Погоня за жизнью (Moby Dick, Düsseldorfer Schauspielhaus)
В апреле в Дюссельдорфе состоялась премьера спектакля Роберта Уилсона «Моби Дик», ставшего четвертой работой великого техасца в местном театре.
Оформление сцены было выдержано в строго графичных тонах в цветах грозового неба, смешавшегося с бушующим морем, - сине-сизый, серый, черный и белый, словно сквозь набежавшую волну смотришь на старые фотографии. Как Константин Богомолов, ставя «На всякого мудреца довольно простоты», добавил подзаголовок «Все, что осталось от Островского после встречи с Богомоловым», так и Дюссельдорфский драматический театр мог бы назвать свою новую постановку «Все, что осталось от Мелвилла после встречи с Уилсоном». Нереально было бы целиком втиснуть в 1 час 45 минут священного кита американской литературы, и зрителям было представлено не монументальное панно, живопись маслом или мурал, а эскиз, графический набросок, резкостью контуров напоминающий иллюстрации к роману Рокуэлла Кента. Периодически на задник сцены проецируются снятые в черно-белом хроники, то картины волнующегося моря, то панорамы проплывающих по небу облаков, перечеркиваемых крыльями летящих чаек.
Герои - все те же знакомые по прежним работам Уилсона кукольные человечки с выбеленными гримом лицами и огромными обведенными черным карандашом глазами, в ярких париках, с волосами, стоящими дыбом, походя на колеблющееся пламя свечи. Вся члены команды корабля «Пекод» одеты в черное - длинные сюртуки или классического кроя рубашки с брюками, и только капитан Ахав (которого играет женщина - Роза Энскат) - в узком белом пальто, широких белых брюках, а на правую, искалеченную китом ногу натянут черный сапог-чулок.
Рассказ о событиях начинает уже состарившийся Измаил (Килиан Понерт), единственный, кто вынулся живым из бурного моря житейского. Уилсон добавил в историю еще одного персонажа - шаловливого мальчика (Кристофер Нелл), видимо, внука или правнука главного героя, который явно не в первый раз слушает историю о погоне за белым китом. Эта пара существует сразу в двух временах: в настоящем мальчик и старик, в прошлом - молодой искатель приключений и выучивший наизусть его рассказы ребенок, изучающий прежнюю жизнь деда, будто перелистывая старый фотоальбом. И традиционный для Уилсона в начале спектакля парад-алле всех персонажей, по очереди пересекающих сцену так, что свет обрисовывает только их силуэты, - происходящий силой памяти вызов теней то ли из былого, то ли уже из царства Аида.
За кадром голос начнет иронически перечислять номера глав романа и их названия, совсем не по порядку (1, 2, 26, 48, 16 и т.д.), но быстро остановится. От обширных пассажей о тяге человека к воде, о китобойном промысле, о белом как отсутствии цвета остались лишь обрывочные короткие фразы. Уилсону важны не рассуждения Мелвилла, а действия героев, эмоции, владеющие ими, та сила, которая гонит Ахава в очередной раз в море, заставляя рисковать своей жизнью ради изначально обреченной на поражение мести. Персонажи могут по нескольку раз повторять одну и ту же фразу, точно заново проигрывая в мозгу старые мысли, проверяя, так ли надо было действовать, или пытаясь в очередной раз убедить себя, что иначе было невозможно, и произнесенный много раз текст, выцветая смыслом, задает ритмическую структуру, отзываясь ударами собственного сердца. Приключенческая одиссея, философские раздумья уступают место портрету страсти, властвующей людьми.
Одна из песен, написанных специально для спектакля англичанкой Анной Кальви, так и называется “Desire” («Желание» или «Страсть»):
Desire drives me wild with a fever
I see him in my dreams and when I wake
I see him in every sunlit wave that breaks.
Страсть гонит меня вперед в лихорадке,
Я чувствую ее во сне и наяву, когда просыпаюсь,
Я вижу ее в каждой волне, которая разбивается под солнцем.
