Василий Львович Бруни-Бальмонт уехал недавно в Москву.
Очень не хотел покидать любимый Судак, но семейные обстоятельства были неумолимы.
На дружеских встречах, в атмосфере застолья В.Л. , превосходный рассказчик, открывался как человек уникальный. Жил по течению своих бурных чувств, не кривя душой, не кланяясь князьям мира сего. Бремя продолжения литературно-художественной династии его не тяготило: он пошёл по другой стезе.
Стезе вольного бродяги (его слова), открывающего красоты земли , влюблённого в Дальний Восток, Крайний Север, Туву; щедрого в дружбе, обильного в любви и открытого всем ветрам жизненных перипетий.
В кругу почитателей Василий Львович был откровенен до непривычности. И то сказать - кто из нас в полной мере способен быть откровенным?
На одной из встреч Бруни-Бальмонт меня поразил. Мы с приятельницами пришли проведать его, нашего драгоценного Василия Львовича, 6 октября. Была задумана некая культурная программа: дело было накануне цветаевской годовщины, мы собирались читать стихи Марины Ивановны и вовлечь в этот процесс супругов Бруни-Бальмонт.
Получилось иначе: это был многочасовой монолог! - но не актёра.
Человека, который, окидывая мысленным взором прожитую жизнь, высказывает заветные думы. И эта исповедальность была для нас, слушателей, поучительна и волнующа.
Поначалу просто вбирала каждое слово, запоминая. Но вскоре стало ясно: это надо записывать, чтобы не кануло в Лету. Чтоб другие прочитали.
Вот ключевой фрагмент монолога, который объясняет суть Василия Львовича:
- Я прожил от сердца всю жизнь.
А таких, как я, - нету!
Чтобы так: не унизившись, не сгорбившись…
Нету!
…Когда мне было 13-14 лет, я лгал. Да как! СлОва правды сказать не мог.
Однажды подстрелил птичку. Меня стали расспрашивать - тут я такое наплёл! «Сорок бочек арестантов»…
И вдруг мне противно стало, меня чуть не вывернуло… я сразу, в одночасье, перестал лгать.
Я терпеть не могу лжи!
Я примитивно прямой человек.
О родителях.
- Мне было 12 с половиной лет, когда отец скончался.
Как ужасно, что я со своим отцом был в каком-то противодействии.
Я простить себе не могу один случай. Однажды я наблюдал за отцом и увидел, как он ушибся. Лицо его исказила гримаса. А я …захохотал.
Отец повернулся ко мне со страдальческой миной и произнёс:
«Что же ты, дурачок, смеёшься? Мне ведь больно»
И вот…до сих пор во мне звучит его голос. И вот тут (показывает на сердце) - до сих пор болит.
Помню, как отец однажды пришёл домой удручённый. Настроение было тревожное у всех. Увидал он, что из чемодана что-то торчало, небрежно уложенное.
И вдруг сказал: «Я умру - как жить будете?»
Тоже часто это вспоминаю…
Я к маме когда прихожу, на кладбище - разговариваю долго. Беседуем…
А к папе - только прощенья просить.
У меня созрела мысль: я должен сам сделать дубовые кресты для родителей. Я закупил материал, заготовил шпон…Я крошечную долю вины с себя снял.
Я много знаю о вашей жизни. Папа, мама…
Отец - так вообще, с ума сойти: таким мужиком прожить жизнь!
С Мандельштамом в Тенишевском училище вместе были. Он его возил в Малоярославец …
Его жена - резкая баба (речь о Надежде Яковлевне): по всем знакомым прошлась. ..Один человек - мой отец - которого она не задела.
Кто провожал Марину Цветаеву в эмиграцию?
Отец.
…Вот этот дом, эти вещи - всё на деньги от папиных картин.
Он мне ОТТУДА помогает.
СПАСИБО ВАМ, МОИ МИЛЫЕ!
Я вас, правда, очень люблю.
*