Стол.
Mir ist kalt,
So kalt...
(Till Lindemann)
Массивная на вид, но не слишком тяжелая на самом деле, дверь университетского учебного корпуса легко поддалась и Максим зашел в холл здания. Мнения о нем были разнообразны. Наиболее наивные видели в нем признак поддержки науки государством, другие сетовали на обилие недоделанного и нуждающегося в доработке, а третьи подмечали, что новый корпус и внешне, и внутренне походит более на офисный, нежели научный, центр. Холл, в который вошел наш герой и в который он изо дня в день входил с понедельника по пятницу (исключая праздничные дни), был отделан дорого, с претензией на спокойную красоту вестибюля главного здания университета, но выглядел несколько простовато.
Максим редко опаздывал на занятия, однако сегодня это случилось, поэтому лекционная аудитория, когда он в ней оказался, была уже полна. Преподаватель задерживался, и все присутствующие что-то увлеченно обсуждали, причем, судя по всему, тема у большинства говорящих была одна и волновала всех их, как казалось на первый взгляд, одинаково сильно. Подыскивая себе место и здороваясь с теми, кто был рядом с ним, Максим вслушивался в общий гул и пытался понять, о чем идет речь:
-... Вот я бы так ни за что не поступил!...
-... А по-моему, это просто эгоизм...
-... Надо ведь было и о родителях подумать, мне вот родителей так жалко...
-... А мне его жалко... так глупо... и зачем?...
-...Ну, в принципе-то, каждый человек - свободная личность, и сам выбирает, что ему делать...
-... Вовсе не свободная! Человек не свободен, потому что...
-... А я говорю, что свободен!...
-... Да свободен - не свободен... какая разница? Но головой-то так и так надо думать...
-... Может, он как раз-таки думал много, потому так и сделал?...
-... Может...
-...А мне непонятна его мотивация...
-... Да уж в таких случаях она у каждого - своя...
Голоса раздавались со всех сторон и от звуков обсуждения очередной спортивной победы или неудачи России отличались только тем, что эмоциональный тон был менее однородным. Появление лектора положило конец общему разговору, однако не прекратило обсуждение вообще: оно продолжилось в отдельных небольших группках, изредка прерываясь необходимостью записывать излагаемую преподавателем информацию. Спросив у соседа, Максим узнал, что же произошло. Оказалось, что намедни студент второго курса покончил с жизнью, выпрыгнув из окна общежития прямо при хозяевах комнаты (так сказал Максиму сосед, официальная же информация была, как водится, более лаконичной). Причины, заставившие второкурсника пойти на такой отчаянный шаг, известны не были, по крайней мере Максим их так и не узнал.
На следующий день в холле около входных дверей появились стол, поставленный вплотную к одной из колонн, на котором стоял портрет ушедшего из жизни, а рядом с ним - ваза, в которую некоторые ставили цветы: кто - красные розы, кто - белые, кто - простые гвоздики. Многие, проходя мимо, делались задумчивыми или грустными, хотя были и те, кто проходил, весело общаясь с друзьями и ничего не замечая. На следующую неделю портрет и вазу со стола убрали, а вот его самого - оставили. Причем проходящие уже не делали грустных лиц, а использовали его вполне практически: складывали на него одежду, чтоб сподручнее было раздеваться или одеваться. Максим смотрел на это неодобрительно и один из однокурсников спросил его:
- Макс, ты чего такой смурной?
- Понимаешь... все, и студенты, и преподаватели, как ни в чем ни бывало, когда раздеваются или одеваются, кладут на этот стол шапки и верхнюю одежду. Удобно же. Лично я этого парня знал совсем-совсем мельком. Ну видел один раз в исторической библиотеке. Ну был он среди студентов, которые спрашивали у нас результаты, когда мы сдавали вступительную историю, и подбадривали, мол, "все будет хорошо", "теперь вы считай поступили". Ну встречал его пару раз в коридорах корпуса - и все. Я даже имя его не знал, пока под фотографией не прочитал. Но все равно мне почему-то каждый раз не слишком приятно смотреть, как люди складывают на этот стол одежду. Нет, оно, конечно, понятно, что, если умрешь, это заметит не слишком много народу (если ты не президент или народный артист), а кто заметит, тем, по большому счету, будет все равно, понятно, что после твоей смерти те, кто останутся жить, будут жить, как и жили, но... но все же... - свою речь Максим старался говорить четко, но постепенно начинал говорить все более и более торопливо, как будто боялся, что его перебьют, а в конце и вовсе сбился.
- Да ладно тебе, Макс, рассудил тут...
- Тебе ладно? Что же.
И, сказав это, он, не попрощавшись, пошел прочь.
