Девять шагов - 19
6.
Наследнику трона Дарованной Земли, наследнику Владык Нуменора и людей Запада, Главе Совета Скипетра принцу Арандора Инзиладуну от наследника князей Андустара лорда Нимразора.
Владыка, древняя кровь и общая слава связывают наши дома. И если падала тень раздора между ними - ныне она видится лишь скоротечным порождением ночи. В наших потомках дано нам узреть новый рассвет. Дочь ваша Мириэль в свой час станет правящей королевой людей Запада, и именно ей суждено объединить то, что было расколото годами Тени. Предлагаю ей свою руку, владения, земли и верность Дома, дабы древняя кровь воссоединилось заново и не покинуло ее благословение творца. Прошу вас не спешить с принятием решения до достижения вашей дочерью совершеннолетия, ибо она поступит по своей воле в согласии со склонностью своего сердца. Преданный вам и трону Дарованной Земли
Нимразор Андунибар
Закатная Гавань.
…Я держал в руках раскрытое письмо. Белые покои князя Нимразора выходили в гавань, и красный диск бил прямо мне в глаза. Бумага была огненного цвета. Она жгла мне пальцы.
- Теперь ты знаешь, что именно везешь, - протянул руку князь. Она немедленно окрасилась золотом. Я вложил в нее послание.
Князь запечатал его и вернул.
- Ты ничего не хочешь сказать мне перед отъездом?
- Я мог бы поблагодарить вас за гостеприимство - но вряд ли это для вас важно.
- Да, особой благодарности я не заслужил. - Князь сплел руки перед грудью. Он сидел против света, и я плохо видел его лицо. В своей черной разрезной рубахе он сейчас казался моим ровесником. - Однако, если бы я уделял тебе столько внимания, сколько хотел бы, истинные пристрастия моего Дома стали бы твоим достоянием куда раньше. Я обещал твоему отцу не влиять на тебя.
- Но они все равно стали моим достоянием! - не сдержался я. - А я потерял столько времени! Я мог бы… Если бы вы…
- Не жалей о потерянном времени, Гвендокар. С этих пор у тебя его будет сколько угодно. Я слышал, ты охладел к морю.
…Я хотел спросить, не будет ли у меня теперь довольно его княжеского внимания, но, разумеется, промолчал. Вместо этого я спросил:
- Отчего мой отец, зная обо всем, отправил меня сюда? Неужели он думал, что влияние вашего Дома пройдет бесследно?
- Ради этого. - Рука лорда Нимразора поднялась и указала на письмо. - Если Мириель станет моей супругой, я стану королем или консортом Нуменора. - Его тон почти противоречил его словам. Будничный тон человека, который в принятом решении видит лишь грядущие труды. - Ты войдешь в королевскую свиту. Его отцовские чувства мне понятны. Арагвендор очень гибкий человек, и далеко не прост. Он задумал блестящую сделку.
«Сделку с совестью», - сказал мне внутренний голос, но я тут же его заглушил.
- Легализация Верных? - предположил я.
- Да, политика Нуменора может стать совсем другой. Об Арагвендоре ходит много слухов, но в одном я уверен - если его план удастся, Верные поставят ему именную колонну. - Он улыбнулся. Письмо в моей руке дрогнуло.
- Вы не считаете моего отца предателем? - с ложной сдержанностью сказал я.
- Это зависит от точки зрения… - Князь обернулся через плечо и какое-то время созерцал закатную гавань, словно его флот мог помочь ему найти нужные слова. Его чеканный профиль заслонил солнечный диск. - С Арагвендором мы вместе учились. Когда мы были почти детьми, то клялись друг другу вернуть Нуменору золотой век… И именно твой отец пытается найти решение. Правда ради этого ему пришлось сменить лагерь.