Страсть - безумная, всепоглощающая, закручивающая сильнее волн, не отпускающая, не прощающая отвлечений и мечтаний о мирном счастье становится главной героиней спектакля. И за этой страстью, жаждой кровавого отмщения летит по волнам капитан Ахав, утягивая за собой в преисподнюю весь экипаж корабля.
Уилсон не стал придумывать какой-то специальный сценический образ для гигантского кита, ограничившись почти схематичным изображением на заднике, потому что для него важна не реальность кита и даже не реальность текста, но реальность испытываемого по отношению к киту чувства.
И рóковая музыка, энергичная, напряженная, с жестким ритмом, словно бежит впереди, задает дорогу мысли. Благодаря столь удачному музыкальному оформлению можно почувствовать и ветер, и скорость, и качание корабля на волнах.
Сам режиссер, выйдя в зрительный зал на предварительных показах, обратился к зрителям: «Вслушивайтесь в свои ощущения».
Посмотрев на Уилсона, невозможно отделаться от мысли, что этот спектакль для него глубоко личный, он - о нем самом, о той страсти, что уже много лет владеет им и гонит из Америки в Европу, из Азии в Южную Америку, чтобы визуализировать свои мыслеобразы на самых разных сценах. И теперь, «когда с годами изменяют силы, и только воля говорит: «Держись!», он, как Ахав, не сдается, придумывая новое, просто потому что другой страсти у него нет.
Его собственный голос за кадром в сцене разговора Измаила с мальчиком много раз повторяет слова «Я и здесь, и там, и вы здесь и там»: он здесь, с нами, в зале, и он в пространстве романа, спектакля, и все вместе мы находимся на пути из «здесь» в «там».
В финале спектакля все персонажи, уже полностью в белом, воскрешенные силой мысли или памяти, выстроятся на сцене, как на старой постановочной фотографии для семейного портрета: на возвышении Ахав, за ним - белый кит, а внизу - вся команда «Пекода», и хором они споют: «Мы слишком безумны, чтобы умереть».
И очень хочется, чтобы корабль Уилсона не разбивался, а как можно дольше летел все дальше и дальше.
Оформление сцены было выдержано в строго графичных тонах в цветах грозового неба, смешавшегося с бушующим морем, - сине-сизый, серый, черный и белый, словно сквозь набежавшую волну смотришь на старые фотографии. Как Константин Богомолов, ставя «На всякого мудреца довольно простоты», добавил подзаголовок «Все, что осталось от Островского после встречи с Богомоловым», так и Дюссельдорфский драматический театр мог бы назвать свою новую постановку «Все, что осталось от Мелвилла после встречи с Уилсоном». Нереально было бы целиком втиснуть в 1 час 45 минут священного кита американской литературы, и зрителям было представлено не монументальное панно, живопись маслом или мурал, а эскиз, графический набросок, резкостью контуров напоминающий иллюстрации к роману Рокуэлла Кента. Периодически на задник сцены проецируются снятые в черно-белом хроники, то картины волнующегося моря, то панорамы проплывающих по небу облаков, перечеркиваемых крыльями летящих чаек.
Герои - все те же знакомые по прежним работам Уилсона кукольные человечки с выбеленными гримом лицами и огромными обведенными черным карандашом глазами, в ярких париках, с волосами, стоящими дыбом, походя на колеблющееся пламя свечи. Вся члены команды корабля «Пекод» одеты в черное - длинные сюртуки или классического кроя рубашки с брюками, и только капитан Ахав (которого играет женщина - Роза Энскат) - в узком белом пальто, широких белых брюках, а на правую, искалеченную китом ногу натянут черный сапог-чулок.
