"Учусь я на звездочёта..." Ко дню рождения K.I.G.

[evrica_taurica]

У своего нового френда Юлиана Бельского  stary_kresowiak я, рассматривая метки в журнале, обнаружила интересную запись.
Она касалась, помимо прочего, любимого мною польского поэта Константы И. Галчиньского, о котором я уже рассказывала.
И вот, оказывается, матушка вельмишановного пана Юлиана лично занималась архивом поэта!
Об этом Ю.Б. пишет в поясняющем для меня комментарии так:

Моя мама помогала пани Кире разбирать (то есть цель была помочь прочесть) тексты сохранившихся в домашнем архиве дореволюционных рукописей старым почерком в старой орфографии, а также, будучи в Москве, выяснять некоторые вопросы в Центральной государственной библиотеке. Все использованные для написания книги рукописи, написанные по-русски, прошли через мамины руки. Мама не дожила до выхода первых экземпляров книги несколько дней.

Пани Кира - дочь К. И. Галчиньского.
Ещё одно пояснение от пана Юлиана:

Пани Кира Галчинская (род. 1936 в Вильно) - современная польская писательница и журналист, основатель посвященного отцу музея в лесничестве Пране. Среди её книг "Серебряная Наталия" рассказывает о родителях и истории их семей. Мой экземпляр подписан:
      "Пану Юлиану Бельскому во светлую память его Матери, пани Ингрид Гжимала-Седлецкой, оказавшей автору важную помощь в написании этой книги. - Кира Галчинская, Варшава, 4 ноября 2006 года".

https://stary-kresowiak.livejournal.com/23289.html?view=comments#comments

Меня взволновало это обстоятельство - возможность виртуального общения с человеком, который через одно рукопожатие (как говаривали в прошлом веке) был знаком с самим Галчиньским!

А 23 января у Константы И. Галчиньского День рождения.

И по этому случаю я опять листала сборник его стихов и изучала поэтические сайты в интернете.



Кстати, в моей библиотеке есть вот эти книжки:



Погрузившись в поэтическое море, я плавала в нём от темы к теме, раздумывая: рассказать ли о парадоксальном юморе Галчиньского? или о мрачных страницах его биографии? о любви к русской культуре и о его российских связях?
А мыслимо ли, чтобы поэт ругал свой родной язык, укорял за несовершенство? И такое было, Галчиньский и на это способен.

Рассказывает переводчик Олег Хаславский:

В биографии К.И.Г. чётко прослеживаются две сюжетных линии, линия жизни и линия поэзии. При этом поэзия диктовала характер отношений Галчиньского с обществом - в самом широком и самом узком смысле. Жизнь в её житейском понимании, как представляется, была для него и разновидностью игры, и повинностью, призванной единственно обслуживать поэзию и обеспечивать её  необходимым материалом. Поэзию делают далеко не херувимы, и это всем известно. «Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда…». Проку ли в благонравии, если оно душит талант? И если поэт стоит перед необходимостью выбора между этими двумя достоинствами, то, безусловно, он предпочтёт второе. Хотя это и будет очень болезненный выбор, ещё никакому поэту поэзия счастья не приносила, призвание - это не рахат-лукум. Но в известном - если не в прямом - смысле это ещё и индульгенция, которую надо и заслужить, и отработать. Галчиньский и то, и другое сделал с лихвой. Всё сказанное, безусловно, относится не к одному Галчиньскому, но у него противоречия были так ярко выражены, а углы так остры, как мало у кого на свете. И это и основа, и залог яркости его поэзии, её необычности. Где Галчиньский-человек был искренен, где лукавил  - вряд ли кто-нибудь когда-нибудь поймет. Но в поэзии он был всегда и во всем искренен, потому что он был Поэт. Всё же остальное совершенно не важно.