В голове у меня снова возник обвал - далеко не первый за последнюю неделю. Липкие тайны, казалось, опять готовы схватить меня за горло. Конечно, любая цена золотого века будет не чрезмерной. Но что-то мне подсказывало, что цена эта во всем ее объеме еще не явлена.
- А причем тут я? - спросил я. - Зачем меня нужно было держать в неведении? Разве это справедливо? Разве я не имею право на… (я хотел сказать «нимерим» - но вовремя осекся) на правду?
- Правда, о которой ты говоришь, - перевел на меня взгляд князь, - или не говоришь - это борьба. - Он подался вперед, опираясь на ручки кресла, словно коршун. - Жестокая, смертельная борьба. Борьба, совмещенная с кощунством. Ты понимаешь, о чем идет речь? Королевская кровь священна. Но ныне она - по другую сторону барьера. Никто из нас не знает цены, которую потребует победа. Никто из нас не знает наверняка, каков будет грядущий день.
- В вас тоже священная кровь, - не моргнув глазом сказал я. - И я желаю бороться.
- Твой отец хочет обезопасить тебя в меру собственных сил. Не суди его. Твоя жизнь - цена неприемлемая.
- Для него! Не для меня.
- Ты сын своего отца, - тихо сказал лорд Нимразор, и в его голосе я впервые услышал глубокую, все искупающую нежность.
Отец приехал на следующий день.
- Привет, матрос! - сказал он, когда я обнял его на причале. - Тебя не узнать!
- Тебя тоже, - ответил я. На отце были знаки цитадели. Белый подклад его черного плаща, сносимого ветром, бился сбоку длинным треугольником, словно парус. Я впервые смотрел на отца глазами постороннего - потому что выяснил, что совершенно не знаю его, как человека. Что двигает им в его теперешней судьбе? Каким он был в юности? Каковы его подлинные надежды? Где ныне то, чем он жил в свои двадцать пять лет? Я видел высокого темноволосого мужчину в расцвете лет с несгибаемой осанкой, словно вместо позвоночника у него внутри находилась мачта. Я видел приветливое, привлекательное лицо, в своей неизменной приветливости неколебимое, как скала. Я никогда не видел его в гневе. Я никогда не видел его в скорби. Я никогда не слышал его искреннего смеха. Я не представлял это лицо искаженным страстями. Светлое лицо, словно присыпанное тальком. Прямой нос, прямые брови, прямая линия рта. Голубые глаза - ко всему привычные либо ко всему равнодушные. Светлые ухоженные руки. Мой отец носит броню. Если бы она снималась так же легко, как щитки с белым древом на его плечах! Контур пятиконечной звезды на его груди был неподвижен, словно отец не дышал. Я оценил его доспехи, и понял, что не скажу ни слова. А сказать следовало слишком многое.
- Поговорим в доме? - констатировал я.
- Да, позже… - шевельнул рукой отец. - Когда все утрясется.
Он похлопал меня по спине и удалился в направлении княжеской лестницы. Вслед ему молча выдвинулся матрос с багажом. Конечно, он не терпел публичности. Я подумал, и побрел в кабак.
…В кабаке в клубах дыма сидели саботажники. Из дверей была видна гавань с вновь прибывшим кораблем королевского флота, что привез моего отца. Капитаном корабля оказался отец Склепа. Он стоял сейчас перед столом, где заседали саботажники, и пытался выяснить, где его чадо.
- Не знаем, нарунбалик! - почти всхлипывал Кровохлебка. - Я только что с борта! Откуда мне знать, коли меня предок на всю ночь запер? Я на берегу-то даже выпить не успел!
- Мало вас отцы бьют, вот что я скажу.
- О! - мечтательно протянул Морфион. - Руки отца - руки целителя!
- Именно. Всегда уважал родителя вашего… Значит, не знаете?
- Не знаем!
- А куда он меч дедовский подевал - тоже не знаете?
- Не знаем, не видели. Пепелище знает.
- А где Пепелище?
- Не знаем. Не видели.
