Очередь за мясом
Я хочу о праздниках и цветочках, а тут это. Я не верю, что человек может задавать такой вопрос серьезно - "а правда ли, что в советском союзе черная икра продавалась бочками и стоила копейки?" Это что, в порядке издевательства? Неужели всем начисто и быстро отшибло историческую память?
У меня есть унизительнейшее воспоминание о том времени. Зима 90-91 года, в Москве абсолютно нечего жрать, ну то есть вообще. Какая-то то ли блокада специально, то ли просто развал снабжения во времена мировых потрясений. Я уже очень беременная и на работу больше не хожу: далеко моя работа, четыре вида транспорта, а зимой автобусами с огромным пузом не наездишься.
Но я не сижу дома: с утра до ночи я стою в очередях. Мне все равно, за чем очередь - продукты, носки по талонам, наволочки или мыло - я стою в очереди часами. Это полезно для здоровья, потому что очередь на улице: чем бесцельно гулять, можно дышать с пользой чистым морозным воздухом.
Я жутко, нечеловечески голодная. Живот высасывал из меня все соки, которых у меня тогда было мало. Самое ужасное - мне хочется мяса, все время хочется мяса. Известно, что беременные чудят, но я превратилась в супер-чудило: с раннего детства будучи упрямой вегетерианкой, в беременном состоянии я возжелала мяса в любом виде - суп, антрекот, котлета. Душу продать могла бы за кусок мяса. Видимо, растущему ребенку требуется белок. Но мясо исчезло из продажи начисто.
Вот за мясом я как раз и стою. Вернее, не вполне за мясом, а за суповыми наборами из курицы. Помните суповой набор - косточки без мяса? Я торчу в очереди на морозе, потому что сейчас мне достанется нечто, из чего можно сварить бульон. Сзади меня в очереди другая беременная, моего возраста, только животик у нее побольше.
Очередь уже зашла в магазин и рывками двигалась к прилавку. Продавщица вытаскивала из подсобки лотки с суповыми наборами и швыряла их в прилавок-холодильник. Люди кидались, как голодные собаки, хватали, что могли, и выдирались из очереди, которая мощно перла на них.
На меня не напирали, очередь, состоящая из одних женщин, как-то охранительно сгруппировалась вокруг нас, двух беременных. Нас ближе и ближе подносило к прилавку. Вот уже точно, сейчас нам достанется из этой заброски. Открывается дверка, летят лотки и мощной волной меня выносит к прилавку. Я тянусь за этим вожделенным мясом - о боже, что это?
От тошнотворнейшей гнилостной вони у меня останвливается дыхание и подкатывают рвотные позывы. Это не мясо и даже не суповой набор. Под пленкой желтые голые куриные косточки, и в кровянистой жиже плавают омерзительные сгнившие потрошка, ошметки жира, какие-то кишочки буро-зеленого цвета в последней стадии разложения. Я болтаюсь у прилавка, к которому так стремилась, и чувствую, что меня сейчас вырвет прямо на товар. Женщины вокруг меня хватают склизкие отбросы - зачем? это же давно сгнило, разве можно есть эту вонючую падаль самой и кормить этим детей? Почему это под видом мяса продают людям?
Давясь от рвоты, я вылезаю на улицу, хватаю снег и растираю им лицо. Рядом со мной другая беременная, нас обеих тошнит. Мы незнакомы, но мы обхватываем друг друга, прислоняемся друг к другу, чтобы не упасть. В ноздрях застрял запашок разложения, и мы страемся поплеваться и просморкаться. Мы обе понимаем, что с нами чуть не случилось страшное, но нам повезло, мы отшатнулись от черты, отделяющей человека от падальщика.
Потом мы вместе идем с этой незнакомой беременной, она меня провожает, чтобы я не упала. Мы идем, взявшись за руки в варежках, и дико хохочем, истерически, до слез, до спазмов ржем во всю глотку. Ветер продувает насквозь, несется метель, и две запорошенные снегом беременные молодухи в дутых пальто, замотанные в платки поверх шапок стоят в сугробе, уцепившись друг за друга, и хохочут.
ПС Мой сын вырос жутким мясоедом, видимо, недополучил во младенчестве. А у меня всякое желание есть мясо пропало и никогда не возвращалось. Когда я смотрю на московских детей урожая того голодного девяностого-девяносто первого года, они низкорослее и мельче других, которые родились до или после. Да и учебные успехи у них похуже. Недокормили мы их в утробе, наша вина.
