ТРАНЗИТНЫЙ ПАССАЖИР. О поэзии Владимира ДОКШИНА (завершение)
начало здесь: https://evrica-taurica.livejournal.com/194664.html#comments
Дар духовидения
Поиграем в «золото-болото-долото»?
Взяв зА душу,
Ты не хватай за дУшу,
иначе задушУ.
Виртуозно рифмует Автор! Каждая рифмопара соединена пупочным канатиком родства - фонетического, семантического, мистического... Потому и вслушиваемся внимательно, тайные знаки отгадываем.
И вдруг - «Он и себя срифмовал!»
Не увидишь ни шиша
Докшина,
Разве только мураша
сдохшего.
Так пригвождает себя в три слога жестокосердый Автор.
Вот ведь как вжикнул рифмой... И в другом месте: "Бобби Кс. Дох".
Вовик-бобик…
Но неуместно по этому поводу содрогаться, дорогой читатель.
Ведь почивший муравей уже проклюнулся в новой ипостаси - в том числе, в проросшей косточке Вишну.
Уверовавший в бессмертие, он скажет:
Смерть - лишь сон.
В сонм веков проводи же без слов
к тем, кто любит и ждёт,
кто несёт свет души нам,
стадо джиннов-быков,
стая джиннов-орлов,
Млечный Путь из бород
галактических джиннов.
Познав единство доброзла и жизнесмерти в войномире, эмпирически, в снах и видениях, предощутив нетленность души, Автор упрочил это осознание в строках своих стихотворений.
Умудрённо-прозорливых:
Вкусившему от вечности воздастся
Сторицей.
И дух, и стих его вместят и царства,
И лица.
И разум сквозь миры летит без страха -
Не тлеет…
И горько-саркастических:
Кто-то тратит последний грош,
Чтобы видеть цветные сны,
А кто-то на кухне сжимает нож
И вонзает в шею жены.
Кто-то в метель покорил перевал
Наперекор судьбе,
А кто-то так часто вены вскрывал,
Что взял и вскрыл их себе.
Где-то что-то быльём поросло.
Где-то ползёт муравей,
А кто-то кого-то башкой о стекло,
Чтоб левое стало правей.
Чей-то последний миг под прицелом -
Аккорд в журчанье ручья.
Несложно понять, что всё это в целом -
Гармония бытия.
Такой вот хлипкий гомеостаз.
Автор приемлет данную модель мира.
Многомерность мириадов миров явилась в своё время как откровение поэту-духовидцу.
Стая ветров, пасущих облако,
Стая миров иного облика.
Духовное становление Хомо Докшина происходит на наших глазах.
Со страниц книги сквозит его мистическая биография.
Потрясающая по силе пантеистического священнодействия ИНИЦИАЦИЯ описана во второй части поэмы "Где живёт джинн".
Мир - огромная сказка.
Я - крошечный гном.
Зябну тут микроэхом,
песню звёзд опошляя.
Мириады светил
(чьи мгновенья - века),
отразились во мне
(чьи ничтожны размеры).
Для чего осветил
луч луны мотылька?
Кто он этой луне?
Что луна эфемеру?
Бьётся мысль в тупике...
Вдруг, нездешне звеня,
в темнотище кромешной,
как в чёрной трясине,
на остывшем песке
у подножья меня -
тень особой, нездешней,
неистовой сини...
Не возникла. О нет!
Я, скорее, возник.
Я, созревший понять
и увидеть воочию
этот вечности свет,
бесконечности крик,
невозможность унять
жизнь и день
смертью-ночью.
Словно рой светлячков
в тень неона витрин,
вглубь меня скрылось чудо
безголосо, бесследно.
Только память зрачков
красит в ультрамарин
тьму, и снова повсюду
пусто и беспросветно.
Это о з а р е н и е, с а т о р и, - духовное открытие, сподобиться которого достойны избранные.
Так нарастает, как коралловый риф, незыблемый внутренний мир - «то, что я называю собой»
Поэтому, отмеченный печатью Неба, уж не убоится человек демонических искушений и насмешек костлявой.
Порой Автор выдаёт эффектные дефиниции:
Метафизика - вздор,
а религия - средство
верхним жрать тех, кто снизу, -
Но у Докшина своя выстраданная религия, в которой метафизические мотивы наплывают как обрамление свыше задуманного сюжета.
Потому и не потонет в болоте, будет спасён меченный Богом незадачливый сельхозстудент:
Возвращается зрение.
Сердце - зяблик грудной -
поклевав хиноина,
возвращается в клетку.
(из третьей части поэмы «Где живёт джинн»)
Так, в экзистенциальных схватках борющегося за жизнь разума обретается драгоценная крупица сверхзнания.
