Братья Карамазовы
12 октября
Театр Талия (Гамбург) на сцене театра Балтийский дом
фестиваль Балтийский дом
Новый спектакль Люка Персеваля, вновь обратившегося к русской классике, сильно отличается от прошлогоднего "Вишневого сада". Если в прошлом году перед нами был Персеваль-новатор, то в этот раз - Персеваль-традиционалист: он ставит своей задачей не переосмыслить Достоевского, а передать Достоевского близко к тексту в рамках одного театрального вечера.
Инсценировка огромного романа, выполненная Сузанной Майстер и Люком Персевалем, удивляет тонкостью и глубиной. С одной стороны, события расставлены так, что напряжение в спектакле включается сразу и непрерывно нарастает. С другой стороны, все основные линии сохранены; выделены линии, не бросающиеся в глаза (например, Алеша Карамазов и Лиза Хохлакова - не часто сценаристы "Братьев" используют эту линию, но для понимания Алексея и общей темы "сладострастия", разлитой в романе, она чрезвычайно важна); в ключевых точках оказываются нужные фразы (например, первая половина спектакля заканчивается поучениями старца Зосимы, звучащими в устах скорбящего Алешей, и фразой "каждый единый из нас виновен за всех и за вся на земле") - и по ходу действия все более удивляешься, как грамотно и умно прочитан Достоевский.
Работа режиссера в этот раз почти незаметна: мизансцены строятся как бы сами собой, большая сцена кажется ненужной, действие - как и положено у Достоевского - развивается более в диалогах, чем в движении персонажей. Но время от времени незаметная режиссура вдруг выходит на первый план и поражает тонкостью и ненавязчивостью. Например, в тот момент, когда Дмитрий просит Алешу пойти к Катерине Ивановне, а она тут как тут - отвечает на все его слова неизменным "Ich liebe dich". Или, когда Алеша вдруг начинает душить сидящую в коляске Лизу. Или, когда в оставленную Лизой коляску пересаживается Смердяков - символом душевного калеки. Эпизодические персонажи переданы одному перевоплощающемуся актеру, но когда вместо жандармов за Митей приходит Федор Павлович в погребальном костюме и с сомкнутыми пальцами рук - это производит сильное впечатление (и классно, что эта метафора дальше не развита - любое ее развитие опошлило бы идею). Декорация тоже хороша своим символическим минимализмом: свисающие с потолка металлические трубы - это и русский лес, и звездное небо над головой, и колокола, и многое другое.
Игра актеров, как всегда в театре Талия, великолепна. Очень хороши все трое братьев: Дмитрий (Бернд Граверт) - взбалмошен, порывист и пьян полнотой жизни; красивый Иван (Йенс Харцер) очень умен и зациклен на себе, даже когда рассказывает о детских страданиях (не знаю артиста в сегодняшнем Петербурге, способном около получаса держать внимание зала монологом о "слезинке ребенка" и Великом инквизиторе); Алексей (Александер Симон) очень сдержан и весь в себе, но кипит изнутри. Очень реалистичен и симпатично-отталкивающ Федор Павлович (Бургхарт Клаусснер) - и совершенно иной он же в виде трупа (некоей метафоры Божьего суда). Совершенно без пошлости развратна и сладострастна Грушенька (Патриция Циолковска), гордо эротична Катерина Ивановна (Алиция Аумюллер).
Но главное в этом спектакле какая-то внутренняя энергетическая нить. Она захватывает все сильнее, и к финалу (совершенно не заметив величины спектакля) проникаешься глубоким гуманистическим чувством и ощущением жизненной мистерии одновременно. Достоевский как бы входит внутрь сознания и спектакль продолжается после финала, который внезапно обрывает действие на максимальном напряжении.
Радует, что Петербург постепенно проникается Персевалем (впервые на спектакле этого режиссера сверх-аншлаг - посмотрим, что будет дальше). Этот растущий интерес притеатральных масс и горячая любовь интеллектуалов - свидетельство живой души широкого петербургского зрителя.