У меня есть унизительнейшее воспоминание о том времени. Зима 90-91 года, в Москве абсолютно нечего жрать, ну то есть вообще. Какая-то то ли блокада специально, то ли просто развал снабжения во времена мировых потрясений. Я уже очень беременная и на работу больше не хожу: далеко моя работа, четыре вида транспорта, а зимой автобусами с огромным пузом не наездишься.
Но я не сижу дома: с утра до ночи я стою в очередях. Мне все равно, за чем очередь - продукты, носки по талонам, наволочки или мыло - я стою в очереди часами. Это полезно для здоровья, потому что очередь на улице: чем бесцельно гулять, можно дышать с пользой чистым морозным воздухом.
Я жутко, нечеловечески голодная. Живот высасывал из меня все соки, которых у меня тогда было мало. Самое ужасное - мне хочется мяса, все время хочется мяса. Известно, что беременные чудят, но я превратилась в супер-чудило: с раннего детства будучи упрямой вегетерианкой, в беременном состоянии я возжелала мяса в любом виде - суп, антрекот, котлета. Душу продать могла бы за кусок мяса. Видимо, растущему ребенку требуется белок. Но мясо исчезло из продажи начисто.
Вот за мясом я как раз и стою. Вернее, не вполне за мясом, а за суповыми наборами из курицы. Помните суповой набор - косточки без мяса? Я торчу в очереди на морозе, потому что сейчас мне достанется нечто, из чего можно сварить бульон. Сзади меня в очереди другая беременная, моего возраста, только животик у нее побольше.
Очередь уже зашла в магазин и рывками двигалась к прилавку. Продавщица вытаскивала из подсобки лотки с суповыми наборами и швыряла их в прилавок-холодильник. Люди кидались, как голодные собаки, хватали, что могли, и выдирались из очереди, которая мощно перла на них.
На меня не напирали, очередь, состоящая из одних женщин, как-то охранительно сгруппировалась вокруг нас, двух беременных. Нас ближе и ближе подносило к прилавку. Вот уже точно, сейчас нам достанется из этой заброски. Открывается дверка, летят лотки и мощной волной меня выносит к прилавку. Я тянусь за этим вожделенным мясом - о боже, что это?
От тошнотворнейшей гнилостной вони у меня останвливается дыхание и подкатывают рвотные позывы. Это не мясо и даже не суповой набор. Под пленкой желтые голые куриные косточки, и в кровянистой жиже плавают омерзительные сгнившие потрошка, ошметки жира, какие-то кишочки буро-зеленого цвета в последней стадии разложения. Я болтаюсь у прилавка, к которому так стремилась, и чувствую, что меня сейчас вырвет прямо на товар. Женщины вокруг меня хватают склизкие отбросы - зачем? это же давно сгнило, разве можно есть эту вонючую падаль самой и кормить этим детей? Почему это под видом мяса продают людям?
Давясь от рвоты, я вылезаю на улицу, хватаю снег и растираю им лицо. Рядом со мной другая беременная, нас обеих тошнит. Мы незнакомы, но мы обхватываем друг друга, прислоняемся друг к другу, чтобы не упасть. В ноздрях застрял запашок разложения, и мы страемся поплеваться и просморкаться. Мы обе понимаем, что с нами чуть не случилось страшное, но нам повезло, мы отшатнулись от черты, отделяющей человека от падальщика.
Потом мы вместе идем с этой незнакомой беременной, она меня провожает, чтобы я не упала. Мы идем, взявшись за руки в варежках, и дико хохочем, истерически, до слез, до спазмов ржем во всю глотку. Ветер продувает насквозь, несется метель, и две запорошенные снегом беременные молодухи в дутых пальто, замотанные в платки поверх шапок стоят в сугробе, уцепившись друг за друга, и хохочут.
ПС Мой сын вырос жутким мясоедом, видимо, недополучил во младенчестве. А у меня всякое желание есть мясо пропало и никогда не возвращалось. Когда я смотрю на московских детей урожая того голодного девяностого-девяносто первого года, они низкорослее и мельче других, которые родились до или после. Да и учебные успехи у них похуже. Недокормили мы их в утробе, наша вина.