Куда бы ни был дух мой взят,
Мне забвенья воды не грозят.
Жизнь не старика -
Цветка.
Я её искал,
Её алкал.
Засвечен смерти негатив.
Счастлив я, по счёту уплатив.
Из Стикса глубин
Жжёт рубин.
Я в его луче -
Нечто, побывавшее ничем.
И этот провидческий лучик постоянно просвечивает сквозь поэтические строки, внешне традиционные, лишённые лоска, но имеющие способность парить:
«Я невесом,
и ты - как пух, легка.
А впереди - века»
*
Цикада и Муравей.
В пантеистическое мировосприятие Владимира Докшина парадоксально, но и органично вплетается урбанистический штрих.
Кабинет крымского поэта - холмы Киммерии (Волошин), дегустационный зал винодельческого предприятия "Массандра" (Рыков).
У Алюновой это уже судакское кафе "Снежинка", у Докшина - редакционная комнатка газетки во Львином углу.
Там чирикает себе Птица Дрозд.
Он же - судакский Муравей (позволительна здесь аналогия с окуджавским персонажем - героем песни «Московский муравей»)
Муравей не прочь почитать нотации Цикаде.
Какова ж мораль?
Стихотворение «Цикада-рэггей-рэп» обрушивает на читателя камнепад слов-примет компьютерного века: рингтон, ситком, децибелы, армагеддон.
Урбанист-дальтоник не видит зелени лета, оно для него чёрно-белое: белый жар, белая горячка, чёрная месса.
Ритмика рэпа нахраписта.
Но о цикаде ль речь?
Разве невинному насекомому адресует Автор свои желчные филиппики?
Читатель домысливает…
Этот современный фоновый шум - отовсюду рвущая уши нижеплинтусная попса, шофёрский «шонсон», вязнущая в мозгах реклама, агрессивный «убойный» рэп.
Звуковой террор - неотъемлемая деталь быта новых «хоминидов», по адской настырности и силе какофонии не сравнимый с брачными серенадами самцов цикадьего племени.
Зудящий звук Автор делает фонемой заклятия:
Ззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззной…..
Ззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззвон…..
Сззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззгинь!!!!
Своя программа одержимости у социального животного муравья, у трындящей по цимбалам цикады.
И у Автора, без колебаний сказавшего «Мне туда, по гиперболе, круто».
Живущего по принципу айсберга, чьи семь восьмых обитают в сокровенной глубине.
А пока спокойно ожидающего на train station life свой персональный тайм-глиссер.
*
Дар духовидения
Поиграем в «золото-болото-долото»?
Взяв зА душу,
Ты не хватай за дУшу,
иначе задушУ.
Виртуозно рифмует Автор! Каждая рифмопара соединена пупочным канатиком родства - фонетического, семантического, мистического... Потому и вслушиваемся внимательно, тайные знаки отгадываем.
И вдруг - «Он и себя срифмовал!»
Не увидишь ни шиша
Докшина,
Разве только мураша
сдохшего.
Так пригвождает себя в три слога жестокосердый Автор.
Вот ведь как вжикнул рифмой... И в другом месте: "Бобби Кс. Дох".
Вовик-бобик…
Но неуместно по этому поводу содрогаться, дорогой читатель.
Ведь почивший муравей уже проклюнулся в новой ипостаси - в том числе, в проросшей косточке Вишну.
Уверовавший в бессмертие, он скажет:
Смерть - лишь сон.
В сонм веков проводи же без слов
к тем, кто любит и ждёт,
кто несёт свет души нам,
стадо джиннов-быков,
стая джиннов-орлов,
Млечный Путь из бород
галактических джиннов.
Познав единство доброзла и жизнесмерти в войномире, эмпирически, в снах и видениях, предощутив нетленность души, Автор упрочил это осознание в строках своих стихотворений.
Умудрённо-прозорливых:
Вкусившему от вечности воздастся
Сторицей.
И дух, и стих его вместят и царства,
И лица.
И разум сквозь миры летит без страха -
Не тлеет…
И горько-саркастических:
Кто-то тратит последний грош,
Чтобы видеть цветные сны,
А кто-то на кухне сжимает нож
И вонзает в шею жены.
Кто-то в метель покорил перевал
Наперекор судьбе,
А кто-то так часто вены вскрывал,
Что взял и вскрыл их себе.
Где-то что-то быльём поросло.
Где-то ползёт муравей,
А кто-то кого-то башкой о стекло,
Чтоб левое стало правей.
Чей-то последний миг под прицелом -
Аккорд в журчанье ручья.
Несложно понять, что всё это в целом -
Гармония бытия.
Такой вот хлипкий гомеостаз.
Автор приемлет данную модель мира.
Многомерность мириадов миров явилась в своё время как откровение поэту-духовидцу.