Алеша душит Лизу Хохлакову - редкий отход от Достоевского
Иван и Смердяков
Фото предоставлены театром Балтийский дом и театром Талия
Театр Талия (Гамбург) на сцене театра Балтийский дом
фестиваль Балтийский дом
Новый спектакль Люка Персеваля, вновь обратившегося к русской классике, сильно отличается от прошлогоднего "Вишневого сада". Если в прошлом году перед нами был Персеваль-новатор, то в этот раз - Персеваль-традиционалист: он ставит своей задачей не переосмыслить Достоевского, а передать Достоевского близко к тексту в рамках одного театрального вечера.
Инсценировка огромного романа, выполненная Сузанной Майстер и Люком Персевалем, удивляет тонкостью и глубиной. С одной стороны, события расставлены так, что напряжение в спектакле включается сразу и непрерывно нарастает. С другой стороны, все основные линии сохранены; выделены линии, не бросающиеся в глаза (например, Алеша Карамазов и Лиза Хохлакова - не часто сценаристы "Братьев" используют эту линию, но для понимания Алексея и общей темы "сладострастия", разлитой в романе, она чрезвычайно важна); в ключевых точках оказываются нужные фразы (например, первая половина спектакля заканчивается поучениями старца Зосимы, звучащими в устах скорбящего Алешей, и фразой "каждый единый из нас виновен за всех и за вся на земле") - и по ходу действия все более удивляешься, как грамотно и умно прочитан Достоевский.
Работа режиссера в этот раз почти незаметна: мизансцены строятся как бы сами собой, большая сцена кажется ненужной, действие - как и положено у Достоевского - развивается более в диалогах, чем в движении персонажей. Но время от времени незаметная режиссура вдруг выходит на первый план и поражает тонкостью и ненавязчивостью. Например, в тот момент, когда Дмитрий просит Алешу пойти к Катерине Ивановне, а она тут как тут - отвечает на все его слова неизменным "Ich liebe dich". Или, когда Алеша вдруг начинает душить сидящую в коляске Лизу. Или, когда в оставленную Лизой коляску пересаживается Смердяков - символом душевного калеки. Эпизодические персонажи переданы одному перевоплощающемуся актеру, но когда вместо жандармов за Митей приходит Федор Павлович в погребальном костюме и с сомкнутыми пальцами рук - это производит сильное впечатление (и классно, что эта метафора дальше не развита - любое ее развитие опошлило бы идею). Декорация тоже хороша своим символическим минимализмом: свисающие с потолка металлические трубы - это и русский лес, и звездное небо над головой, и колокола, и многое другое.
Игра актеров, как всегда в театре Талия, великолепна. Очень хороши все трое братьев: Дмитрий (Бернд Граверт) - взбалмошен, порывист и пьян полнотой жизни; красивый Иван (Йенс Харцер) очень умен и зациклен на себе, даже когда рассказывает о детских страданиях (не знаю артиста в сегодняшнем Петербурге, способном около получаса держать внимание зала монологом о "слезинке ребенка" и Великом инквизиторе); Алексей (Александер Симон) очень сдержан и весь в себе, но кипит изнутри. Очень реалистичен и симпатично-отталкивающ Федор Павлович (Бургхарт Клаусснер) - и совершенно иной он же в виде трупа (некоей метафоры Божьего суда). Совершенно без пошлости развратна и сладострастна Грушенька (Патриция Циолковска), гордо эротична Катерина Ивановна (Алиция Аумюллер).
Но главное в этом спектакле какая-то внутренняя энергетическая нить. Она захватывает все сильнее, и к финалу (совершенно не заметив величины спектакля) проникаешься глубоким гуманистическим чувством и ощущением жизненной мистерии одновременно. Достоевский как бы входит внутрь сознания и спектакль продолжается после финала, который внезапно обрывает действие на максимальном напряжении.
Радует, что Петербург постепенно проникается Персевалем (впервые на спектакле этого режиссера сверх-аншлаг - посмотрим, что будет дальше). Этот растущий интерес притеатральных масс и горячая любовь интеллектуалов - свидетельство живой души широкого петербургского зрителя.
Алеша душит Лизу Хохлакову - редкий отход от Достоевского
Иван и Смердяков
Фото предоставлены театром Балтийский дом и театром Талия