Он играл на скрипке, любил Баха и Пушкина. Есенина любил тоже. Стихи его напоминают джазовые композиции. Академически выстроенный стих у Галчиньского с лёгкостью переходит в фольклорное повествование, где ирония и сатира перемешаны с абсурдом, мелодика и ритмика с той же лёгкостью превращаются из классической в залихватский жестокий романс, полифония же царит над всем. Полифония и образная, и сюжетная, и музыкальная. Сложность построения вещи не убивает ощущения лёгкости, ощущения свободы, возникающего при первом же прикосновении к стихам Галчиньского.
Галчиньский - это свобода воплощённая.
Жить и творить без оглядки на какое бы то ни было окружение - это ли не идеал поэта? В таком случае он и есть воплощение идеала. Идеал может выглядеть не очень привлекательно - но это не мешает ему оставаться идеалом. Да и кому известно, что это такое на самом деле. Мы говорим - идеал, подразумеваем - Гальчиньский. Он из тех персонажей, которые не нужно любить. Им нужно восхищаться. Один из именитых собратьев по цеху с трибуны Съезда польских писателей назвал Галчиньского  взбесившейся канарейкой, которую следует выгнать из клетки. Канарейка в конечном счёте упорхнула. Но долго и долго ещё будут слышны её странные песни.

*

Предлагаю Вашему вниманию несколько любовных стихотворений поэта.
А любил он свою жену Наталию безумно.
Рассказывает Кира Галчиньска:

Они познакомились в мае 1929 года в популярном Варшавском кафе «Mala Ziemian ska». Неожиданно, без всяких церемоний он спросил Наталию Авалову: «Ната, скажите что там слышно на Кавказе?»

Удивившись, что он осведомлён о том, откуда родом её родные (отец Наталии был грузином, мама - русской), она не ответила. А он с копной взъерошенных волос на голове и очень большими зелёными глазами, которые всё время прищуривал, решительно распорядился: «Встаньте!» Она раздражённо буркнула в ответ: «Какие глупости. Зачем это? Почему Вы так на меня смотрите? «Потому что на Вашем маленьком лице такие огромные глаза. И белки глаз голубые, как будто эмалевые...»

Потом, спустя годы, он очень часто возвращался к этому моменту и повторял, что тогда в «Ziemian skiej» он, вдруг увидев её, влюбился в то самое мгновение, когда в ответ на его странное требование она встала, выпрямившись как солдат. Он очень нежно иногда называл её Рыцариком, Солдатиком...

А потом они пошли в Лазенки и уже не смогли расстаться. В небольшом кафе на театральной площади они пили простоквашу, гуляли по улицам Powisla под горящими газовыми фонарями и спустились к берегу Вислы. Она помогла ему сдвинуть с места какую-то доску, и они сели на неё у самой воды, где-то вверху, над головами, всё реже и реже шумели трамваи...

Он выражал свою любовь к жене в самых разных формах: в стихах и поэтических циклах, в поэмах, ей посвящённых, в песенках, в миниатюрах, в юмористических произведениях, в десятках писем, в высказываниях, телеграммах, словом всегда как только мог выражал преклонение перед своей смуглой, своей грустоокой...

Она была его любовницей, женой и музой, но прежде всего самым верным другом, всегда готовым придти на помощь. Она заботливо ухаживала за ним во время болезней, в минуты сомнений, психических срывов, которым он был подвержен, может быть, чаще, чем другие смертные; боролась с его врагами - всегда верная и терпимая. Она была его первым строжайшим читателем и критиком. У неё был абсолютный слух на его стихи, она превосходно чувствовала любую фальшь, любую неестественность.

Он звал её тысячами имён. Она была Натой, Наталкой, Натусей, но и Павликом, и Аистёнком. Дикой Розой и Серебряной Акацией. Маленьким домашним оберегом. И лирикой и музыкой. И десятой, ещё не известной, музой. Маленьким Боженькой и Эвридикой. Грузинской княжной и египетской королевой. Трогательной принцессой на горошине, убежищем для грешных и пристанищем для заблудших. Фонарём для завороженной дрожки, майской ночью, луной, звёздной синевой, светом мира и песней его пути. Была умной, как сова... Это её он просил вывезти его на счастливые острова...