Рассказ о событиях начинает уже состарившийся Измаил (Килиан Понерт), единственный, кто вынулся живым из бурного моря житейского. Уилсон добавил в историю еще одного персонажа - шаловливого мальчика (Кристофер Нелл), видимо, внука или правнука главного героя, который явно не в первый раз слушает историю о погоне за белым китом. Эта пара существует сразу в двух временах: в настоящем мальчик и старик, в прошлом - молодой искатель приключений и выучивший наизусть его рассказы ребенок, изучающий прежнюю жизнь деда, будто перелистывая старый фотоальбом. И традиционный для Уилсона в начале спектакля парад-алле всех персонажей, по очереди пересекающих сцену так, что свет обрисовывает только их силуэты, - происходящий силой памяти вызов теней то ли из былого, то ли уже из царства Аида.
За кадром голос начнет иронически перечислять номера глав романа и их названия, совсем не по порядку (1, 2, 26, 48, 16 и т.д.), но быстро остановится. От обширных пассажей о тяге человека к воде, о китобойном промысле, о белом как отсутствии цвета остались лишь обрывочные короткие фразы. Уилсону важны не рассуждения Мелвилла, а действия героев, эмоции, владеющие ими, та сила, которая гонит Ахава в очередной раз в море, заставляя рисковать своей жизнью ради изначально обреченной на поражение мести. Персонажи могут по нескольку раз повторять одну и ту же фразу, точно заново проигрывая в мозгу старые мысли, проверяя, так ли надо было действовать, или пытаясь в очередной раз убедить себя, что иначе было невозможно, и произнесенный много раз текст, выцветая смыслом, задает ритмическую структуру, отзываясь ударами собственного сердца. Приключенческая одиссея, философские раздумья уступают место портрету страсти, властвующей людьми.
Одна из песен, написанных специально для спектакля англичанкой Анной Кальви, так и называется “Desire” («Желание» или «Страсть»):
Desire drives me wild with a fever
I see him in my dreams and when I wake
I see him in every sunlit wave that breaks.
Страсть гонит меня вперед в лихорадке,
Я чувствую ее во сне и наяву, когда просыпаюсь,
Я вижу ее в каждой волне, которая разбивается под солнцем.
Страсть - безумная, всепоглощающая, закручивающая сильнее волн, не отпускающая, не прощающая отвлечений и мечтаний о мирном счастье становится главной героиней спектакля. И за этой страстью, жаждой кровавого отмщения летит по волнам капитан Ахав, утягивая за собой в преисподнюю весь экипаж корабля.
Уилсон не стал придумывать какой-то специальный сценический образ для гигантского кита, ограничившись почти схематичным изображением на заднике, потому что для него важна не реальность кита и даже не реальность текста, но реальность испытываемого по отношению к киту чувства.
И рóковая музыка, энергичная, напряженная, с жестким ритмом, словно бежит впереди, задает дорогу мысли. Благодаря столь удачному музыкальному оформлению можно почувствовать и ветер, и скорость, и качание корабля на волнах.
Сам режиссер, выйдя в зрительный зал на предварительных показах, обратился к зрителям: «Вслушивайтесь в свои ощущения».
Посмотрев на Уилсона, невозможно отделаться от мысли, что этот спектакль для него глубоко личный, он - о нем самом, о той страсти, что уже много лет владеет им и гонит из Америки в Европу, из Азии в Южную Америку, чтобы визуализировать свои мыслеобразы на самых разных сценах. И теперь, «когда с годами изменяют силы, и только воля говорит: «Держись!», он, как Ахав, не сдается, придумывая новое, просто потому что другой страсти у него нет.
Его собственный голос за кадром в сцене разговора Измаила с мальчиком много раз повторяет слова «Я и здесь, и там, и вы здесь и там»: он здесь, с нами, в зале, и он в пространстве романа, спектакля, и все вместе мы находимся на пути из «здесь» в «там».
В финале спектакля все персонажи, уже полностью в белом, воскрешенные силой мысли или памяти, выстроятся на сцене, как на старой постановочной фотографии для семейного портрета: на возвышении Ахав, за ним - белый кит, а внизу - вся команда «Пекода», и хором они споют: «Мы слишком безумны, чтобы умереть».
И очень хочется, чтобы корабль Уилсона не разбивался, а как можно дольше летел все дальше и дальше.
Click to view