Стая ветров, пасущих облако,
Стая миров иного облика.
Духовное становление Хомо Докшина происходит на наших глазах.
Со страниц книги сквозит его мистическая биография.
Потрясающая по силе пантеистического священнодействия ИНИЦИАЦИЯ описана во второй части поэмы "Где живёт джинн".
Мир - огромная сказка.
Я - крошечный гном.
Зябну тут микроэхом,
песню звёзд опошляя.
Мириады светил
(чьи мгновенья - века),
отразились во мне
(чьи ничтожны размеры).
Для чего осветил
луч луны мотылька?
Кто он этой луне?
Что луна эфемеру?
Бьётся мысль в тупике...
Вдруг, нездешне звеня,
в темнотище кромешной,
как в чёрной трясине,
на остывшем песке
у подножья меня -
тень особой, нездешней,
неистовой сини...
Не возникла. О нет!
Я, скорее, возник.
Я, созревший понять
и увидеть воочию
этот вечности свет,
бесконечности крик,
невозможность унять
жизнь и день
смертью-ночью.
Словно рой светлячков
в тень неона витрин,
вглубь меня скрылось чудо
безголосо, бесследно.
Только память зрачков
красит в ультрамарин
тьму, и снова повсюду
пусто и беспросветно.
Это о з а р е н и е, с а т о р и, - духовное открытие, сподобиться которого достойны избранные.
Так нарастает, как коралловый риф, незыблемый внутренний мир - «то, что я называю собой»
Поэтому, отмеченный печатью Неба, уж не убоится человек демонических искушений и насмешек костлявой.
Порой Автор выдаёт эффектные дефиниции:
Метафизика - вздор,
а религия - средство
верхним жрать тех, кто снизу, -
Но у Докшина своя выстраданная религия, в которой метафизические мотивы наплывают как обрамление свыше задуманного сюжета.
Потому и не потонет в болоте, будет спасён меченный Богом незадачливый сельхозстудент:
Возвращается зрение.
Сердце - зяблик грудной -
поклевав хиноина,
возвращается в клетку.
(из третьей части поэмы «Где живёт джинн»)
Так, в экзистенциальных схватках борющегося за жизнь разума обретается драгоценная крупица сверхзнания.
Куда бы ни был дух мой взят,
Мне забвенья воды не грозят.
Жизнь не старика -
Цветка.
Я её искал,
Её алкал.
Засвечен смерти негатив.
Счастлив я, по счёту уплатив.
Из Стикса глубин
Жжёт рубин.
Я в его луче -
Нечто, побывавшее ничем.
И этот провидческий лучик постоянно просвечивает сквозь поэтические строки, внешне традиционные, лишённые лоска, но имеющие способность парить:
«Я невесом,
и ты - как пух, легка.
А впереди - века»
*
Цикада и Муравей.
В пантеистическое мировосприятие Владимира Докшина парадоксально, но и органично вплетается урбанистический штрих.
Кабинет крымского поэта - холмы Киммерии (Волошин), дегустационный зал винодельческого предприятия "Массандра" (Рыков).
У Алюновой это уже судакское кафе "Снежинка", у Докшина - редакционная комнатка газетки во Львином углу.
Там чирикает себе Птица Дрозд.
Он же - судакский Муравей (позволительна здесь аналогия с окуджавским персонажем - героем песни «Московский муравей»)
Муравей не прочь почитать нотации Цикаде.
Какова ж мораль?
Стихотворение «Цикада-рэггей-рэп» обрушивает на читателя камнепад слов-примет компьютерного века: рингтон, ситком, децибелы, армагеддон.
Урбанист-дальтоник не видит зелени лета, оно для него чёрно-белое: белый жар, белая горячка, чёрная месса.
Ритмика рэпа нахраписта.
Но о цикаде ль речь?
Разве невинному насекомому адресует Автор свои желчные филиппики?
Читатель домысливает…
Этот современный фоновый шум - отовсюду рвущая уши нижеплинтусная попса, шофёрский «шонсон», вязнущая в мозгах реклама, агрессивный «убойный» рэп.
Звуковой террор - неотъемлемая деталь быта новых «хоминидов», по адской настырности и силе какофонии не сравнимый с брачными серенадами самцов цикадьего племени.
Зудящий звук Автор делает фонемой заклятия:
Ззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззной…..
Ззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззвон…..
Сззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззгинь!!!!
Своя программа одержимости у социального животного муравья, у трындящей по цимбалам цикады.
И у Автора, без колебаний сказавшего «Мне туда, по гиперболе, круто».
Живущего по принципу айсберга, чьи семь восьмых обитают в сокровенной глубине.
А пока спокойно ожидающего на train station life свой персональный тайм-глиссер.
*