Можно вслед за Наталией повторить, что это была волшебная любовь, которая даётся не каждому, но о которой мечтают все.

Этими мечтами о большой, настоящей и счастливой любви наполнены лирические стихи Галчиньского.

http://www.mecenat-and-world.ru/29-32/galchinsk.htm

*

Итак, несколько стихотворений в переводах различных поэтов.

"Зазвонили серёжки из меди", перевод Сергея Шоргина

Стихотворение написано во время краткого путешествия Константы и Наталии в Европу. (Подхватил он свою молодую жену и увёз в Брюссель. Безумный поступок, за который потом долго его честили благоразумные панове).

Zadzwoniły zausznice z miedzi,
zadzwoniły jak dzwony Bizancjum,
wicher śnieżny za oknem zabredził
nad Grenoblą, nad górzystą Francją.

Na paznokciach twych, na włosów splotach,
ptaki światła gubiły swe pióra.
Nagle ptaki zgasły. Ciemnozłota
nadciągała miłość jak chmura.

Зазвонили сережки из меди
как ВизАнтия колокола,
снежный вихрь за окошком забредил
над Греноблем, где гор купола.

В волосах твоих - яркость агата,
перья солнечной птицы крыла.
Вдруг стемнело: из темного злата,
словно туча, любовь подплыла.

ХОЖУ ПО БРЮССЕЛЮ ПЬЯНЫЙ

Хожу по Брюсселю пьяный -
от девушки, не от водки,
и все подряд покупаю
цветы - мимозы, тюльпаны;

на этих улицах длинных,
на бесконечных бульварах
я дом отыскать пытаюсь,
где есть окно и гитара;

окошко - узкое очень,
его под крышей найду я,
в нем вижу свет и гитару,
которой струны - как струи,

и девушка - в этих струях,
и я к ней так приникаю,
как будто к снегу; и с нею
так далеко улетаю...

Дни очень снежные ныне,
а ночи - теплы как в мае,
лежит на ее коленях
моя голова больная.

И хоть ее обнимаю,
и хоть целУю влюбленно,
и хоть звенят поцелуи
пчелиного улья звоном, -

чего-то мне жаль все время,
чего-то мне не хватает,
поскольку она сквозь пальцы
мои, как вода, стекает.

И что же теперь? Остались
одни лишь следы на пальцах,
остался запах аира,
лаванды запах остался.

И что из того, что жарко
и запах цветов - зимою?
Она - как ручей, который
нельзя удержать рукою.

*

А это стихотворение написано Галчиньским в концлагере.
Начало июня, цветение акации - и за колючей проволокой весь в мареве мечты о любимой  поэт.

«Srebrna akacja»,
Konstanty Ildefons Galczynski

перевод с польского Валентина Валевского

Жене

Тут не поможет ничего…
ах, что ж я значу без оваций!
И сон, и блеск, и волшебство
твоих серебряных акаций.

Дрожит струна, крепка она,
ей никогда не разорваться;
бренчу я на струне без сна
в июнь, которым возвращаться.

Смотри, как пахнет всё вокруг
от пчел в труде живых вибраций!
Пыльцу разносит на ветру
твоих серебряных акаций.

Не говори, что где-то есть
еще прекраснее планета;
здесь, на Земле, акаций песнь
посеребрившегося лета.

Плывет к твоим устам она
и вновь ко мне в пути реакций, -
и в малых божествах хвала -
твоих серебряных акаций.

О, как же мил плывущий дым
с благоуханием исконным!
Сжигаю сердце перед ним
как будто у святой иконы;

и в голове звенит как медь
звезда заоблачных новаций:
эх, вот бы мне тебя раздеть
и нарядить в цветы акаций!

Ведь ты сестра земная им
и королева вечной неги,
трава и серебристый дым
акаций, выдавших побеги.

Ещё перевод

Серебряная акация

Перевод Вероники Беловой-Шмидт

Мир не поможет весь…
а что ж я значу!
Тот же сон, тот же блеск,
серебро акаций;

воздух струной гудит,
крепкою нотой,
это июнь басит
за поворотом;

видишь: вошла во вкус
пасек работа!
Серебряны - ветер, куст,
желтые соты.

