Школа как музей
Собственно, сегодняшний номер «Вестей образования» - про музейную педагогику.
Про то, как музеи становятся образовательной реальностью.
А вот моя колонка - «с точностью до наоборот»: про то, как наша современная школа становилась и стала архаичной, как она сама превратилась в музей. В музей образовательных образцов.
Часть из этих образцов по-прежнему работает - как, например, работают паровые утюги и кузницы, плуги на конной тяге.
К таким образцам можно отнести: урок, экзамен, учебный предмет с линейным расположением тем и параграфом учебника, фронтальный способ изложения материала.
Часть из них вполне можно отнести к разделу «пережитки»: раздельное обучение мальчиков и девочек, наказание розгами или стояние на коленях на горохе, карцер, религиозное миссионерство, второгодничество, политизация школы, воспитание классовой, расовой или любой другой нетерпимости и разжигание ненависти.
В нашей школе-музее особая роль отводится происхождению школьного пространства.
В экспозиции, посвященной генезису школьного образовательного пространства, я бы разместил: действующие макеты тюрьмы, казармы, монастыря и обычной школы, с детства знакомой каждому из нас.
В роли экскурсовода - знаменитый современный интеллектуал Мишель Фуко. Сквозная идея его социокультурного комментария: все эти институты схожи своим пространством «принудительной нормализации индивидов». И еще: в организации таких институтов, как образование, наказание и лечение (особенно в психиатрических лечебницах), торжествуют одинаковые принципы: огораживание и отгораживание.
Собственно, добавлю я от себя, в этих принципиальных особенностях и кроется архаика «традиционной» школы: принудительность и отгораживание. Солдаты, заключенные, пациенты и учащиеся принудительно объединяются в группы, отгораживаются от внешнего мира и… нормализуются. Т.е. приводятся в соответствие с требованиями уставов, регламентов, стандартов и прочих институциональных норм.
Школа отгорожена от внешнего мира, и внутри нее ребенок принудительно отгорожен от безграничного мира знаний, в котором ему, с точки зрения взрослых, легко потеряться или найти «не то, что нужно». В качестве перегородок выступают программы, предметы, учебники - их освоение и считается образованием.
И надо сказать, что пока объем этих формализованных знаний был доступен гениям-одиночкам (Аристотель-Коменский) или группам ученых (Болонская школа свободных искусств - основа первого европейского университета), пока знания накапливались и менялись медленно, в течение нескольких поколений, да и другие перемены происходили не быстро - такая школа была вполне успешной!
А поскольку разделение труда в XVII-XX веках также строилось на тех же принципах, то школьное образование отлично вписывалось в этот тип отношений, и чем жестче в обществе и государстве доминировали такие отношения, чем выше была роль принуждения и чем сильнее отчуждение людей друг от друга и идей от людей, тем эффективнее была эта модель!
Именно поэтому советская школа и была лучшей в мире! Реально, без всяких кавычек и скрытой иронии! Потому что общественно-производственная модель идеально совпала с тюремно-казарменно-монастырско-фабричным способом учения и воспитания. И религия не нужна была - свои божки имелись, своя вера, свои еретики и отступники.
Любое диктаторское или самодержавное устройство общества принуждает школу быть авангардом государственного влияния на народ.
Во всем мире любят приводить крылатую фразу о том, что «Битву при Садовой выиграл прусский школьный учитель», приписываемую Бисмарку.
И сама эта формула не совсем верна, и по сути роль учителя и школы в военных победах с нашей точки зрения - такой же анахронизм, как и фабричное-тюремное устройство ее архитектуры.
Известно, что канцлер Отто фон Бисмарк этого не говорил, в 1866 году, в журнале Ausland, его редактор, профессор географии Оскар Пешель, написал: «...Народное образование играет решающую роль в войне... когда пруссаки побили австрийцев, то это была победа прусского учителя над австрийским школьным учителем».
Но дело даже не в авторстве, хотя это, конечно, важно, а в том, что австрийцам было предопределено поражение по объективным причинам. И главная причина, кроме военной удачи, конечно, по многим источникам - у пруссаков на вооружении были игольчатые (казеннозарядные) винтовки, а у австрийцев - дульнозарядные штуцеры. В итоге потери австрийцев при Садовой были в 9 (!) раз больше, чем у пруссаков.
Так что, я думаю, роль инженеров была все-таки важнее, чем роль учителей.
Но как бы то ни было, а соблазн использовать школу, учителя, программы, учебники и прочую фабричность образования не для блага и счастья воспитываемого юношества, а в целях политики, в целях государства, в военных целях при определенных исторических обстоятельствах оказывается поистине непреодолимым!
Мы вроде бы уверены, что эпоха исключительно монастырско-мануфактурного производства закончилась. В том числе и образовательного. Давайте воспользуемся в шутку единственной формулой частного бизнеса, разрешенного в СССР, - «кустарь-одиночка без мотора» - и представим сотни тысяч таких современных «кустарей» с компьютерами и в сети: они могут не только прибыль приносить, товар создавать, услуги оказывать, но и влиять на жизнь других людей и стран. И им не нужны ни стены, ни станки, ни сотни наемных работников. И знания можно добыть без школьных стен и парт. Я не хочу сказать, что вся экономика, производство или образование так устроено или так должно быть устроено! Но это - возможно.
Образование атомизируется - я уверен, что мы движемся к формуле «ученик-институт», и хотя школьная система еще долго сохранится, надо признать, что это уже сейчас - архаичная форма образования.
Можно сказать - музейная.
В музее тоже можно учиться, почему нет?
Но никто же из нас в трезвом уме и твердой памяти не думает, что музейные образцы могут заменить ребенку многообразный и непредсказуемый мир перемен, которыми насыщена наша жизнь?
Александр Адамский