- Ладно, дети. Начнется навигация - будете как шелковые.
- Да здравствует флот Нуменора!
Капитан вышел. Я подсел.
- Ага, - проводил Погибельный спину капитана, пока она не затерялась в толпе за дверью. - Ну, и что ты предлагаешь?
- Откопировать, - ответил Морфион. - Оставь мне его еще на пару дней. Я сделаю.
- Ага. Что-то мне, знаешь, тревожно. Мне кажется, ты его уже потерял, и тянешь время.
- Да вот он, - Морфион показал из-за ворота край рукописи. - Все в порядке.
- Скажите, наконец, в чем там дело! - навис над столом Кровохлебка.
- Слушай, давай я откопирую! - гнул свое Морфион. - Видишь, люди просят.
- Да уж, хватит жаться, - настаивал Кровохлебка. - А то у меня разговор короткий. - Он сжал кулак и поводил им перед носом приятелей.
- Ладно, прочти ему.
- А копия?
- Только на один день.
- Слушай, это зверство.
- Возьми помощника.
- Ладно, Серегонд, - обернулся к тому Морфион, вынимая свиток. - Я прочту - но ты поклянешься мне помочь.
- Да я писать не мастак!
- Вот и поучишься.
- А он? - Кровохлебка, не разжимая кулака, указал на меня большим пальцем.
- А Латронильва у нас темен. Он вообще языка не знает.
- Вот пусть и поучится!
- Парни, - сказал я, стиснув зубы. - Где вы были неделю назад? У меня сегодня приехал отец, и нам надо кое-что перетереть. А как перетрем - он меня везет в цитадель.
- На смотрины?
- На смотрины, да.
- Восхитительно! - откинулся на спинку стула Кровохлебка. - И что нам с ним теперь делать? В стане вражеский лазутчик.
- Ну, это неплохо, - сказал Погибельный. - Тебе, Морфион, вроде нужен был мертвый свежий дунадан.
- Вообще говоря, мне нужен полумертвый. Надо глянуть, как кровь циркулирует.
- Ну, значит тебе улыбается удача. Только ты свяжи его, пока не сбежал.
- Латронильва! - развернулся ко мне Морфион. - Мне предложили тебя связать и использовать по своему усмотрению. Что скажешь?
- Ничего. Я влип по самые уши.
- Хорошо, - Морфион достал свой кривой кинжал и положил передо мной рядом со свитком. - Сейчас я тебя свяжу клятвой. Готов?
- Любопытно.
- В цитадели ни одна живая душа не должна догадываться, что мы тут делаем. Никто не должен про нас знать. То есть вообще ничего. Проговоришься матери или отцу - будешь клятвопреступником. Проговоришься во сне - будешь клятвопреступником. Скажешь хоть слово о нимерим - и ты труп. Для вскрытия.
- Любопытно.
- Клясться надо кровью.
- Слова вас не убедят.
- Не убедят. Мы кровожадны.
- Хорошо. После этого вы поклянетесь, что будете мне доверять.
- С какой стати?
- Такова справедливость. Потому что клятвопреступление - это в сущности что такое? В сущности это расторжение договора. Односторонний договор - это не договор, это присяга. А зачем мне вам присягать? Зачем мне хранить тайны людей, которые мне все равно не доверяют?
- Резонно. Я согласен. А ты, Кровохлебка?
- Пожалуй. Погибельный?
- Почему нет. Ради красного словца живота не пожалею.
- Давай, - подтолкнул меня Морфион.
Я покрутил кинжал.
- Ты его вымыл после того… ну… - спросил я.
- Орудие лекаря священно, - изрек Морфион. - А что священно, то и чисто.
…Таким образом мы поклялись кровью во взаимном доверии. «Клянусь солнцем, луной и кровью сердца, что никому и никогда не расскажу то, что здесь узнаю, - сказал я, пока по моей руке текла струйка. - Клянусь Западом, что не нарушу клятвы, пока стоит Нуменор».
