребность высказаться и в слове, разъяснить в нем суть своих образов, и он но без успеха проявил себя в литературном творчестве. Одна из его (написанных на нижненемецком диалекте) сказок - «О миндалевом Дереве» - появилась в «Газете для отшельников» Арнима, вместе с другой - «О рыбаке и его жене» - она вошла в состав «Сказок» братьев Гримм. Обе остались в памяти немецких читателей Вторая из сказок - источник пушкинской «Сказки о рыбаке и рыбке». Рунге написал много стихов, но не стремился их печатать. Они вошли в капитальное издание его писем и литературных сочинений, изданных его братом Даниэлем в 1840-1841 годах» (с. 476).