(no subject)
Надежда Бромлей: «нежнейшая, изысканнейшая, загадочная, неоцененная» Часть 3
Над Надеждой Николаевной, московской дамой с теософскими причудами, Дон-Кихотом в юбке, бесконечно иронизировали. Вахтангов не иронизировал. Для него отрешенность Бромлей была естественной. Он любил таких чудаков
Режиссер-новатор уверен, что получил пьесу, которая укажет театру новый творческий путь, станет для него программной.
Вахтангов обращался к автору: «Надя чудесная! В последнее время я чувствую к Вам особую нежность и умиляюсь восторженно - мне радостно, что вы такая талантливая писательница. Я знаю, что ваша пьеса - событие и в области театральной формы и в области театральной литературы» [11, с.90].
В интервью газете «Театральная Москва» Бромлей словно повторяет слова своего любимого режиссера: «Старый, фабулистический театр изжит, театр новый, театр будущего рисуется мне приближенным к симфонической партитуре». [14, с.9]
С пьесой Вахтангов не расставался. Летом он берет ее с собой в «Габас» - санаторий в Серебряном бору. Рукопись пестрит пометками - Вахтангов готовится не только ставить, но и играть главную роль мастера Пьера.
В рабочий экземпляр внесено: «Моя цель - реабилитировать ад (Н.Б.)». Задача записана с голоса Бромлей очень в ее манере. Пришедшего в театр художника Н.П.Акимова Бромлей спросит (как о чем-то подразумевающем ответ: «Да»): «Вы, я полагаю, сатанист?». Николай Павлович отвечал скромно: «В известной степени». [11, с.89]
Вахтангов начал работу над «Архангелом» вместе со своим близким другом - Б. Сушкевичем. Биограф Сушкевича, опираясь на его воспоминания, передавал: постановку задумывали как последнюю часть трилогии («Чудо святого Антония» - «Эрик XIV» - «Архангел Михаил»: трагедии-фарсы конца быта - власти - религии).
Вахтангов искал для «Архангела» телесных средств; определял: что такое артикуляция, что такое слововедение, что такое жест, каковы его законы, каковы приемы выразительности патетического театра. Борис Сушкевич писал, что эта роль «обогатила бы наше искусство, потому что все известные мне приемы актерской выразительности были рождены в этой работе». По его мнению, именно здесь «родились приемы выразительности, нужные для театра больших чувств, большой патетики. Что такое ритм для театра - впервые было произнесено здесь. Что такое тембр, что такое артикуляция, что такое слововедение, что такое жест, каковы законы жеста - все было рождено в этом спектакле» [15, с.368]
Исследователь восстанавливает спектакль, каким он был на генеральных репетициях. Опознан «причудливый парафраз и «Эрика XIV», и «Принцессы Турандот», и «Росмерсхольма». Вновь мрачная громада средневекового собора. В трехмерных декорациях бегут, пересекаясь, лестничные сумрачные марши. «Актеры - во фраках, актрисы - в бальных платьях; на концертную одежду набрасываются средневековые плащи, сутаны. Зеленые и красные парики, «диковато подведенные глаза. Парадоксальная логика красок, движений, чувств». [16,с.42]
Главная тема - несовместимость художника и властителя в одном лице.
Оформлять спектакль в конце 1921 года пригласили Валентину Ходасевич, работавшую в то время в Театре народной комедии. Ходасевич была известна особым стилем, полным иронии и гротеска. Видимо, новый спектакль требовал острой парадоксальной пластической формы. Ходасевич вспоминает: «Пьеса была путаная, символистско-модернистского толка. Резкая противоположность «Народной комедии». Труппа состояла из прекрасных актеров, в спектакле заняты: Дурасова, Пыжова, Вахтангов, Дикий, Михаил Чехов, Чебан, Гейрот и другие». [17,с.42]
Вахтангов был уже очень болен, но даже в последние свои дни, «когда смерть уже сплетала на ним свою паутину, он говорил не о своей болезни, а об «Архангеле Михаиле» сидевшим у его постели Б.М.Сушкевичу и Н.Н.Бромлей, и то бредил, то допытывался, что сказал о постановке Владимир Иванович, как отнесся к ней Константин Сергеевич». [11, с.7]
Главная роль была передана Михаилу Чехову. Спектакль продолжал репетировать Борис Сушкевич.