- Клянись Владыками Заокраинного Запада, - сказал Морфион, разрезая руку. - И Одиноким Творцом.
- …и Одиноким Творцом, - повторил я.
- …и Одиноким Творцом, - подхватил Погибельный.
- …и Одиноким Творцом. И его благодатью. - Передал кинжал Морфиону Кровохлебка. - Это дело надо обмыть.
- Добро пожаловать в Эхад-и-Сэдрин.
…Четыре руки соединились над столешницей.
- На далеком берегу
Пусть обделается Тху! - отстучали ногами мои товарищи.
Появился трактирщик с четырьмя кружками.
- Парни, - сказал он, грохая посуду на стол. - Ну уберите же свои конспекты! Ведь отучились вроде уже.
- Дядя, мы только начали!
- Бестолочь великовозрастная… - бормотал трактирщик, сгребая серебро.
- Так. - Подвел итог Морфион, отпивая глоток. - Теперь, собственно, о деле. Плач Туора.
- Плач Туора, да, - одобрил Погибельный. - Давай, покажи его.
- Так… - развернул свиток Морфион. - Вот. Ну, я не поэт. Не обессудьте.
- Ты что?! - зашипел Погибельный, вырывая свиток из его рук. - Ты что, прямо на нем написал?
- А что мне оставалось делать? Я и говорю - давай откопирую, по-хорошему.
- Значешь, что?! - шипел Погибельный. - А, ладно.
- Кончайте уже! - возмутился Кровохлебка, ставя кружку. - Публика в нетерпении.
- Все, все. Итак. - Морфион откинулся назад со свитком в руках. - Плач Туора по Глорфиндейлу. Перевод с забытого языка.
…И он прочел:
«Сердце мое, я обращаюсь к тебе.
Сколько мне петь, чтобы не знать об утрате?
Чтобы тебя сохранить?
Алая ночь отступает за горный хребет.
Сердце мое, друг ты мне или предатель?
Можешь ли ты говорить?
…Стены трактира заколыхались и растаяли. Я смотрел в открытую дверь - за леса мачт - и не знал, почему мое собственное сердце болит. Болит, как никогда в жизни.
Сердце мое, ты сегодня почти не болишь.
Помни, что было разбито - то не разобьется.
В сером тумане рождается новый рассвет.
Сердце мое, отчего в мире холод и тишь?
Веришь ли ты в то, что он никогда не вернется?..
Сердце мое, я прошу - не давай мне ответ.
Сердце мое, пережившее ночь, словно крик -
Выстрел рассвета гремит над теснинами льда.
Сердце мое, позабудь его кованый лик:
Ты пропустило удар. Пропустило удар.
Сердце мое, растворенное настежь, как дверь,
Сердце мое, растворенное горечью в хлебе,
Оглушенное поздним вином!
Сердце мое, я не знаю, что делать теперь:
Перья зари разгораются в утреннем небе,
День наступил - и не стер мою память о нем.
Сердце мое, ты не заперто в клетке пустой -
Сопровождай его душу над темной водою,
Тропами смерти, которыми тени бредут.
Сердце мое, помоги ему встать над судьбой,
Чашу забвенья испить - и остаться собою,
Черные бездны пройти - и очнуться в свету.
Сердце мое, я обращаюсь к тебе.
Не обрывай в этой пустыне безбрежной
Плач, опрокинутый ввысь.
Сердце мое - вызов случайной судьбе -
Сколько мне петь, чтобы ты билось, как прежде?..
Дай мне слова.
Или - остановись».
…Мы молчали. Вино стыло в кружках. Глухие удары медленно бились в грудь. Колокола Ондолиндале.
Потом Погибельный встал, нагнулся над столом и пожал Морфиону руку.
- Делай свое дело, - сказал он.
Продолжение следует