С 1 декабря согласно новым ограничениям в театральных залах может быть заполнено только 25 процентов мест. До этого можно было 50 процентов (но если продано больше - то хоть весь зал). Думаю, театры еще несколько месяцев будут сообщать проверяющим, что распродано было все. Выяснить, сколько продано билетов на 18 ноября, довольно трудно. Да и кто будет этим всерьез заниматься?
Сокращается количество людей на входе, но рассадка зрителей в зале никак не регламентируется. Таким образом, ограничение (если театры его выполнят) имеет смысл только в одном: в фойе будет толкаться значительно меньше народа, чем обычно. Это очень важно для посещения маленьких театров, вроде МДТ или Приюта комедианта, в фойе которых при аншлаге не протолкнуться. Но в больших театрах и так есть, где разойтись.
При этом жесткое, казалось бы, ограничение позволяет театрам игнорировать дистанцию между зрителями. Людей по-прежнему можно сажать локтями друг к другу.
Большой театр в Москве давно научился работать по этой схеме. Из продажи убирается все дешевое (балконы, 2, 3 и 4 ярус) и остается самое дорогое. Наши пользуются наработками Большого. Особенно отличается в этом плане Михайловский театр. На хитовые спектакли (два балета с Натальей Осиповой в декабре) продаются только партер и бельэтаж. В результате партер и бельэтаж будут заполнены до отказа, верх же останется абсолютно пустым. Это при том, что 2 и 3 ярусы в Михайловском имеют отдельный вход и два отдельных фойе. Так что даже обнаруженный нами единственный смысл введенных ограничений обнуляется.
Похоже, что то же самое делает Мариинский театр для «Евгения Онегина» с участием Анны Нетребко. Потому что ничего, кроме партера, в продаже я пока не видел. Цены для России огромные - чтобы пресечь спекуляции, вводятся именные билеты.
Похоже, театр в России перестает быть народным искусством и превращается в закрытый клуб. Само попадание в зал на «Евгения Онегина» с Нетребко означает возможность заплатить за билет 30 тысяч рублей.
Коронавирусная театральная политика, таким образом, усиливает социальное расслоение. Понятно, что театр - не главная иллюстрация этого процесса. Но очень яркая. Ведь еще во времена Белинского театральный зал воспринимался как срез всего общества.
Теперь от петербургского общества остались только партер и бельэтаж. Остальным, с точки зрения ограничителей, театр не рекомендован.
Тенденция складывается неприятная. Поняв, что «так можно было», театры заколотят верхние ярусы и увеличат цены на вип-билеты. Так и выгоднее, и публика чистая.
А вот в июле было иначе. Когда по всей стране театры еще и не думали открываться, а пионерские функции выполняла Мариинка, цены были самые демократические - и тщательно соблюдалась шахматная рассадка: от партера до 3 яруса.
Не лучше ли вернуться к летним мерам, если смысл ограничений - уберечь общество от коронавируса? А не разделить его на тех, кто может ходить в театр, и тех, кому это удовольствие не по карману?