М.Чехов в роли мэтра Пьера в спектакле "Архангел Михаил" ( Первая студия МХТ, 1922).
Эффектны были рискованные мизансцены. Товарищи по сцене восхищались «блестящим моментом» у мастера Пьера - Чехова: «Во время грозы он стоял на верхушке статуи, уходящей под колосники. Пораженный молнией, он катился по лестнице с колосников головой вниз, на площадке перевертывался, катился дальше, с другой стороны сцены, и распластывался у рампы. Делал он это с таким мастерством, что у него не было ни одного синяка или ссадины» [8,с.91]
О.Пыжова в роли Люсиль в спектакле "Архангел Михаил" ( Первая студия МХТ, 1922).
Проницательная Ходасевич отмечает: «Играли все очень хорошо, но что играли? Пьеса эта была, конечно, в стороне от пути, по которому предназначено было идти театрам после Октября, а МХАТу особенно…». [17, с.151]
В том же номере «Театральной Москвы», где публиковалось интервью с Бромлей и Сушкевичем, где они отстаивали свой спектакль - «непрерывную смену сцен большого напряжения со сценами фарса», «двенадцать богатых материалом ролей», «созвучность эпохе» - два театральных критика в своих насмешливых и хлестких фельетонах утверждали ее провал. Пьесу ругали за наивный, «давно сданный в архив модернизм», за «психологию подобную дамскому рукоделию», за то, что ее «форма для театра невозможна». Один из авторов под псевдонимом Пингвин позволил себе грубовато пошутить над эмоциями, царившими на сцене: «Пьеса приобретается театром Наркомздрава».[1] Острословов не остановил даже траур по режиссеру недавно ушедшему из жизни.
«Архангела» заканчивали без Вахтангова. Режиссер-новатор, блистательный мастер в последние годы своей жизни сумевший создать всего пять спектаклей, но таких, что принесли ему всемирную славу ( «Свадьбу» А. Чехова, «Чудо святого Антония» М. Метерлинка (второй вариант), «Эрика XIV» Стриндберга, «Гадибук» Ан-ского и «Принцессу Турандот» Карло Гоцци), ушел в окружении своих близких друзей и соратников по Студии.
«Его дух, родивший мелодический вой Песни песней Дибука… дух, родивший тайну того, как играть игру жизни в “Турандот”, - этот дух на наших глазах уничтожил самое трагедию смерти, - писала Н. Бромлей о последних днях Вахтангова. - Умирающий Евгений Вахтангов, легкий, чистый, царственный, стал олицетворенным пророчеством искусства будущего, потерявшего в нем своего вождя…» [18,с.10]
В.Е.Куинджи пишет о том, что большинство актеров не приняло пьесу и было против ее постановки. «Репетиционная работа актеров проходила в тяжелой обстановке: Н.Н.Бомлей была исключительно требовательна и актеры подчас изнемогали от усталости» [9,с.36] Бромлей вспоминает о «буре в зрительном зале и ссорах до крика».
Выпуск спектакля пришелся на дни прощания с Вахтанговым: генеральные репетиции состоялись 24, 30, 31 мая 1922г.; похороны - 31-го. Показанный пять раз, «Архангел Михаил» так и не увидел премьеры.
Театральные критики ругали пьесу за наивный, «давно сданный в архив модернизм», за «психологию подобную дамскому рукоделию», за то, что «форма для театра невозможна». Чехову и студийцам пьеса не нравилась. Софья Гиацинтова, соратница Бромлей по театру, вспоминала в своих мемуарах о том, что вокруг спектакля была целая «буря студийных страстей».: «никогда не пойму, чем эта туманная, вычурная, путаная пьеса в стихах взволновала Вахтангова и даже Луначарского. Видимо, желаемое принималось за действительное: уж очень хотелось поставить «свою» пьесу - о силе народа, о новой интеллигенции» [7, с.207]. Актриса даже написала своей партнерше по спектаклям и соратнице по работе в Студиях письмо, которое затем признает опрометчивым[2].