Не говори, что есть
планета лучше:
акация это песнь
серебряных кущей.

Плыть ей от уст до уст
и возвращаться
на крылышках райских уз -
серебра акаций.

О, какой святой шум
паствы зеленой!
Тают душа и ум,
как пред иконой.

Хмарою мысль, кружась,
звезды мне застит:
вот бы тебя сейчас
в цветы украсить,

ты ведь сестра всем им
и королевна,
серебряный ветер, дым
акаций серебряных.

*

Не могу не привести оригинал. Насколько ритмически и стилистически он иной!
Srebrna akacja
Żonie

Tu nie pomoże nic...
a cóż ja znaczę!
ten sam sen, ten sam błysk,
srebrne akacje;

struna drży, mocna jest,
to się nie zerwie;
brzdąkam na strunie tej
powrotny czerwiec;

patrz, rozpachniał się już
na pszczelną pracę!
Srebrny wiatr, srebrny kurz,
srebrne akacje.

Nie mów mi, że jest gdzieś
planeta lepsza;
akacja to jest pieśń,
gdy się wysrebrza.

płynie do twych ust
i do mnie wraca -
mna chwałę małych bóstw -
srebrna akacja.

O, jakiż płynie szmer
z tej świętej won!
Palę przed nimi serce,
jak u ikony;

w głowie kołuje myśl,
gwiazda pochmurna:
rozebrać by cię dziś,
a w kwiat ich ubrać.

bo tyś jest siostra im,
rzewna królewna,
zielna woń, srebrny dym,
akacja srebrna.

Konstanty Ildefons Gałczyński
Stalag Altengrabow, 8.VI.1942

Альтенграбов - название лагеря для военнопленных, где Галчиньский провёл несколько лет.

Ещё стихотворение, написанное в лагере:

Богоматерь пленных.

Зима уже наступала, но ветер, южный, пахучий,

дышал, как девичьи ленты, над лагерем, талой лужей.

Как ноты, чернели буки за проволокой колючей.

Она из-за буков вышла и тихо сказала: - Слушай.

Я неразлучно с вами и горести ваши знаю.

Останься сильным и нежным, любовь и доблесть нетленны.

Я ваша мольба ночная, и ваша борьба дневная,

и золотистое облако. Я Богоматерь пленных.

Я знаю, как одиноко и как безответны письма,

бессонные знаю ночи и гиблую дней трясину.

И я все горести ваши сбираю, ныне и присно,

сплету венком шелестящим и кину под ноги Сыну.

И он им отыщет имя, склонясь над каждой слезою,

оставив царские знаки, сойдя с небесного трона,

одну наречет рубином, другую же - бирюзою,

а ту, что горчайших горше, - могучей зеленой кроной.

Я знаю, как нестерпимо, и я неразлучно с вами,

я след ваш на снежной хляби и раннее утро в зоне.

И всем, кто молчит и терпит со стиснутыми зубами,

на плечи, как дождь на травы, ложатся мои ладони.

Я ухожу, до встречи. Спешу я к угнанным женам.

Им легкие сны навею о днях, когда все вернется,

о розовых распашонках, о городе несожженном.

И зацвету калиной над теми, кто не проснется.

1944, лагерь Альтенграбов

*

Анатолий Гелескул увлекательно рассказывает о поэзии К.И.Г.:
https://vk.com/topic-41939230_26795768

Лирические стихи в переводе А. Гелескула:

Коснешься пальцем планеты,
звезду ли тронешь рукою,
звенят они, как монеты, -
призванье твое такое.

Цветник разобьешь веселый,
и в доме из каждой щелки -
лучи, ароматы, пчелы
и солнце на каждой пчелке.

Работаю, вдруг - комета,
какая уж тут работа,
по родинкам до рассвета
учусь я на звездочета,

и сон золотой, медвяный
ложится, как тяжкий слиток,
на губы, на грудь Дианы
и волосы цвета скрипок.

