ТРАНЗИТНЫЙ ПАССАЖИР. О поэзии Владимира ДОКШИНА

Jun 26, 2019 23:00



Однажды ко мне прорвался  ультразвуковой сигнал.
Это были стихи:
Поспеши, человек,
мне понятный и близкий,
отразиться во мне,
как в воде облака,
перед тем, как навек
разлететься на брызги
и покой в тишине
обрести на века.
Вняв призыву, я поспешила.
Способ выхода на контакт тоже был мне послан:
Если настроить мозг на приём
волн, уловимых едва…
Сквозь помехи доносились обрывки блюза, «песни зимнего моря провинции», водевильные куплеты, кошачье танго.
И тут в мою жизнь влетел…
doc. shinn - son!
Поэзия Владимира Докшина впервые явилась мне в 2011-м году, когда со страниц сборника судакских авторов «Обретая истины”  блеснули перлы и хризопразы его поэтических откровений.
Было заманчиво ступить на эту терра инкогнита - но всему своё время: именно  подаренная автором книга стихотворений «Последний ХОМО» вызвала желание исследовать авторский стиль.



Начнём с поэм.
Неоконченный опус «Билет на Лысую гору», сотворённый по мотивам студенческого фольклора, являет собой пример виртуозной версификации, с дотошным соблюдением железных рамок двойного акростиха, - но при этом овевающий непринуждённым дыханием устной импровизации.
Четырёхстопный ямб словно сам формируется в ротовой полости.
«От лукавого» - смеются строчки.
И точно: сосуд и зелье, форма и содержание под стать друг другу. Первая и четвёртая буквы каждой строки завербованы в проект вертикальной рифмовки -  изощрённость добровольных пут!
Эти "цепи" - любимые, целованные вериги. Любо их навлечь на плоть стиха, не худо и дважды в строке.
Мозг выказывает свою нейротронную природу и короткое знакомство с параграфами  FM-бартера.
Поэма не окончена (вздох облегчения)
Успел пропеть петух…
Привлекал автора и жанр стихотворной транскрипции.
«АБЕНХАКАН» - поэтическое изложение одноименной новеллы Хорхе Луиса Борхеса. Разрабатывается тема лабиринта, спрятанного сокровища и рокового возмездия.
Для изложения тягучих метафизических идей вновь приспособлен прибауточный размер - бойкий 4-х стопный ямб (который ещё Альсан Сергеичу «надоел»).
Расследование ведёт детектив-международник с хорошо подвешенным языком.
И всюду доминирует рифма-сваха. Концы строк словно сплетаются в брачном рукопожатии.
Уникальные авторские (хоть патент выдавай) рифмы: центром - плацент-гром; известно - эфес на; жанра - ножа нрав; притворяясь - у царя есть.
Непрерывные анжамбеманы уводят в бесконечность, как виражи лабиринта.
Лабиринт наворочен и в сюжете - «коридоров до хрена, а в центре комната одна».

«БРОНЗОВЫЙ ГОЛУБЬ»
То, что это поэтическая транскрипция НФ рассказа, - моя догадка.
По мотивам повести-фэнтези неизвестного автора (возможно, нашего Автора)
Многозначительным пунктиром очерченный сюжет - заявка на киносценарий.
Финал будоражит недосказанностью: что, если Бронзовый Голубь взлетел?
И грядущее нивелировало рубикон орга-меха...
Троекратное дежа вю впечатывает образ Прекрасной Птицы в сознание, как инкрустирует:
Из сплава древнего, как миф,
давно исчезнувшая птица
являла нечто, что века
забыли в суете, затёрли,
как древний шелест тростника,
как песню в пересохшем горле.
Одно из касаний темы полёта, заветной у Докшина.
*
Автор не именует себя лично Последний Хомо. Но это как бы подразумевается.
Homo Ludens. Homo Sapiens.
Erectus, не без того.
Homo Sensorus.
«Я одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека»?
Но от поэзии Владимира Докшина отнюдь не веет промозглым дыханием беспросветного одиночества.
Слышится многоголосье диалога:
Я скорее мы, чем я
- разговоры с самим собой, с немногими  собеседниками - Борхесом, Высоцким, Рыковым, Алюновой.
И снова с Докшиным.
Один не будет одиноким,
себя воспринимая многим
(в том числе Певчей Птицей)
И отношения с «медведями, львами, щеглами и ежами» у  Дрозда, отнюдь не мизантропа, дипломатичные и порой даже дружелюбные: ведь
...нас за что-то любят ближние.
А дальних нет для нас людей.
*
Подвергнутся ли в будущем тексты В.Д., Последнего Хомо, структурологическому анализу продвинутых цыгианцев?
Приёмы двойного перекодирования в спорадически дегенеративном хронотопе моделируют  ложную гипертекстуальность с мнимой интроверсией дискретного форматирования.
Докшинские строчки, саркастические и мудрые, отчаянно-горькие и стёбно-иронические уже сейчас  протаранили себе лазейки в читательской памяти.
Экзампль остроумия, копилка афоризмов!
«Живём всего два раза»
«Рождённому в июне февраль не полюбить»
"Жизнь - это долгие мысли о смерти после мгновенья любви"
«Огнетушитель кум берёт, в нём абрикосовый компот»
«ПаркинсОн был иного фасона - он придумал болезнь Паркинсона»

«Все ждут конца света. А я не уйду, пока не дождусь
Конца тьмы»