В своих мемуарах актриса выражает, возможно вполне справедливую радость от того, что «последней точкой короткой жизни Вахтангова стал не выморочный «Архангел Михаил», а солнечная «Турандот» [7, с.208].
В июле 1922 года Студия в полном составе выехала на зарубежные гастроли - Рига, Таллин, Берлин, Прага… А затем богоборческая пьеса была забыта - спектакль так и не состоялся.
В середине 20-х годов Н.Бромлей руководит «литературной жизнью труппы», как отмечает П.А.Марков, историк театра, театральный критик.
Он сохранил о Бромлей короткие воспоминания: «Она писала неплохие стихи, была женщиной остроумной и ироничной, великолепно гадала на картах - «предсказывала» судьбу. Бромлей занималась и драматургией - две ее пьесы, правда, очень неудачные, «Архангел Михаил» и «Король Квадратной республики», шли на сцене, МХАТ 2‑го» [19, с.124].
[1] Театральная Москва 1922 № 44 С.10
[2] С.Гиацинтова - Н.Бромлей 5 декабря 1921г.
Надя!
Я ушла, Вам ничего не сказав, а сейчас выяснилось, дойдя до дому (путь у меня длинный, и на размышления время есть), что сказать нужно многое и даже не могу отложить до завтра. Прежде всего, о пьесе - я слушала очень, очень внимательно и очень, очень серьезно[2]. Мне нравится то, что есть интересная фабула, мне нравятся роли, меня тронул, благодарно тронул конец. Это лучше, чем «Архангел Михаил», по-моему. Некоторые вещи за нагроможденностью от меня ускользнули, и вообще, надо самой прочесть. Но, не правда ли, как плоско звучат мои слова? И я сама не знаю, как сказать. Потому что после жениных слов, от которых хотелось кричать, всякие слова обесценены. Надя! Это так ужасно, и как Вы не видите, что это такое. Вы талантливая, умная - это я не [изрекаю] слова, я говорю то, что думаю, а он делает из Вас божка. А я думаю, я знаю, что все мы по мере сил и способностей должны служить одному Богу, только Богу. А когда Женя из самого себя делает отдельного божка, из Вас другого божка - он [нрзб.], губит и себя, и Вас. И совершенно невольно из-за того, что божки обособлены, искусство тоже делается какое-то отдельное, в это искусство не допускается почти никто, только сами Вы и безмолвные рабы. Я умоляю Вас, Надя, не верить, что Вы гений. Это так физически больно было слушать, что Христос не смог, оплошал, а Вы смогли. Ведь в этих словах не дерзновение, а просто так проглядели Христа. Как только человек становится божком, он теряет половину, прежде всего потому, что слепнет. Не ослепните, Христа ради, а пишите пьесы, потому что Вы талантливы. Да, как я слышу, звучит: «Скажите, да что она понимает, да как она смеет одобрять или не одобрять?!!» А я Вам говорю, смею, смею. Я слишком серьезно и правдиво к Вам.{518} отношусь, чтобы не сметь, именно к Вам, Надя. Я, как чаша, налита до краев (Ваше выражение) одним сознанием - важностью жизни. Вокруг нас и смерть, и жизнь, и любовь, и Бог - и все так просто, так серьезно, так близко, я так понимаю, что я умру, что я не хочу и не могу и не буду лгать, даже самой себе. И вам я хочу сказать, потому что я Вами дорожу, я смотрю объективно - поймите, верьте - ведь не из мелочности я говорю, да и что мне с Вами делить? Мне выгодно, чтобы Вы были талантливы. Вот я хочу сказать - не поддавайтесь, не будьте божком [нрзб.] и помогите в этом и Жене. Ведь у него талант, как коростой зарос со всех сторон. И все-таки и через коросту выползает. Так если бы не было у него стены между ним и людьми, им и Богом, он мог бы стать удивительным. Ведь самим собою он долго не будет напитываться. Боюсь, что говорю очень нелепо и очень непонятно. Ну, да все равно, вы поймете, надеюсь. Я спешу сказать потому, что у меня все горит в душе, потому что я хочу сама понять. Я все-таки, наверное, уйду со сцены - мне так безумно тяжело, я так не хочу быть слепой, а сцена слепит. И вот, если мы с Вами расстанемся, когда-нибудь вспомните слова, сказанные мною в состоянии экстаза, в котором я сейчас нахожусь. А если мы с Вами будем вместе, я по мере своих слабых сил буду бороться за то, что мне дорого в каждом одаренном человеке - чтобы он не был божком. С. Гиацинтова
Публикуется впервые. Автограф. СПбГМТиМИ. Фонд Бромлей-Сушкевича. ГИК № 2696/25 (Цит. по Евгений Вахтангов: Документы и свидетельства: В 2 т. / Ред.-сост. В. В. Иванов. М.: Индрик, 2011. Т. 2. 686 с.)