So kalt...
(Till Lindemann)
Массивная на вид, но не слишком тяжелая на самом деле, дверь университетского учебного корпуса легко поддалась и Максим зашел в холл здания. Мнения о нем были разнообразны. Наиболее наивные видели в нем признак поддержки науки государством, другие сетовали на обилие недоделанного и нуждающегося в доработке, а третьи подмечали, что новый корпус и внешне, и внутренне походит более на офисный, нежели научный, центр. Холл, в который вошел наш герой и в который он изо дня в день входил с понедельника по пятницу (исключая праздничные дни), был отделан дорого, с претензией на спокойную красоту вестибюля главного здания университета, но выглядел несколько простовато.
Максим редко опаздывал на занятия, однако сегодня это случилось, поэтому лекционная аудитория, когда он в ней оказался, была уже полна. Преподаватель задерживался, и все присутствующие что-то увлеченно обсуждали, причем, судя по всему, тема у большинства говорящих была одна и волновала всех их, как казалось на первый взгляд, одинаково сильно. Подыскивая себе место и здороваясь с теми, кто был рядом с ним, Максим вслушивался в общий гул и пытался понять, о чем идет речь:
-... Вот я бы так ни за что не поступил!...
-... А по-моему, это просто эгоизм...
-... Надо ведь было и о родителях подумать, мне вот родителей так жалко...
-... А мне его жалко... так глупо... и зачем?...
-...Ну, в принципе-то, каждый человек - свободная личность, и сам выбирает, что ему делать...
-... Вовсе не свободная! Человек не свободен, потому что...
-... А я говорю, что свободен!...
-... Да свободен - не свободен... какая разница? Но головой-то так и так надо думать...
-... Может, он как раз-таки думал много, потому так и сделал?...
-... Может...
-...А мне непонятна его мотивация...
-... Да уж в таких случаях она у каждого - своя...
Голоса раздавались со всех сторон и от звуков обсуждения очередной спортивной победы или неудачи России отличались только тем, что эмоциональный тон был менее однородным. Появление лектора положило конец общему разговору, однако не прекратило обсуждение вообще: оно продолжилось в отдельных небольших группках, изредка прерываясь необходимостью записывать излагаемую преподавателем информацию. Спросив у соседа, Максим узнал, что же произошло. Оказалось, что намедни студент второго курса покончил с жизнью, выпрыгнув из окна общежития прямо при хозяевах комнаты (так сказал Максиму сосед, официальная же информация была, как водится, более лаконичной). Причины, заставившие второкурсника пойти на такой отчаянный шаг, известны не были, по крайней мере Максим их так и не узнал.
На следующий день в холле около входных дверей появились стол, поставленный вплотную к одной из колонн, на котором стоял портрет ушедшего из жизни, а рядом с ним - ваза, в которую некоторые ставили цветы: кто - красные розы, кто - белые, кто - простые гвоздики. Многие, проходя мимо, делались задумчивыми или грустными, хотя были и те, кто проходил, весело общаясь с друзьями и ничего не замечая. На следующую неделю портрет и вазу со стола убрали, а вот его самого - оставили. Причем проходящие уже не делали грустных лиц, а использовали его вполне практически: складывали на него одежду, чтоб сподручнее было раздеваться или одеваться. Максим смотрел на это неодобрительно и один из однокурсников спросил его:
- Макс, ты чего такой смурной?
- Понимаешь... все, и студенты, и преподаватели, как ни в чем ни бывало, когда раздеваются или одеваются, кладут на этот стол шапки и верхнюю одежду. Удобно же. Лично я этого парня знал совсем-совсем мельком. Ну видел один раз в исторической библиотеке. Ну был он среди студентов, которые спрашивали у нас результаты, когда мы сдавали вступительную историю, и подбадривали, мол, "все будет хорошо", "теперь вы считай поступили". Ну встречал его пару раз в коридорах корпуса - и все. Я даже имя его не знал, пока под фотографией не прочитал. Но все равно мне почему-то каждый раз не слишком приятно смотреть, как люди складывают на этот стол одежду. Нет, оно, конечно, понятно, что, если умрешь, это заметит не слишком много народу (если ты не президент или народный артист), а кто заметит, тем, по большому счету, будет все равно, понятно, что после твоей смерти те, кто останутся жить, будут жить, как и жили, но... но все же... - свою речь Максим старался говорить четко, но постепенно начинал говорить все более и более торопливо, как будто боялся, что его перебьют, а в конце и вовсе сбился.
- Да ладно тебе, Макс, рассудил тут...
- Тебе ладно? Что же.
И, сказав это, он, не попрощавшись, пошел прочь.