Blackbird singing in Sudak tonight
Певчий Дрозд поёт на исходе ночи...
Вот другой Докшин - раненный отравленной стрелой кентавр.
Гримасы урбанистического ландшафта, с его мрачными атрибутами: бессонница, одиночество в баре, бомж как латентный двойник, обрывки бумаги на сквозняке, облезлый кот  и грязные лужи…
- всё это отражает нажитые в Маргиналье фобии и мизии.
Бриз, луна и корабль из-за синих гор - неактивированные романтические символы.
В кошмарной галлюцинации возникает легендарная  Крепостная гора:
И, с горы Крепостной
размахнувшись луной,
Бьёт меня что есть мочи.
Какая-то болезненная реминисценция Каменного Гостя вкупе с Медным всадником…Мерещится, что проснулись и зашевелились закованные в латы декоративные сугдейские рыцари.
Но удар не смертелен: наросла броня житейскости, ракушечный панцирь привычек:
Из потерянных лет
соткан бронежилет
против происков ночи.
Кишащая негативной лексикой, дышащая миазмами постиндустриальной окраины, картина ночного города
Организм с перерезанной веной,
павший ниц перед злобной гиеной…
шокирующе противопоставлена традиционному представлению Судака как благодатного южнобережного курорта.
Пусть тебя воспевают другие,
У меня на тебя аллергия.
(Слышится песня других: «как упоительны в Солдайе вечера!..», но автор с негодованием отвергает сладенькие клише)
Sudak in dark
Таковы антимиры и антисмыслы докшинской расширяющейся вселенной.

Человек человеку - волк, шакал и койот.
Но самый махровый сгусток абсурдища находит многострадальный Автор в доме скорби.
Перед нами стихотворение «Александровский вальс-н-ролл».
Действие происходит на местной «канатчиковой даче».
Можно ли абстрагироваться от переживания боли, переводя на поэтический язык впечатления, связанные с пребыванием в психушной зоне?
Поэту удалось выработать отрешённый взгляд на происшедшее, не без толики чёрного юмора. Примерим маску атараксии и мы.
Вальсовый ритм придаёт любому высказыванию лиричность.
Выразительно использован пятистопный анапест, с дактилическими окончаниями в нечётных строках, присущий ритмике Окуджавы.
У Докшина слух воспитан отчасти и на бардовской песне. Автор иногда пишет стихи на подразумеваемый мотив.
В данном случае это «Виноградная косточка» Булата:
«Собирайтесь-ка, гости мои, на моё угощение,
Говорите мне прямо в лицо, кем пред вами слыву…»
  Узнаваема окуджавская «божественная монотония», долгое певческое  дыхание. Кстати, этот стихотворный ритм взял за основу Градский в своей дружеской пародии-реминисценции на Окуджаву:
«Это было вчера, я лежал у костра и мечталось мне,
Это было вчера, я влюбился, казалось, навек»
(«Чужой мотив»)
«Комфортность» длиннострочий, их уютная многонаселённость воздействуют на читательский слух терапевтически.
И вот такую дружески-домашнюю форму заселяет Докшин самобытным контентом:
Вновь садист-санитар, размахнувшись, влепил мне затрещину.
Превратил апперкот стаю белок в созвездье Стрельца.
Контраст между «экшеном» головокружительных, в обоих смыслах, событий и убаюкивающей ритмоинтонацией анапеста играет на образ: так из глубины души наблюдающее «Я», контуженное, продирается сквозь пелену медикаментозного тумана.
Шприц прогрыз во мне шахту и дрянью залил эту трещину,
И по жилам, по нервам помчалась лавина свинца.
«Шприц прогрыз» - выразительно вгрызающиеся и, о, ы - и сопромат согласных: шпрцпргрз
Рвутся звери пушистые в дупла под съехавшей крышею…

Это трагическое метание «зверей» парадоксально перекликается с райским видением в окуджавской песне:
А когда заклубится закат, по углам залетая,
Пусть опять предо мною плывут и плывут наяву
Синий буйвол, и белый орёл, и форель золотая…
Замедленный хоровод животных - красочный образ, в духе живописи наивного визионера Пиросмани. И возникает эта вереница сказочных персонажей как знак эйфории:
Синий буйвол, и белый орёл, и форель золотая
...плывут…
А бедные белки мечутся. И скоро (в следующем стихотворении) в пространство сна ворвётся СЛОН.
Мы же продолжаем слушать рассказчика.
Резкий слом ритма. Картина разлада, распада:
Я - в дверь.
Крыша  в Тверь.
Человек человеку - зверь.
А я не зверь, я не тварь, я теперь -
Охотник на белок.
Обилие синкоп дольника - от ритмики рок-н-ролльного прототипа:
За стеной - телек,
За стеной - мир.
В здоровом теле -
Здоровый жир.
Здоровый мент в мире, где меня нет,
Печать на охотничий ставит билет,
На волчий билет, на беличью визу…
Белка-подранок. Докшин=векшин.
Астральное тело, отделившись, сверху  наблюдает, как кончает жизнь тело физическое:
На заре, собирая окурки на маленьком дворике,
Я нагнусь и услышу, как лопнуло что-то внутри,
А потом досмотрю, как хоронят меня алкоголики,
И за белками вслед, в облака…
Раз-два-три
Раз-два-три…
*



продолжение в следующем посте

мои рецензии, Владимир Докшин, стихи, поэзия, крымские люди, у нас в Судаке

Previous post Next post
Up