Бенджамин Бриттен. Притчи для исполнения в церкви.
5,6,8 июня
Церковь св. Екатерины
Английский коллектив «Махогани опера» выступил в Петербурге с полноценными гастролями, представив русской публике духовную музыку Б.Бриттена - три маленькие оперы (притчи для исполнения в церкви), написанные в 1960-е годы на священные сюжеты. Первая из них - «Река Керлью» (Curlew River ) создана по мотивам спектакля театра но (действие перенесено из Японии в средневековую Англию): безумная мать ищет своего потерянного сына. Переправляясь через реку (мифологический сюжет, связанный с переходом в иной мир), она узнает, что сын умер. Но, оплакивая его, мать обретает откровение: она слышит голос сына, утешающий и обещающий встречу после смерти. Вторая притча - на сюжет о блудном сыне - навеяна эрмитажной картиной Рембрандта (Бриттен был поражен ею во время визита в Ленинград) и посвящена Д.Д.Шостаковичу. Третья - на не менее традиционный для сценического воплощения сюжет - «Пещное действо», о трех отроках, ввергнутых в огненную печь Навуходоносором.
Представления проходили в лютеранской церкви св. Екатерины (расположена в самом начале Большого проспекта В.О.), это придавало исполнению колорит аутентичности. Написанные для сакрального пространства, музыкальные тексты притч обретают в церковных стенах особую убедительность. Театральное искусство получает безусловную действенность проповеди и церковной службы, а сам театр возвращается к своим религиозно-синкретическим истокам. Не был на первом представлении «Блудного сына» в Эрмитажном театре. Но думаю, что в интерьере Кваренги, созданном для роскошной публики высшего света, произведения Бриттена теряют часть своей проникновенности.
«Махогани опера» под руководством Роджера Виньола играет Бриттена просто, тихо и проникновенно, без того лжемодернистского надрыва, с которым принято у нас исполнять и Бриттена, и Прокофьева, и Шостаковича. Оно конечно, музыкальная притча не столь масштабна, как опера, - в том числе и по насыщенности звука. Но в то же время, интонация совершенно иная, чем у Михайловского оркестра в "Билли Баде" или у Мариинского в "Повороте винта". И этой простой интонации Бриттена веришь, и музыка становится близкой и понятной. Примерно такие же чувства были у меня тогда, когда впервые услышал в хорошем исполнении Шостаковича.
Солисты у "Махогани" скромные. Но есть исключение - тенор Джеймс Гилкрист, герой трех вечеров. В "Реке" он играл Безумную мать, в "Блудном сыне" Искусителя, в "Пещном действе" Навуходоносора. Сильный и красивый голос, блестящая актерская интонация, выражающая мельчайшие тонкости переживаний. В роли Безумной матери он великолепно передает и безумие и страдание, в роли Навуходоносора он прикольно-инфантильный (в русской традиции так обычно играют Павла Первого), Искуситель же у него же сладостно-тих до противности и страшен своей вкрадчивостью.
Все три представления начинаются и заканчиваются шествием всего коллектива под латинский гимн в монашеских балахонах, выходя на алтарные ступеньки артисты переодеваются - все это очень напоминает большие праздничные церковные службы с переменой облачения. Перед каждой притчей Аббат (или Искуситель в "Блудном сыне") рассказывает о том, что сейчас покажут. Выходит музыкальная проповедь. Наконец, приглушенный свет, медленное условное действие создает мистериальный колорит. И мы ловим себя на мысли, что это не просто аутентичный Бриттен, это синкретическое действо, относящее к средневековым мистериям. Модернист Бриттен, надо думать, был бы очень доволен.
Церковь св. Екатерины
Английский коллектив «Махогани опера» выступил в Петербурге с полноценными гастролями, представив русской публике духовную музыку Б.Бриттена - три маленькие оперы (притчи для исполнения в церкви), написанные в 1960-е годы на священные сюжеты. Первая из них - «Река Керлью» (Curlew River ) создана по мотивам спектакля театра но (действие перенесено из Японии в средневековую Англию): безумная мать ищет своего потерянного сына. Переправляясь через реку (мифологический сюжет, связанный с переходом в иной мир), она узнает, что сын умер. Но, оплакивая его, мать обретает откровение: она слышит голос сына, утешающий и обещающий встречу после смерти. Вторая притча - на сюжет о блудном сыне - навеяна эрмитажной картиной Рембрандта (Бриттен был поражен ею во время визита в Ленинград) и посвящена Д.Д.Шостаковичу. Третья - на не менее традиционный для сценического воплощения сюжет - «Пещное действо», о трех отроках, ввергнутых в огненную печь Навуходоносором.
Представления проходили в лютеранской церкви св. Екатерины (расположена в самом начале Большого проспекта В.О.), это придавало исполнению колорит аутентичности. Написанные для сакрального пространства, музыкальные тексты притч обретают в церковных стенах особую убедительность. Театральное искусство получает безусловную действенность проповеди и церковной службы, а сам театр возвращается к своим религиозно-синкретическим истокам. Не был на первом представлении «Блудного сына» в Эрмитажном театре. Но думаю, что в интерьере Кваренги, созданном для роскошной публики высшего света, произведения Бриттена теряют часть своей проникновенности.
«Махогани опера» под руководством Роджера Виньола играет Бриттена просто, тихо и проникновенно, без того лжемодернистского надрыва, с которым принято у нас исполнять и Бриттена, и Прокофьева, и Шостаковича. Оно конечно, музыкальная притча не столь масштабна, как опера, - в том числе и по насыщенности звука. Но в то же время, интонация совершенно иная, чем у Михайловского оркестра в "Билли Баде" или у Мариинского в "Повороте винта". И этой простой интонации Бриттена веришь, и музыка становится близкой и понятной. Примерно такие же чувства были у меня тогда, когда впервые услышал в хорошем исполнении Шостаковича.
Солисты у "Махогани" скромные. Но есть исключение - тенор Джеймс Гилкрист, герой трех вечеров. В "Реке" он играл Безумную мать, в "Блудном сыне" Искусителя, в "Пещном действе" Навуходоносора. Сильный и красивый голос, блестящая актерская интонация, выражающая мельчайшие тонкости переживаний. В роли Безумной матери он великолепно передает и безумие и страдание, в роли Навуходоносора он прикольно-инфантильный (в русской традиции так обычно играют Павла Первого), Искуситель же у него же сладостно-тих до противности и страшен своей вкрадчивостью.
Все три представления начинаются и заканчиваются шествием всего коллектива под латинский гимн в монашеских балахонах, выходя на алтарные ступеньки артисты переодеваются - все это очень напоминает большие праздничные церковные службы с переменой облачения. Перед каждой притчей Аббат (или Искуситель в "Блудном сыне") рассказывает о том, что сейчас покажут. Выходит музыкальная проповедь. Наконец, приглушенный свет, медленное условное действие создает мистериальный колорит. И мы ловим себя на мысли, что это не просто аутентичный Бриттен, это синкретическое действо, относящее к средневековым мистериям. Модернист Бриттен, надо думать, был бы очень доволен.