Павел Александрович Марков (1897-1980)
«Король Квадратной республики» - третья пьеса, которая Бромлей предложила для постановки МХАТу 2‑му. Театру остро требовались современные пьесы советских авторов и Н.Бромлей делает еще одну попытку. Чехов отклонил «Аббата Симона» и снял готового «Архангела Михаила» - он не принимал антирелигиозный пафос и мистические мотивы пьес, но «идеологической причины отклонить «Короля Квадратной республики» не было» [11, с.485]. Бромлей была исполнена уверенности в художественной ценности новой пьесы и вместе с Сушкевичем они, несомненно, оказали влияние на выбор театра.
В 1925 году спектакль «Король Квадратной республики» был поставлен Борисом Сушкевичем на сцене МХАТа 2-го Б. Сушкевич.
В «Короле квадратной республики» Бромлей предлагала свою любимую тему - свободный бунтующий художник у власти. По замыслу автора, народ («квадратные») после бунта возлагают на героя ответственность за свою страну. Обучать народ вольности оказывается тяжким крестом и не приводит к результатам. Как и предыдущии, пьеса была излишне многословной, многолюдной, с неясной запутанной фабулой.
Театральный критик П.А.Марков писал о «Короле квадратной республики» как о сочинении неудачном: «Напрасно Бромлей выдает свою пьесу за сложное и мудрое произведение: чем более мудрые слова говорят ее герои, тем скучнее и беспомощнее становится пьеса... Театр глубоко ошибся, приняв ее к постановке. Глубоко ошибся режиссер, ставя ее в качестве монументальной и философской драмы. Напрасно мучились актеры в поисках выхода из запутанных положений, ища им психологического оправдания» («Правда», 1925, 22 апреля).
Очередной «опус» вновь не нравится студийцам и их мнение в мемуарах выражает с исчерпывающей полнотой Софья Гиацинтова: «Пьеса рассказывала о революции в некой фантастической стране, персонажи носили звучные иностранные имена и изъяснялись тяжелыми стихами. Разобраться в сложных политических и любовных хитросплетениях сюжета было невозможно. Спектакль не получил ни официального, ни зрительского признания - редкое в те дни единодушие - и быстро сошел» [7, с. 251].
Спектакль действительно вскоре был снят с репертуара, выдержав всего пять спектаклей, - но, возможно, дело было не только в сложных для актерского запоминания стихах. Уходили в прошлое темы обличения и протеста… Не приветствовались аллюзии…Времена изменились и для театра, и для страны.
«Король квадратной республики» явно не удался, - пишет А.Н.Глумов, актер МХАТ 2-го, в будущем музыковед и писатель, автор замечательных воспоминаний «Нестертые строки», - и долго оставался притчей во языцех актеров, которые не любили Бромлей, так как чувствовали ее интеллектуальное превосходство». [20, с.199]