1931

Дарующий запах розам, румянец макам
и дням сияние, - свет, побежденный мраком,
верни глазам моим, вечно в луну влюбленным,
всегда задумчивым и навсегда зеленым.

Во сне

Снишься первой моей любовью,
и во сне у тебя я первый,
о стихах говорим с тобою,
птицах вольных и псинах верных.

И такие во сне поляны
и затишья так несказанны,
и любовь там зеленокудра.

А порой ты мудрей пустыни,
как египетские богини.
Ты как ночь, а я твое утро.

1946

Подвенечная баллада

Отяжелели ноги
от макового настоя,
но вел светляк по дороге -
твое колечко простое.

Полз маковый сон улиткой,
темнил и дурманил амброй,
и вдруг - великан былинный,
лубочный Каракулиамбро.

И пару рожек коротких
улитка тянет с опаской
к лицу твоей спящей тетки,
Великой Княжны Кавказской.

Держали подсвечник медный
четыре чугунных негра.
Моллюск ужаснулся, бедный,
и канул в ночные недра.

И ты запропала. - Где ты? -
Осипло горло от зова.
- Да здесь я, здесь я, где светит
браслетик мой бирюзовый.

Свечу задула проворно,
и тетин сон родовитый
остался в Африке черной,
еще никем не открытой.

Наш грум во мраке беззвездном
храпит, привалясь к ограде,
и словно Диккенсом создан,
твоим, как помнится, дядей.

Храпит и сторож усатый
с лицом веселым и пьяным.
Карету выволок в сад я
и впряг шестерку буланых.

Одни мы, словно в двуколке.
Приданого - только четки,
молитвенник да заколки,
украденные у тетки.

Готова наша пролетка,
сейчас запляшут колеса,
а ты все шутишь, что тетка
в постели ждет негритоса.

Вперед по грядкам клубники!
Вдогонку ухают совы.
Но светит, роняя блики,
браслетик твой бирюзовый.

1934

ЛИРИЧЕСКИЙ РАЗГОВОР
Перевод Сергея Шоргина

- Как любишь ты меня? И я ответил: - Под солнцем я люблю, при лунном свете. Люблю тебя и в шляпке я, и в шали. В дороге на ветру - и в людном зале. Средь тополей, и сосен, и берез. Во сне. И если занята всерьез. Когда еду готовишь у плиты (и даже если нож уронишь ты). В такси. И вообще - в любой машине. В начале улицы, в конце и в середине. Когда расчёской волосы разделишь. В опасности. В кино. На карусели. В горах. На море. В туфлях и босою. Вчера и завтра. Днём, ночной порою. Весной, когда с небес - потоки света. - А летом как? - Люблю, как душу лета. - Что про любовь осеннюю ты скажешь? - Люблю - коль зонтик потеряешь даже. - Зимой, когда покрыты снегом сёла? - Люблю тебя я, как огонь весёлый. Я место рядом с твоим сердцем берегу. Снег за окном. Гляди: вороны на снегу.

А эта волшебная песня звучит в исполнении семейного дуэта Галины и Бориса Вайханских.
"Анинские ночи", перевод Иосифа Бродского

Оставь в покое ожерелье.

Ночного ветра канонада

гудит над нашею постелью,

как Альбенисова соната.

Алмазом месяц разрезает

стекло. Свеча из парафина

горит, и на постель свисает

паук - подобьем балдахина.

И ночи саксофон прекрасный

звенит, высок и необыден.

И польских дней абсурд ужасный

во тьме не так уж очевиден.

И опахалом безграничным,

украшенным узором птичьим,

узором, отлетевшим прочь,

нам Арапчонок машет чудный

с серьгою в ухе узумрудной...

И это - Ночь.

Click to view

Пронзительное чувство вибрирует в каждой ноте этой музыки, исполняемой влюблёнными людьми.

И какая замечательная эстафета - к Галине и Борису - от Наталии с Константином.